как она взяла меня за руку и молча потащила в подвал. Такая решительность мне нравится. Мы на мгновение останавливаемся у деревянной двери. Капуцина стоит передо мной, не оборачиваясь, может, не решается на меня посмотреть. Она открывает двери, и мы заходим. Мне любопытно, что за срочность гнала ее сюда. Мизансцена безупречна. Единственная лампа освещает заднюю часть комнаты, выхватывая из полумрака причудливое создание. Чудесно пахнет опилками и деревом.
Подхожу ближе. Я восхищен и поражен лежащим передо мной творением.
– Он восхитителен!
– Познакомься, это Оскар.
– Оскар? Мужчина, с которым тебе хорошо?
– Ну да.
Капуцина смущенно смотрит себе под ноги, пока я со всех сторон разглядываю модель на шарнирах. Скелет как в школьном кабинете биологии, только из дерева. Благородная древесина, с темными округлыми прожилками. Груша, уточняет она. Я спрашиваю, можно ли его потрогать. Идеально отшлифованное дерево хочется погладить. Кости собраны на тонкой металлической проволоке, что придает конструкции большую гибкость. Я аккуратно приподнимаю кисть, за ней мягко следует вся рука, с легким перестуком. Невероятно гладкая на ощупь. Все детали тщательно отшлифованы и покрыты воском. Матовый блеск делает их более рельефными, почти живыми.
Я поворачиваюсь к Капуцине и протягиваю ей руку, предлагая ко мне присоединиться.
– Ты была права в некотором смысле. Он действительно часть твоей жизни.
– Но ты подумал, что…
– Признаюсь, я вдруг сразу стал как будто меньше ревновать. Почему ты мне не сказала, кто такой Оскар?
– Боялась.
– Меня?
– Себя. Ты разве не боишься?
– Чего?
– Нас.
– Страх не мешает желанию. Если бы я останавливался всякий раз, когда чувствовал страх, я бы далеко не уехал. И точно не вернулся бы из Мали. Впрочем, я бы там никогда и не оказался.
Я обхватываю ее лицо руками. На фоне моей черной ее полупрозрачная кожа кажется фарфоровой. Я признаюсь, что сейчас, например, мне страшно ее поцеловать. Капуцина приподнимается на цыпочки, чтобы дотянуться до моих губ.
Мы нежно касаемся друг друга.
– Расскажешь мне его историю?
– Мой отец начал этим заниматься в начале своей карьеры. В юности он выбирал между профессией хирурга и краснодеревщика. Хорошо, что выбрал медицину. Столько детей спас. У него были очень умелые руки, и он увлекался анатомией. Именно скелет в кабинете биологии внушил ему интерес к человеческому телу. Так что он отдавал дань Оскару своей юности. Главным образом Оскар был нужен, чтобы переключаться после операций. Оперировать на младенческом сердце – изматывающее занятие. Отец приходил сюда, чтобы оставить все свои страхи в этих кусочках дерева. Я часто сидела возле него. Мы болтали, слушали музыку, он учил меня обращаться с инструментами. Он вкладывал в это душу.
– Заметно…
– Когда он погиб в аварии, Оскар остался незаконченным, и я продолжила. Я не могла его бросить.
– Ты такая же талантливая, как твой отец, – на глаз не определишь, где ты переняла эстафету.
– Не хватало одной руки и черепа.
– Все готово?
– Почти. Закончу вторую теменную кость, и можно будет закрыть черепной свод. Но перед этим я должна сделать последнюю вещь.
– И что это?
Диана тихо плачет на нашей кухоньке.
Она поставила разогреваться еду. Из кофеварки уже струится кофе – к нашим традиционным квадратикам шоколада. Ей нравится любой шоколад, лишь бы был с характером. А мне нравится ее характер, хотя иногда бывает непросто.
Сегодня – слезы. Я подхожу и обнимаю ее.
– Правда трудно.
– Быть женщиной?
– Я сплю по пять часов в сутки, весь день потею, а уж про свои интимные проблемы не говорю.
– Я о них знаю, милая. Мне пациентки рассказывают, ты ведь не одна такая.
– Мои тоже.
– Почему ты отказываешься от лечения, которое назначил врач?
– Потому что мне страшно.
– Риск небольшой, маловероятный. А вот что ты переносишь симптомы все хуже и хуже и годами так продолжаться не может, совершенно очевидно.
