дитяти простительно и даже трогательно, а считать осьминога мужем зазорно? Чем одна иллюзия лучше другой?
А разве я сама не жила с иллюзией? Ванька, мой бывший, представлялся мне самым замечательным на свете человеком, а в действительности оказался полным уродом. Да таким, что уж лучше бы в осьминога или крокодила превратился – и то было бы легче… Даже вспоминать не хочу. Но шут с ним, проехали и забыли!
А за подругу я рада, раз она счастлива. Вот только наука говорит, век осьминожий недолог.
Дедушка у Маши был неласковый. Со странностями. Прямо сказать, человек нелюдимый. Когда Маша была маленькой, ее возили к дедушке, а повзрослев, она навещала его реже и реже. Выйдя замуж, привезла мужа напоказ в старый дом на окраине маленького городка, но дедушка был нелюбезен, неразговорчив, и муж сказал, что больше он к старику ни ногой. Да и Маша последний раз была у дедушки года два, наверное, назад.
Но недавно позвонил отец и сказал, что дедушка просит ее приехать к нему. Маша собралась и поехала.
Дедушка встретил ее необычно приветливо.
– Вот умница, – сказал он. – А я давно о тебе думаю. Помирать собрался, вот и хочу оставить тебе хозяйство.
Они стояли во дворе, и дед обвел рукой ветхий дом с большой пристройкой, широкий двор. Собственно, особо показывать было нечего.
– Пойдем покажу тебе мыловарню. Она ведь тоже тебе достанется.
Мыловарню Маша помнила с детства. Странное помещение в высокой пристройке, где стояла большая печь, над которой высился громадный цилиндрический котел, дочерна закопченный, поленница дров, разделочный стол, обитый оцинкованной жестью… Девочке это напоминало ад, где в котле варят грешников… Об этом рассказала ей другая бабушка, не бабушка Маша, которая давно умерла, а Таисия, мамина мама, которая жива-живехонька.
Маша знала, что мыловарня осталась дедушке от его отца, а тому – от его отца, древнее производство, которое в войну и революцию помогало семье выжить. Война войной, а мыло необходимо всегда.
В мыловарне ничего не изменилось. Маша оглядела ее безо всякого интереса и решила про себя, что придется отсюда выкинуть и котел, и печь и вообще привести помещение в порядок, покрасить и так далее перед продажей. Жить в дедовском доме она не собиралась.
– Ты погляди, какая техника, – похвастался дедушка. – Древняя, сто лет ей, а работает как часы.
– Варите? – спросила Маша.
– Нет, давно уж не варим. А зачем? Нам с Василием хватает. У меня пенсия, у него пенсия… А варить – одни хлопоты.
– Очень модное сейчас занятие, – сказала Маша. – В интернете много советов, как варить домашнее мыло. Туалетное, конечно, с разными ароматами, для богатых дам…
И тут ей пришло в голову, что не стоит продавать дом с мыловарней, а лучше открыть современное производство дорогого эксквизитного мыла. И она в знак приятия коснулась рукой закопченного бока котла.
– Ну, пошли в дом, – сказал дедушка.
– А я запачкалась, – пожаловалась Маша.
В доме дедушка отвел ее в ванную комнату. «А дом-то с удобствами, – подумала Маша. – Вода проведена, газ. Очень хорошо. Варить можно будет на газе, а не на дровах».
Ванная вполне приличная. Сбоку от ванны к стене приделана раковина, над ней большое зеркало и полочка. Дедушка встал позади с полотенцем наготове.
Маша открыла воду, потянулась было к флакону жидкого мыла, стоящему на раковине, но тут заметила, что на полочке в розовой мыльнице лежит розовый обмылок. Наверняка старинного дедовского производства. Ей подумалось, что дедушке будет приятно, если она пустит в ход не зарубежную мыльную жижу, а его мыло. Она потянулась к обмылку…
– Не трогай это мыло! – крикнул дедушка за ее спиной.
Маша вздрогнула, мыльце выскользнуло у нее из пальцев, упало на пол и отскочило под ванну.
– Ох ты господи! – охнул дедушка. – Беда-то какая!
– Ничего, я достану.
Маша опустилась на колени и заглянула под ванну. Ванна, старинная, широкая, на ножках, стояла достаточно высоко, чтоб засунуть под нее руку. Маша потянулась к мыльцу, но ухватить не сумела, а только отодвинула его дальше к стене. Она изловчилась, чтобы сунуть руку поглубже, но лишь вновь толкнула обмылок, он скользнул вперед и вдруг исчез.
