в залу вошла хозяйка пивной. Фрау Онхаузен была полной и миловидной особой лет тридцати пяти. Она была женственна почти до непристойности и, по-видимому, сама того не сознавала. Все в ней было округлостями, ямочками, кожей, сексуальностью. Она была одета лучше, чем можно было ожидать от женщины ее положения. Все мужчины устремили на нее глаза. Она приветствовала троих за круглым столом и, разговаривая с двумя, положила руку на плечо третьего. Затем она направилась к клубному столу, где, очевидно, дополнила их анекдоты. Один из сидевших в восторге захлопал рукой по столу, а другой, старший и более тощий, чуть не задохся от смеха. Дросте следил за ними из под приспущенных век, пока его зрачки сузившись не превратились в булавочные головки. В фрау Онхаузен не было ничего намеренно возбуждающего – ее любезности с клиентами были всего лишь частью ее дела и, тем не менее, они производили впечатление нескромности.
Дросте глядел вслед полной фигуре, остановившейся на минуту на пороге, на пути в первую комнату. Для Дросте в этой полноте, в этой самоуверенной жадности к жизни было что-то отталкивающее, как в резком, заглушающем все другое запахе или чересчур кричащем цвете. Но несмотря на это, он нагнулся вперед, глядя поверх бокала пива в первую комнату. Теперь фрау Онхаузен остановилась около трактирщика. Она стояла, слегка перекачиваясь с ноги на ногу, почти грациозная, несмотря на свою громоздкость. Она с улыбкой глядела вниз, на руку трактирщика. Это была улыбка праздной и пресыщенной женщины, следящей за игрой маленьких животных. У Дросте захватило дух. Эта женщина и трактирщик. Эта женщина и Рупп. Он снова медленно вздохнул и закашлялся. Его горло болело. Он быстро выпил пиво, наслаждаясь его прохладой и горечью, затем заплатил и вышел. Он знал, что ему нужно было сделать завтра.
Переговоры с членами палаты синдиката фруктовых импортеров безбожно тянулись все утро. Когда наконец дело дошло до подписания контракта, Франком овладело такое нетерпение, что он не остановился даже для того, чтобы присушить свою подпись. Франшето педантично взял промокательную бумагу и сделал это за него. Франк Данел уже слетел с лестницы и, прыгнув в такси, помчался на Северный вокзал. Во рту у него был неприятный вкус. Несмотря на то, что он все же всучил этим французам сорок тысяч ящиков апельсинов, цена была просто жалкой. Собственно говоря, это был один из тех успехов, которые стоять больше денег, чем откровенная неудача. Трясясь в такси, он все еще переживал свои подсчеты. Но наконец он сумел внутренним усилием отбросить от себя все это дело и направить свои мысли исключительно на приезд Эвелины. Он радовался при мысли о нем. Его радость постепенно увеличивалась и достигла наконец таких размеров, что это просто удивило его. Путь до вокзала казался бесконечным, и Франк не сводил глаз со своих ручных часов. Он страшно волновался, боясь опоздать к поезду, и осыпал шофера обещаниями, подгоняя его. Эвелина запомнилась ему, как очень беспомощное существо. Если он опоздает, они могут окончательно разминуться. Он улыбнулся при мысли о стройной фигурке, которая выглядела так, как будто ее подгонял ветер. «Если я не поспею во время, ее возьмет под свою защиту одна из сотрудниц общества покровительства молодым девушкам», – подумал он. Внезапно его мысли перескочили с Эвелины на Пирл, его жену. Пирл терпеть не могла, чтобы ее встречали. Она говорила, что после железнодорожного путешествия человек всегда выглядит неумытым и что чудовищно сталкиваться с женщиной прежде, чем она успела «сделать лицо». Окончательная уверенность Пирл в собственных силах даже его обескураживала. Пирл всегда была холодна, энергична и забавна. Она говорила и делала много неожиданных вещей, но никогда еще не совершила и не сказала ничего неуместного. Франк женился на Пирл потому, что она была самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел. Пирл была требовательной женой, но Франк примирился с этим фактом. Супружеская жизнь с ней была довольно утомительным делом, не оставлявшим много времени для отдыха. В их браке было что-то прохладное, прозрачное, напоминающее стекло. Пирл сама называла «аквариумом» их Нью-Йоркский дом на Лонг-Айленд. Но в общем быть мужем Пирл было очень приятно, и Франк был безупречным мужем в Америке. Приезжая в Европу, он давал себе волю. Большинство его друзей поступало точно так же, к тому же маленькие приключения по другую сторону океана, право, не имели значения.
Франк не мог жить без женщин и, как все подобные ему люди, гордился этим.
– Неделя без женщины окончательно разбивает мое здоровье, – не раз говорил он в задушевных разговорах своим друзьям. Он не виделся с Пирл больше чем три недели и со страстным нетерпением ждал встречи с ней в субботу, на «Беренгарии». Суббота. … ведь это завтра… Дойдя в мыслях до этого свидания, он остановился и благодушно улыбнулся самому себе. Такси остановилось около вокзала. Эвелина. Предвкушение приключения с Эвелиной совершенно смешалось с радостью по поводу того, что он снова увидит Пирл и еще усугублялось именно из-за этой радости. Его сердце колотилось, положительно колотилось. Он умел хорошо чувствовать себя под влиянием двух сталкивающихся между собой импульсов, вместо того, чтобы удовлетвориться одним, который будучи длительным, бывал также прямым и честным.
Он расплатился с шофером и быстро пошел к перрону. Его рука сама поднялась к волосам и галстуку. Сегодня он провел целых десять минут, очень серьезно выбирая галстук, – на нем был сейчас синий, с неопределенными золотисто- коричневыми пятнами, очень гармонировавшими с его цветом лица. Как все мужчины, он был страстно, по детски тщеславен и, как у всех других мужчин, его тщеславие сосредоточивалось на единственном ярком пятне, которое он мог позволить себе в своем костюме. Его галстук был знаком внимания по отношению к Эвелине, попыткой произвести на нее немедленное и выгодное впечатление. Пирл, наоборот, знала все его галстуки наизусть и делала подчас едкие замечания на их счет, но ведь он и Пирл были мужем и женой…
Он опоздал к приходу поезда на две минуты. Вдоль всей платформы слышались поцелуи и приветствия. Носильщики тащили багаж. Кругом раздавались всхлипывания и смех, крики и свистки. Французы путешествуют мало – для них приезды и отъезды являются важными событиями, к которым нужно относиться с должным уважением.
– Хэлло! – сказала Эвелина и быстро обернулась.
По глупости он отыскивал глазами белое платье, хотя в этот пасмурный майский день не было видно никого, кто надел бы белое. Но он видел ее в белом три
