пошел прочь. Пока учитель возился с обезьяной, парочка просто ушла.
– Вашу жену звали Сумиё? – спросила я, на что учитель кивнул.
– Странная она была все-таки.
– Да?
– Помнишь, я говорил, что она сбежала от меня лет пятнадцать назад? Так вот она потом моталась по всей стране и, представь себе, исправно присылала мне открытки!..
Мужчина прекратил стоять на голове и теперь сидел на камнях. Он считал свою жену чудаковатой, но и сам учитель сейчас вел себя довольно странно.
– Последняя открытка от нее пришла пять лет назад, и там стоял штамп почтового отделения того острова, куда мы ездили на выходные.
Людей на берегу стало больше. Повернувшись к нам спиной, они с энтузиазмом рылись в песке, выискивая ракушки. Слышались детские голоса. Они доносились прерывисто, как будто записанные на плохую кассету.
Покуривая сигарету и задувая дым в пустую тару из-под саке, учитель закрыл глаза. Я же пыталась вспомнить хоть что-нибудь о себе – ведь смогла же я четко вспомнить жену учителя, которую даже никогда не видела! Но воспоминаний о себе почему-то не было. Были только отблески солнечных лучей на бортах кораблей в море.
– И все-таки, что же это за место такое?..
– Похоже, какое-то промежуточное пространство.
– Промежуточное пространство?..
– Граница, так сказать.
Что разделяет эта граница? Учитель всегда сюда приходит? В очередной раз – в который, кстати? – осушив стакан, я перевела взгляд на берег. Фигуры людей слегка расплывались, как в тумане.
– Знаешь, – начал учитель, ставя на скалу пустую баночку от саке. Тара моментально исчезла. – У меня раньше, когда сын был еще маленьким, была собака. Сиба-ину. Люблю эту породу. А вот жене нравились метисы. Как-то раз она откуда-то притащила странную помесь таксы с бульдогом, представляешь? Но собака прожила довольно долго. Жена ее очень любила. А сиба, кажется, была еще до этого. Правда, она съела что-то не то, заболела и умерла. Сын долго плакал, да и мне жалко было, зато у жены – ни слезинки. Она только бесилась – злилась на нас с сыном. Когда мы похоронили собаку в саду, жена вдруг сказала сыну: «Не волнуйся, он обязательно переродится, и очень скоро».
«Но во что?» – спросил сын с опухшими от слез глазами.
«Он переродится во мне».
«Что?» – выпучил глаза сын. Да я и сам удивился – что она вообще несет?.. Как ей такое в голову-то пришло?! Каким образом это должно было утешить сына?..
«Мам, не говори ерунды», – немного сердито попросил наш ребенок.
«Это не ерунда». – И Сумиё поспешно скрылась в доме.
Какое-то время не было никаких проблем, но где-то через неделю, за ужином, Сумиё вдруг залаяла.
«Ав!» – гавкнула она высоковатым голосом, один в один с нашей умершей собакой.
Конечно, она увлекалась фокусами, так что в ловкости ей не откажешь, но этот ее лай было буквально не отличить от сиба-ину.
«Прекрати свои дурацкие шутки», – сказал я, но Сумиё не обратила внимания. Во время ужина она то и дело лаяла. И у меня, и у сына даже аппетит пропал – мы вышли из-за стола довольно быстро.
На следующий день Сумиё снова вела себя как обычно, но сын никак не успокаивался – он хотел, чтобы мать извинилась, а потому упрямо от нее не отставал. Вот только Сумиё совершенно не обращала на него внимания.
«Так он же все-таки переродился! Переродился во мне», – легкомысленно заявила Сумиё, и сына это еще сильнее разозлило.
В итоге никто из них так и не уступил. С тех пор их отношения испортились, и после школы сын нарочно поступил в университет в далеком городе, куда и переехал. Работу он нашел там же и к нам приезжал редко – даже после рождения внука. «Неужели ты совсем не хочешь увидеться с родным внуком?!» – спрашивал я. Но она безразлично отвечала: «Да не особо». А потом сбежала.
– И все-таки, что же это за место? – в который уж раз спросила я. Учитель, как обычно, ничего не ответил.
Может, Сумиё ненавидела несчастье? Ей претило жаловаться на трудности?
– Учитель, – обратилась к своему спутнику я. – Кажется, вы очень любили свою супругу.
Мужчина невнятно хмыкнул и сердито посмотрел на меня.
– Любил или нет, а она была до ужаса своенравной.
– В самом деле?
– Своенравная, упрямая и строптивая.
– А разве это не одно и то же?
– Одно и то же.
Берег совсем затуманился и пропал из виду. Мы с учителем стояли и пили в пустоте – вокруг остался только воздух.
– Где же это мы?
– Ну как «где»? Здесь.
Снизу иногда доносились голоса детей – смутные и прерывистые.
– Эх, и мы с Сумиё когда-то были молоды.
– Вы и сейчас молоды.
– Да я не об этом.
– Учитель, саке мне уже надоело.
– Давай тогда сходим на берег – ракушек пособираем.
– Их же сырыми не едят!
– Ну так давай пожарим. Разведем костерок – и пожарим.
– Поджарим?
– Хлопотное, правда, дело…
Что-то громко шумело. Это шелестели листья камфорных деревьев за окном. Люблю это время года. Дожди, правда, довольно частые, но мокрые листья так красиво блестят!
Учитель рассеянно курил.
– Это место – граница, – как мне показалось, прошептал мужчина, но я не была уверена, что он действительно произнес эти слова вслух.
– А когда вы впервые пришли сюда? – поинтересовалась я, на что учитель улыбнулся.
– Мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас. Почему-то мне порой так хочется прийти сюда…
– Давайте вернемся в бар! Лучше покинем это странное место, – обратилась к учителю я.
– Вернемся? Но как нам покинуть это место? – спросил мужчина в ответ.
С берега доносилось множество голосов. За окном шумели камфоры. Мы с учителем растерянно замерли с выпивкой в руках. Листва на деревьях за окном призывно шелестела.
Мы снова довольно давно не виделись.
Не думаю, что причиной этому стал визит в то странное место, но я сама начала избегать встречи с учителем.
К бару Сатору я даже не приближалась. И на вечернюю прогулку по выходным не ходила. В торговый квартал и на старый рынок я тоже не заглядывала – вместо этого быстренько закупалась всем необходимым в супермаркете у станции. Не ходила я и в единственный в городе магазин подержанных книг, и в два других книжных – тоже. Если соблюдать все эти ограничения, то можно избежать встреч с учителем. Ничего сложного.
Все настолько просто, что при желании можно избегать встречи до конца своих дней. Я подумала, что
