а в зеркале свое отражение и полуодетого Князева в мятых шортах…..
Теперь это выглядит нелепо, но в тот момент я безумно обрадовалась Сережкиному приходу, все казалось таким естественным. Сейчас он войдет, мы втроем будем пить чай, потом Макс уедет, и тогда я все ему подробно расскажу. Мне, конечно же, влетит, но это уже неважно. Первый раз что ли?!!
–Ой, Сережка!
Я напоролась на взгляд, как на нож. Острый, безжалостный.
–Шлюха……,–прошипел Котов, и букет ромашек мне в глаза, я только потом поняла, что меня ударили,–Шлюха!–на этот раз громко и четко. Ни секунды не ждал, развернулся и вниз кинулся.
–Сережа, пожалуйста……. Сереж–а–а–а–а–а–а…….,– не помню, чтобы я когда–то так бегала, да еще по лестнице,–Подожди! Я тебе все объясню……. это совсем не так….
Но в ответ (где–то там, двумя этажами ниже) топ–топ, топ–топ….., шаги удаляются стремительно так, безнадежно….
Когда из подъезда выскочила, на улице уже было пусто, никого, разве что фонарь. Щурится паразит ехидно, типа «доигралась?…..». На ноги посмотрела, одна босая, на другой тапок ободранный, да еще комар, здоровый, отожравшийся, цап за лодыжку. Тут–то из меня все наружу и полезло, обида, страх, усталость…. Как прорвало. Вою, аж в голос, и остановиться не могу, а сама думаю, только бы Макс за мной сюда не пришел.
А он и не пришел.
***
…..Когда неожиданно падаешь в пропасть, еще не факт, что разобьешься. И, если после ужасающего удара, невыносимой боли и забытья, больше похожего на бесконечный глюк, открываешь глаза, то самое страшное в этой ситуации, что наступит завтра и придется встретиться с теми же людьми, смотреть из того же окна, пользоваться той же зубной щеткой. Мир не изменился, а ты–да. И понимаешь, что выхода нет, надо как–то жить, надо существовать в предложенных обстоятельствах.
Спокойно, господа! Пристегните ремни! Мы взлетаем! А, если кому–то хочется блевать, то это его личное дело. Эй, ты?! Засунь свое поганое рыло в спец пакет и не мешай наслаждаться комфортом. Ключ на старт, ключ на дренаж, первая пуск!……
***
Светлая футболка, джинсы, кроссовки, в руках сумка спортивная, за спиной рюкзак. Именно таким я увидела Князева, когда вернулась.
–Уже готов?
–Да. Сейчас Михаил подъедет. Звонил.
–Ты ел?
–Нет. Соку выпил. Жарко.
Тик…тик…тик… Зараза стрелка! До чего же медленно ползет.
–Ничего не забыл?
–Нет.
Тик…тик….тик…. Где же машина–то? ….. Чего бы еще сказать?
–Точно?
–Проверил.
Тик…тик…тик….Дзи–и–и–нь….Дзи–и–и–и–нь… Ну, наконец–то.
–Пора.
–Да, пора.
Руку мне потряс, потом быстренько, быстренько за дверь.
Я за мобильник, слышу скрип. Обернулась, опять Князев.
–Забыл чего?
–Нет. То есть да. Сказать,–а сам на телефон кивает,–Напрасно это. Как вышло, так вышло. Потом поймешь, что к лучшему.
Снова скрип.
Все. Тихо.
***
Конечно, я сделала по–своему.
Всю ночь звонила Сережке.
Бесполезно.
По мобиле «…абонент временно недоступен….», а обычный постоянно «занято». Коню понятно, что все телефоны поотключал.
Ни свет, ни заря помчалась к метро. Караулить. Не дождалась.
На работу прибежала, и сразу давай в филиал названивать. В ответ–не ждем, потому, как все сделано.
Я с наводящими вопросами к Зойке табельщице, теперь не скоро, говорит, отгулы взял, а потом отпуск у него.
Целый день никакая, окно, телефон, коридор, и опять по кругу. Уже вечером из квартиры домашний набрала, а трубка мне: «Алло!–сестренка его,–Ой, привет! А Сережка уехал. Ты что не знала? В Белоруссию к родственникам,–и вроде как извиняется,–Дед там хворает. Старенький он уже, больше восьмидесяти».
