Она налила себе бокал шардоне и включила Дэвида Леттермана. Вообще, она редко смотрела телевизор, но Джек уехал на три дня в Сан-Диего, а без него дом всегда казался слишком тихим, особенно когда Дэйзи уже спала.
Она лежала на диване, листая «Гуд Хаускипинг» и краем уха слушая телевизор, когда услышала крик Дэйзи. Это был странный крик, больше похожий на стон. Грейс показалось, что Дэйзи испугалась настолько, что не могла даже четко изъясняться.
— Дэйзи! Дэйзи, что такое?
Она отбросила журнал в сторону и взбежала по лестнице к комнате Дэйзи — ее дверь была первой слева. Дэйзи закричала еще раз — но уже резко и пронзительно.
Грейс распахнула дверь детской. Внутри оказалось темно, но она мгновенно почувствовала, что там что-то было — что-то большое, черное, пахнущее дымом. Это что-то двигалось и хрустело, как ломающиеся ветки.
— Мамочка! Мамочка! Что это? Что это? Мамочка, что это?
— Сюда, Дэйзи! Сюда, скорее!
Грейс протянула к ней руки, и Дэйзи, выбравшись из кроватки, почти бросилась в ее объятия. Грейс вышла из детской и усадила Дэйзи на лестницу. Затем дотянулась до выключателя в комнате и зажгла свет. Дэйзи всхлипывала и все еще задыхалась от испуга.
Она с трудом верила открывшемуся зрелищу. В дальнем углу комнаты стояла фигура женщины в черной пыльной мешковине и ростом до самого потолка. Ее волосы были собраны наверху то ли какой-то грязью, то ли воском, из-за чего казались похожими на связку веток — это они хрустели, когда скребли по потолку.
Лицо ее было длинным и худым, будто растянутым вдоль, а кожа — желтушной. Глаза — огромными и воспаленными, с желтоватыми зрачками. Рот изгибался вниз, открывая нестройный ряд остроконечных зубов.
Ее руки были невероятно длинными и едва не доставали от одной стены в комнате до другой. Она держала их высоко, широко раздвинув пальцы с когтями.
— Jestem głodny, — прохрипела она.
— Кто вы? — спросила Грейс, но ее слова, казалось, вылетали как битые осколки фарфора. — Как вы сюда попали? Убирайтесь!
— Jestem głodny, — повторила женщина, на этот раз с бо́льшим нетерпением, и похотливо поманила к себе Дэйзи, высунув кончик языка — остроконечного и скользко-серого, как у змеи. Ее длинный подбородок покрывала черная щетина.
Затем Грейс посмотрела вниз и увидела, откуда здесь появилась эта женщина. На полу лежала Анка, кукла Габриэлы, наполовину укрытая пледом, свисавшим с края кроватки Дэйзи. Глаза у Анки были закрыты, как всегда, когда она лежала на спине. Но рот был широко раскрыт, и из него исходил густой черный дым.
Дым поднимался по комнате и переплетался в форму женщины в черной мешковине. Как джин из лампы, подумала Грейс.
Она снова подняла взгляд. Она была так напугана, что у нее по коже бегали мурашки. Женщина нависала над ними, не опуская когтей и сверкая глазами. Теперь Грейс поняла, кем она была — и чем она была, или, по крайней мере, думала, что поняла. Все кошмары, которые Анка засасывала, чтобы защитить Габриэлу, вылились из нее наружу, черные и ядовитые, как керосин.
Это была Баба-яга, польская лесная ведьма, ненасытная пожирательница невинных детей.
— Jestem głodny, — проскрипела она в третий раз. — Я голодна, понимаешь меня? Я хочу есть.
— Мамочка! — крикнула Дэйзи, но Грейс подтолкнула ее к лестнице и сказала:
— Беги, милая! Беги! Выбирайся из дома, как можно быстрее!
— Нет! — завопила Баба-яга, нависая над ними. — Она моя! Я высосу все ее кости!
Но Дэйзи, плача, сбежала по лестнице, и Грейс осталась на месте. Ее голос дрожал, но она сумела проговорить:
— У меня есть много еды для тебя, Баба-яга. У меня столько еды, что тебе на целый год хватит.
Язык Бабы-яги снова высунулся, и она облизала свои острые зубы.
— Я тебе верю. Ты просто не хочешь, чтобы я съела твою девочку. Но я съем ее, обещаю, и тебя тоже. Я сжую твои кишки, как макароны.
Она бросилась к Грейс и ухватила когтями рукав ее свитера. Грейс попыталась высвободиться, но Баба-яга приблизилась к ней вплотную. Грейс отвернулась в сторону, но все равно чувствовала, как ей в щеку кололи волосы, росшие на подбородке Бабы-яги, и ощущала зловонный запах ее дыхания. От нее пахло, как в Тенистом приюте, — пареной репой, грязными гигиеническими средствами и гнилой курицей. Это был запах детского отчаяния.
— Идем со мной, — сказала она. — Идем. Идем со мной. Я дам тебе еды.
