не доверяешь, зачем…
– Не пыли, – перебил Якут. – Я так. Предупредил на всякий случай. Ты нормальный мужик. И вот что. Довезешь меня сейчас, – он назвал адрес одной из своих «точек», – и можешь больше ничего не платить.
– Да мне…
– Я сказал. В расчете.
Допилив до города, влетели, разумеется, в пробки. Объезжая, где переулками, а где и дворами, Гест сосредоточенно размышлял над щедрым заявлением Якута. В расчете? С чего бы? Нет, ясно, что выплачиваемый Гестом «оброк» в якутовском бюджете погоды не делал – зарабатывал (если это можно так назвать) тот никак не меньше самого Валентина. А скорее всего, гораздо, гораздо больше – и лучше не задумываться, какими способами.
Плюс «в депутаты собрался». Остепениться решил, легализоваться, как многие уже поступили. Дело полезное, но с какой все-таки стати «в расчете»?
Что за дикая поездка в Гатчину? Может, «в расчете» – это плата за молчание? Но Якут – не дурак, понимает: все, что можно купить деньгами, ими же можно и перекупить. Нет, он не стал бы действовать так топорно. И что за тайны вообще? Что это было? Конечно, не переговоры. В любых переговорах, даже секретных, присутствует другая сторона. И, простите, если переговоры – то где? В том обтерханном дворе? В смысле, в одном из окружающих его домов? Это могло бы быть правдой, если бы гипотетический собеседник там жил, потому что Гест, пока дожидался, никого не видел: ни приходящих, ни уходящих. Но чтобы какой-нибудь серьезный человек жил в подобном месте? Нет, невероятно. Кто же там, такой важный, живет? Не родители – Якут сирота. Какая-то дальняя родня? Да вроде он сирота от слова совсем. Любовница у него там? У Якута? Который уверен, что «бабы для одного нужны»? Странная история.
Задумавшись, он вел машину почти автоматически и на бредущего по правому тротуару бомжа внимания почти не обратил. Бредет и бредет себе. Но, нелепо взмахнув руками, тот вдруг рухнул прямо под колеса. Точнее – почти: ударить по тормозам и вывернуть руль Гест все-таки успел. Но удар почувствовал. Несильный, скорее скользящий.
Сам не понял, как выскочил, как обогнул капот.
Мужик лежал на мостовой грудой грязных тряпок. Глаза закатились, но губы странно подергивались – живой. И дыхание можно было услышать, тихое, хриплое. При каждом вздохе раздавалось что-то вроде бульканья. Запаха перегара не чувствовалось. Но он же точно шатался! Под дозой или с похмелья?
Может, удар был сильнее, чем показалось? Но он же упал раньше, чем машина его коснулась! До него еще метров пять оставалось, а скорость… черт, какая была скорость? Нет, бампером его приложить точно не могло. А колесом… Правое переднее колесо касалось возвышающейся на асфальте груды, даже наехало немного на откинутую полу длинной бесформенной куртки. На ощупь тряпка показалась Гесту заскорузлой и даже как будто липкой. Морщась, он выдернул ее из-под колеса – на асфальт вывалился какой-то сверточек. Гест сунул его в карман – если что нужное, после верну, – подхватил безжизненное тело под мышки, потащил вдоль машины… и ткнулся лбом в приоткрытую с пассажирской стороны дверь.
– Ты чего возишься? – недовольно поинтересовался Якут.
– Заднюю открой, – буркнул Гест.
– Ты че, с дуба рухнул? Куда ты это чмо тянешь?
– В больницу!
– Какую нафиг больницу, брось и поехали. Тоже еще будет всякую падаль подбирать, он тебе весь салон угваздает, не отмоешь.
– Заднюю открой, – повторил Гест сухо, без выражения.
Хмыкнув, Якут потянулся через спинку сиденья. Задняя дверь открылась. Гест втащил пострадавшего внутрь. Только на сиденье поднимать не стал. Не за чистоту сидений опасался – побоялся, что при движении тот скатится.
– Не знаешь, тут больницы рядом никакой нет? – спросил он у Якута, вернувшись на водительское место.
– Ты типа мать Тереза, что ли? Не, ну ладно бы ты его сбил, совесть-шмовесть, все понятно. Но он же сам свалился, я видел.
– Так чего, не знаешь про больницу?
– Ну есть одна. Мы когда-то… Так себе больничка. Может, и закрыли уже…
– Говори, куда рулить.
Больница оказалась на месте. Но насчет «так себе» ничего не изменилось. Разве что в худшую сторону. Хотя, по наблюдениям Геста, в последние годы везде шло какое-никакое, а восстановление: чинились дороги, красились подъезды, угрюмые персонажи за окошечками госучреждений потихоньку избавлялись от «синдрома вахтера» – но здесь царило полумертвое запустение. Асфальт ведущей к приемному покою дорожки зиял выбоинами и трещинами. Окно слева от тяжелой металлической створки было замазано белой, пожелтевшей от старости краской, окно справа не мылось, похоже, с брежневских времен.
За стойкой приемного покоя восседала квадратная особа с бесформенным, как непропеченная булка, лицом. Ни покашливания, ни «простите» и «подскажите» впечатления на нее не произвели – она их просто не слышала. У некоторых людей сидение за официальным окошечком (особенно в окружении солидного вида амбарных книг) развивает такую особенность: тут слышу, тут не слышу. Гест не сталкивался с подобными персонажами давненько. Постучал по стойке, потом еще раз, погромче. Владычица амбарных книг подняла наконец глаза, тоже светлые и бесформенные, непропеченные.
– Человеку на улице плохо стало, – объяснил Гест, кивнув в сторону бомжа, которого удалось пристроить возле стены. Говорить, что тот свалился к нему под колеса, все-таки не стал.
– Человеку? Имя, фамилия, отчество, страховой полис…
– Да откуда же, помилуйте! Он мне под ноги свалился.
– Пьяный, что ли? – В голосе появился намек на оживление.
– Не пахнет, – доложил Гест. – И дышит странно, как будто булькает.
– «Скорую» вызывали? – Она черкнула что-то в одной из окружавших ее амбарных книг. Компьютер за стойкой имелся, Гест видел верхушку кубического древнего монитора и сдвинутую в сторону клавиатуру. Ну да, подумал он, привычки – великое дело, наши деды-бабки писали в амбарных книгах, и мы будем.
– Да я решил, что сам его быстрее довезу.
– Ладно, ожидайте, – распорядилась владычица амбарных книг, поднялась, выплыла из-за стойки и удалилась по уходящему вправо коридору.
– Ты не удивляйся, милок, – сообщила сидящая на одном из собранных в линейку пластиковых стульев у стены старушка, уткнувшаяся в свой телефон. – Тут всегда так. У меня вот плановое обследование, и явилась вовремя, и то – сиди, как гриб на грядке, пока мохом не обрастешь.
Пристроенный у стенки бомж начал заваливаться вбок. Гест подскочил, усадил его в прежнее положение, но тот все заваливался. Две кнопки, удерживавшие обтерханную куртку в застегнутом состоянии, щелкнули, полы разошлись. Гест сунул руку куда-то внутрь, влево. Ничего похожего на стук сердца не почувствовал. Ничего. Дыхания тоже было не слышно, и бульканье сошло на нет.
Он растерянно оглянулся. Надо было звать на помощь