Все. Круг замкнулся. Меня бросили.
***
Я плохо помню, что было дальше, все как в тумане. Но самое ужасное, куда ни глянешь, моментально в голове: вот тут это….., здесь мы….., тогда было…., больше не будет….., ты виновата…., ты виновата….., ты виновата…. Просто пытка.
Хорошо еще, что из молодежи в отделе остались только я и Ленка Фонарева, ну эта всегда жила своей жизнью, поэтому и не поняла ни фига. Но я–то поняла! Очень хорошо поняла! А что толку? Когда–никогда лето закончится, и народ вернется в Москву. А главное, ОНИ вернутся! Только при одной мысли, меня охватывал панический ужас. И еще боль! Постоянная! С левой стороны, за ребрами. Никогда раньше мне не было так плохо. На работе я чуть ли ни носом зарывалась в компьютер и ждала, ждала, когда же, наконец, можно будет смотаться, и при малейшей возможности срывалась с места, но не домой, нет, в город. Кружила по бульварам, мерила шмотки в магазинах, торчала на набережной…. Просто так, чтобы чем–то заняться.
Как–то зашла в ГУМ, без всякой цели естественно. Покрутилась пару минут, купила мороженное и пристроилась у фонтана. Стою, жую, на воду поглядываю, народу никого. Напротив меня дядька, явно приезжий, тоже мороженное ест, у дверей ювелирного охранник скучает. Вдруг люди! Отовсюду, справа, слева, спереди, сзади. Вокруг фонтана в момент огромная толпа образовалась. И у всех в руках голубые таблички, а на них надпись «Катерина Ивановна». Они ими машут, словно ждут кого–то. Минут пять помахали, потом толпа рассосалась, да так быстро, что охранник у ювелирного даже испугаться не успел. Ну, думаю, и мне отсюда подаваться надо.
–Хай, пипл!–оборачиваюсь, Чопор,–Геноссинг, ты че здесь делаешь?
–Мороженное ем, а ты?
–Да вот зашел на моберов поприкалываться.
–На кого?
–На моберов. Это чуваки такие. Они собираются толпой, молча чего–нибудь изображают, а потом быстро разбегаются.
–А где они узнают чего делать–то надо?
–В Нете. У них это акцией называется.
–Ты тоже участвуешь?
–Не–е–е. Это у нас Финик любитель. Он меня сюда и притащил.
Я покрутила головой в надежде увидеть таинственного Финика.
–Не парься, нет его. У моберов так принято, быстро собрать толпу, потусоваться малость, и быстро исчезнуть.
–А ты чего не ушел?
–Так я же не мобер. А потом гляжу, ты. Как живешь–то?
–Так себе.
–Заметно. Может, чайку попьем?
–Плохой из меня нынче собеседник. Мне людей даже видеть не хочется. И тебя тоже. Извини.
–Бывает. Ну ладно, пока,–только я вперед, вдруг слышу–Геноссинг, погоди! На–ка вот.
И достает из сумки книгу.
Я сразу догадалась какую–Ты думаешь, она мне нужна?
–Может и не нужна, но пусть будет.
Книгу я взяла. Пусть будет.
***
Чопор оказался прав, книга действительно затягивала.
Сначала я ее просто так листала, лучше уж чужой бред, чем собственный, а потом вчитываться стала, думать. Не скажу, что хорошо получалось, но вот, ведь как интересно, вдруг заметила, что боли внутри уже нет. Вместо нее пустота и все по барабану.
Странная штука, но получается, что любовь, как смерть, только процесс умирания с конца происходит.
В смерти как, человек пребывает в покое и здравии и вдруг заболевает. Сначала боль едва заметная, потом все сильнее и сильнее, а в какой–то момент, становясь поистине нестерпимой, она достигает чудовищных размеров и заставляет терять связь с реальностью. Дальше неадекватное восприятие действительности, эйфория, и, наконец, покой.
В любви, по сути, происходит то же самое, но в обратном порядке. Живет человек спокойно, подчиняется заведенному порядку, все четко, понятно, право, лево, вверх,