Баба-яга закрыла глаза. Веки у нее закрывались не как у людей, а снизу вверх. Затем они открылись вновь, и с ресниц у нее свисало несколько нитей из какого-то липкого вещества.
— Прекрасно, — согласилась она. — Но не пытайся меня обмануть. Черепа тех, кто попытался, стоят вокруг моей избы.
Грейс медленно пробралась к лестнице. Баба-яга следовала за ней, не выпуская из когтей рукава ее свитера. Несмотря на то, что она состояла по большей части из черного дыма и, как выяснилось, у нее не было ног, при ходьбе она шаталась и прихрамывала.
Мало-помалу Грейс спустилась в прихожую, а оттуда на кухню. Почему-то ей казалось, что Баба-яга, подобно вампирам, не будет отражаться в зеркалах и окнах. Но войдя на кухню, она увидела ведьму в черном блестящем стекле духовки и в окнах, выходивших во двор.
Видела она и себя, с бледным лицом, но на удивление спокойную. «Неужели это я? — думала она. — Я рядом с настоящей ведьмой?»
Дэйзи нигде не было, и Грейс молилась лишь о том, чтобы она ушла из дома и побежала к соседям, а то и дальше.
— Так что ты там за пир мне обещала? — спросила Баба-яга. — Я не вижу здесь никакой еды, кроме тебя самой!
— Пожалуйста, имейте терпение, — ответила Грейс.
Она привела Бабу-ягу в кладовку за кухней, где стояли стиральная машина, сушилка и морозильный ларь.
Она зажгла лампу дневного света и подошла к ящику, отперла его и подняла крышку. Внутри лежали замороженные индейки, куры, пироги, рыба и пакеты с овощами. Наружу выплыл пар и стал стелиться по полу.
— Это все для вас, — сказала она Бабе-яге. — Можете съесть все это.
Баба-яга уставилась на замороженную еду, широко раскрыв глаза.
— Это мне?
— Все-все. Рыба, куры, выпечка. Утки. И даже черника.
Отбросив сомнения, Баба-яга выпустила из когтей рукав Грейс, залезла в ящик и вытащила оттуда замороженную щуку, которую Джек привез в прошлом году с рыбалки на Марш-Крик-Лейк. С резким хрустом она вгрызлась в нее и сразу откусила половину.
Грейс дрожащим голосом спросила:
— Ну как, вкусно? Как я и обещала?
Баба-яга обернулась на нее с набитым кусками замороженной рыбы ртом. Она ничего не ответила, но когда Грейс попыталась на шаг отойти от нее, взяла ее за рукав и притянула к себе.
— Сначала холодные блюда, а потом горячие, — известила она.
Грейс подняла обе руки, показывая, что не собирается никуда идти. Баба-яга снова ее отпустила и принялась вытаскивать стейки и гамбургеры. Грейс не могла поверить, что она сумеет съесть всю эту твердую, застывшую еду, но ее зубы жадно в нее вгрызались, и она жевала и глотала все подряд — замороженное мясо, жир и кости вместе с пакетами, в которые все это было завернуто.
На дне ящика лежало четыре утки. Баба-яга потянулась за ними и попыталась отодрать их, но те крепко примерзли друг к другу и оказались зажаты под коробками с замороженной выпечкой.
Она дергала их снова и снова, задыхаясь от бессилия. Она все ниже и ниже перегибалась через край ящика.
«Если это не сработает, — думала Грейс, — она меня убьет, съест и это будет настоящий кошмар». Думала она и о том ужасе, который увидит Дэйзи, когда вернется домой и найдет ее растерзанное тело — как Габриэлу в лесу.
Тогда Баба-яга вдруг забралась в ящик целиком и опустилась на колени на куче выпечки и упаковок замороженного гороха. Она ухватилась за утку обеими руками и стала тянуть, отплевываясь и сыпля проклятиями.
Затем подняла голову и сказала Грейс:
— Принеси мне нож. И не вздумай пытаться меня им убить. Меня нельзя ни зарезать, ни задушить, ни отравить, ни утопить.
Грейс сказала:
— Хорошо, я поняла.
Она отвернулась, но вдруг резко повернулась обратно, схватилась за крышку ящика, захлопнула его и заперла.
Баба-яга завопила от ярости. Она принялась бить по крышке кулаками, пока на той не появились вмятины. Затем лупила ящик по бокам, бросалась по стенкам то влево, то вправо, снова и снова, пока Грейс не испугалась, что он может перевернуться, позволив Бабе-яге выбраться наружу.
— Я тебя проклинаю! — кричала Баба-яга. — Проклинаю тысячи раз! Да поползут из твоих глаз черви вместо слез! Да чтоб ты ослепла и оглохла, а твоя кожа сгорела ясным пламенем! Я тебя проклинаю!
Но Грейс принесла с кухни стул и села на ящик. Она не вставала, пока Баба-яга стучала, билась, раскачивалась так сильно, что они переместились на середину кладовки.
— Габриэла, — молила она. — Где бы ты ни была, прошу, помоги мне.