– Как бы мне хотелось, чтобы менопауза проходила спокойней.
– Ну что поделать. Смирись с этой мыслью. Смирись, что не все тебе подвластно. Согласись на помощь.
После долгих пререканий она в конце концов соглашается, что я прав. Зная ее, не сомневаюсь, что пройдет еще несколько дней, прежде чем она решится принимать таблетки, которые уже неделю скучают на полочке в ванной. Главное, процесс пошел. Больно смотреть, как она безуспешно воюет со своим телом. На что мы вообще жалуемся, бедные несчастные мужчины, когда женщины переживают такое…
Я чувствую, как ее сердце начинает учащенно биться, отдаваясь у меня в груди, а тело – пылать. Она отстраняется, делает глубокий вдох и идет открывать окно.
– Кажется, Адриан пришел. Видел в саду собаку. – Я пытаюсь ее отвлечь.
– Прекрасная встреча, не так ли?
– Ты была права.
– Значит, можно попробовать еще разок?
– Может, установим квоту? Раз в год? И при условии, что ты начнешь лечиться!
– Какой подлый шантаж!
– Ты же прекрасно знаешь, что это необходимо.
– Когда к тебе в следующий раз придет Капуцина?
За эти годы я привязался к Диане и с вниманием отношусь к ее самочувствию и моментам слабости. Я позволил себе испытывать симпатию к своему терапевту.
– Что-то вы неважно выглядите…
– Неужели настолько заметно? Это, конечно, уже край, когда пациент думает, что с его психотерапевтом что-то не так.
– Я вас все-таки немного знаю.
– Устала.
– Приливы?
– Их сложно скрыть. Они мешают спать. Но не беспокойтесь. Давайте лучше поговорим о вас. Что вы хотели мне рассказать?
– Кучу всего. Даже не знаю, с чего начать.
– Ваше самое сильное впечатление после нашей последней встречи?
– Губы Капуцины.
Я снова почувствовал, что такое нежность. Чистая человеческая нежность. Оазис посреди моей пустыни. То, как она прижалась ко мне в первый раз, уже напоило и освободило меня, но поцелуй – словно посреди сухих обжигающих песков забил родник. Губы – новая стадия, открывающая дверь к гораздо более волнующим ощущениям. Я говорю Диане о том, что двигаюсь навстречу Капуцине маленькими шажками. Об очевидной необходимости не спешить, не перескакивать через этапы, о ее хрупкости и ранимости и о моем страхе показаться навязчивым. Если сжать синицу в руках слишком сильно, можно помять ей крылья.
– Вы становитесь поэтом…
Рассказываю об Оскаре. В какое замешательство я пришел, услышав о нем. Это внезапное бегство показалось мне немного жестоким. Но она быстро вернулась, и теперь я лучше понимаю ее страхи и мои чувства к ней. Я действительно поверил, что у нее есть парень, и мои надежды почти рухнули, как будто та очевидность, которую я чувствовал, была обманом. Потом я выяснил, кто такой Оскар, и сразу наступило облегчение, по всему телу разлилось тепло, из пепла возродилась надежда. И вера в то, что можно вот так случайно встретить женщину и тут же понять, что она – та самая.
– Приятно чувствовать себя влюбленным, правда?
– Я чувствую себя живым. Благодаря ей мне захотелось воссоединиться с той частью себя, что осталась в Мали. Снова стать цельным, крепким. Ради нее и ради меня. Я снова ощущаю потребность бороться.
– С кем?
– Просто бороться. Неважно, с кем и с чем. Бороться.
– Вы ощутили прилив жизненных сил? Вы говорите о ней как о зеркале.
– Я открываю себя в ее глазах. И вижу, как она узнаёт себя в моих. Как будто у нас есть ключи друг к другу, от потайных дверей.
– Как вы прекрасно описали. Что ж, во всяком случае вы сумели побороться со случаем. Бросить ему вызов. Не упустить. В этом сила по-настоящему важной встречи. Почувствовать нужный момент. И нужного человека.
Меня периодически терзают сомнения, а возможна ли такая встреча в принципе. Не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой? Не буду ли я страдать, упав обратно на землю? Представив себе такое развитие событий, я чувствую ту же зияющую пустоту, что и тогда, когда болтался в воздухе, вцепившись в вертолет. Но с меня хватит головокружительных падений.
– Вы удержались тогда. Отчего же сейчас должно быть по-другому?
– То,