– Куда-то завалилось, – сообщила Маша. – Нужен фонарик.
– Не нужен! – почти простонал дедушка. – Там щель. Пол провалился, от стены отошел… Теперь никак не достать.
Он ушел в комнату, сел на стул у стола и пригорюнился, повесив голову.
– Дедушка, извини, я нечаянно… – Маша не понимала, отчего такие страсти из-за какого-то обмылка.
Вошел Василий, мрачный старик – дедушкин работник, компаньон и старинный друг.
– Вася, Машино мыло пропало, – глухо проговорил дедушка. – В щель под ванной закатилось…
– Ох ты господи! – пригорюнился Василий. – Теперь только фундамент разбирать.
Дедушка безнадежно махнул рукой.
– А толку-то? Что упало, то пропало.
Маша, по-прежнему не понимая, в чем дело, сказала:
– Мне так жаль, дедушка. А что же, другого нет мыла?
– Последний кусочек был, – тоскливо выговорил дедушка. – Это ведь бабушки твоей мыло. Ты-то ее не знала, а она такая была чистюля… Давно это случилось, мы еще мыло тогда варили… А бабка-то твоя зашла с утра в мыловарню, а у нее там все блестело… Ты вот сажей перепачкалась, а при ней котел снаружи почище был, чем у иной хозяйки на кухне. Так вот, зашла она, а что дальше было – можно только гадать. Видать, заметила паутину в углу под потолком, над котлом, полезла обметать, оступилась – и в котел… И ведь никого не было рядом. Днем я хватился: где Маша? А Василий говорит: она, мол, в мыловарню пошла. Я туда – нет ее. Куда могла уйти? Искали, искали, а потом догадались в котел заглянуть. А у нее уже мясо от костей отстает. Так и пришлось голый костяк в закрытом гробу хоронить. Отец Михаил долго сомневался, можно ли в таком виде отпевать, но уговорили, отпел…
– Понимаю, – сказала Маша печально, – а мыло это, значит, последнее, которое она варила…
– Нет, внученька, не понимаешь, – сказал дедушка. – Она ведь в котле вытопилась, а женщина была пышная… И вот что тогда было делать? Вылить никак невозможно! Чтоб я собственную жену, будто какие-то помои, выплеснул?! И хранить невозможно. Жир со временем разлагаться начнет, не уберечь. Один был способ Машу сохранить – мыло сварить. Ну мы с Васей и сварили. С лавандовой отдушкой. Целый ящик вышел. Я всякий раз, как мылся, чувствовал, будто Маша меня гладит, обнимает. И вот последний кусочек остался, последний обмылочек. Я его хранил, чтоб меня им перед гробом обмыли…
– Ой, дедушка, что же делать?! – воскликнула Маша.
– Теперь-то ничего уже не поделаешь, – сказал дедушка. – Разве что… Пойдем-ка.
Он встал, и Маша вслед за ним поплелась в ванную. Дедушка открыл шкафчик, в котором стояли на полке две коробки. Одна размером с обувную, другая побольше. Дедушка снял крышку с большой. Коробку наполняли плотно уложенные бруски мыла.
– Трезор, – сказал дедушка. – Хорошая была собачка. Теперь вот храню. А в той, маленькой, – Пушок. Ласковый был котик. Я прежде ими не мылся, просто как память держал, но теперь, видать, придется. Трудно жить без ласки…
– Оно и верно, – произнес Василий, стоявший в дверях и слышавший их разговор.
– Помру, возьмешь моих дружков себе, – сказал дедушка.
Когда Маша уезжала, старик обнял ее на прощание, чего никогда прежде не делал. Маша ощутила исходящий от него слабый аромат лимона. Она знала, что означает этот запах. Бабушка Таисия объяснила ей, что в старости человек начинает неприятно пахнуть и с этим невозможно ничего поделать – какие-то химические реакции в организме. Чем ни прыскайся, запах не заглушить. Единственное, что помогает, – лимонное масло. Маше стало очень грустно.
Дома она пересказала странную историю мужу. Он не стал ее комментировать, только покрутил пальцем у виска.
– А ты стал бы мной мыться? – спросила Маша.
Муж понимал: она хоть и кокетничает, но, как ни ответь, ей не понравится, а потому как мог выкрутился:
– Ты же знаешь, я вообще не моюсь.
Отчасти это было правдой. Мыться он не любил и душ принимал только
