повторять.
– Скажи.
– Тебе лучше не знать.
– Но я хочу знать.
Он вздохнул.
– Сказал, что у тебя красивые глаза.
– И за это ты собирался его ударить? Нет, он сказал совсем не то.
– Элиз, его слова не стоят того, чтобы их повторять. Я бы не оказал ему такой чести. Забудь это. Пожалуйста.
Конечно, тот немец оскорбил меня, но я не стала упорствовать.
– Хорошо, что ты его не ударил.
– Да, ему повезло! – Он рассмеялся, и это было так по-детски, так спонтанно, что я подхватила его смех, и напряжение спало. Должно быть, наш смех потревожил спящую крысу; она перебежала дорогу и нырнула в водосток. Я отпрыгнула назад, наступая Себастьяну на ногу. Он подхватил меня за талию, и дрожь пробежала по моему телу. – Все в порядке. Это просто крыса. – Он засмеялся, ослабляя хватку. – В Париже нынче полно крыс. – Он все не отпускал мою талию, и какое-то мгновение никто из нас не шевелился. Его прикосновение вибрировало во мне, притягивало к нему. У меня возникло непреодолимое желание прильнуть к его груди, впитать тепло его тела.
Вместо этого я отстранилась.
– Что произошло в России? – Я помнила, о чем мы говорили. Но мой вопрос был встречен молчанием и неуклюже повис в воздухе. Теперь тишину нарушал лишь перестук моих туфель и его подкованных сапог. Эти звуки эхом разносились в ночи, и казалось, будто тикают вразнобой настенные часы.
Мы шли дальше в молчании, мое дыхание гулко отдавалось в ушах.
– У меня был друг, – пробормотал он. – Его звали Хенрик.
Я замедлила шаг, замечая его поникшие плечи, улавливая дрожь в его голосе.
– Не рассказывай, если не хочешь.
– Нет, я хочу, – продолжил он. – Мы с Хенриком выросли вместе. – Я затаила дыхание, закрывая глаза. – Мы все делали вместе. – Его голос плыл в темноте. – Потом началась война. Нас обоих отправили в Россию, в одном подразделении. Поскольку мы снова были вдвоем, нам казалось, что ничего плохого случиться не может, как будто вместе мы были непобедимы; глупые мальчишки! – Он замолчал, и его слова повисли в воздухе. Я болезненно сглотнула, страшась того, что услышу. – Мы попали в засаду. Хенрик и я. Все. – Его голос стал хриплым. – Шел снег, густой. Видимость нулевая. Они появились из ниоткуда. Русские солдаты с оружием. И открыли огонь. – Он перевел дыхание. Я закрыла лицо рукой, как будто могла защитить себя от его следующих слов. – Потом все стихло. – Его голос понизился до шепота. – И тогда донеслись крики. Хенрик выкрикивал мое имя.
Он замолчал, достал из нагрудного кармана пачку «Житан», предложил мне сигарету. Я отрицательно покачала головой, наблюдая, как он прикуривает. Сделав глубокую затяжку, он зашагал дальше, глядя в какую-то невидимую точку прямо перед собой.
– Я пополз вперед, не обращая внимания на другие крики. Потом я нашел его. Он был ранен в живот. – Он остановился, стряхивая пепел с кончика сигареты на землю. Я ждала. – Столько крови. Я чувствовал ее запах. Дыра в животе была слишком большой, чтобы закрыть ее руками. Кишки вываливались наружу. Я пытался приподнять его, тащить на себе. – Себастьян пристально смотрел на меня, но его взгляд был отстраненным, как будто он и не видел меня. – Русские опять наступали. Раздались еще выстрелы. Снова крики. Хенрик был таким тяжелым. – Он сделал паузу, капли пота блестели на верхней губе, как будто эти слова жгли его изнутри. – Я споткнулся. Упал вместе с ним, прямо на него. Он весь дрожал. У меня не было сил снова поднять его и бежать. Я слышал, как русские приближаются. Он попросил меня прикончить его. – Он бросил сигарету, втирая ее в землю подошвой. – Как я мог застрелить его? Я снова попытался его поднять. Но он плакал. Он умолял меня. – Он грубо вытер лицо тыльной стороной ладони. – Я держал его голову в своих руках, и я… я…
– Ты застрелил его? – Я вздрогнула, тошнотворное чувство отвращения поднялось во мне. Уставившись на каменную стену, я попыталась отогнать образ Хенрика, лежащего в луже крови на белом снегу.
Себастьян отвернулся к стене. Он вытянул руки перед собой, упираясь ладонями в каменную поверхность, и согнулся пополам. Его плечи подрагивали. Он плакал? Неужели так плачут мужчины? Я ждала, пока он успокоится, но теперь его трясло. Я с ужасом подумала, что он вот-вот упадет в обморок, когда спазмы пронзили все его тело. Шагнув к нему, я обхватила его за спину, пытаясь поддержать.
– Себастьян. – Его имя обожгло мои губы. – Все кончено. Все в прошлом. – Я склонила голову ему на спину и держалась за него, пока дрожь не поутихла и его тело не обмякло, но не убирала руки. Я почувствовала, как он глубоко вздохнул, а затем повернулся, вцепившись в меня, как утопающий. Я позволила ему прильнуть ко мне, прижаться щекой к моей щеке, пропитывая ее теплыми слезами.
– Прости меня, Элиз. – Горячее прерывистое дыхание его слов пронзило меня насквозь. Я почувствовала, что растворяюсь, теряю себя в нем. Теряю всё.
Это потребовало всей моей решимости, всей моей воли, но мне удалось сделать шаг назад. Резкий ветер, казалось, взметнулся вихрем, пронесся между нами, отрывая нас друг от друга. Я сделала еще один шаг, и ветер просвистел сквозь меня, оставляя внутри холодную пустоту.
Для меня наступил переломный момент. Момент, который изменил бы все в моей жизни. Я взяла его за руку, притягивая обратно к себе, сокращая расстояние до одного вздоха. И поцеловала его. Отдаваясь этому поцелую каждой клеточкой своего тела.
Париж, май 1944 года
Элиз
Себастьян знал, где я живу, и это одновременно пугало и возбуждало меня. Каждый день, возвращаясь после работы, я чувствовала себя как на иголках, колеблясь между надеждой и опасениями. Я не думала, что он явится ко мне домой, но с другой стороны, уже видела его темперамент. Я помнила, каким осторожным он был, когда водил меня в ресторан, следил за тем, чтобы никто не увидел нас вместе. Но я была и свидетелем его импульсивности, когда он спасал меня на рю де ля Помп; его смелости, когда он согласился вывезти детей; его ранимости прошлой ночью. Я вспоминала, с каким отчаянием мы бросились в объятия друг друга, будто остались одни в целом мире.
Звонок в дверь прервал мои мысли. Сердце подскочило к самому горлу, хоть я и не верила, что это был он, но стоило только допустить такую возможность, как мой пульс участился.
– Открою! – крикнула я и, схватив куртку, побежала к
