который так понравился всем троим и на который мы возлагали такие надежды, в то же время в нем было отображено все самое животное, что только может жить в человеке. Пропитанные вожделением рифмы летели со сцены прямо на головы оцепеневших зрителей, пытающихся соотнести нежную фигурку Фрейи со словами, которые она произносила, но сама она, казалось, не замечала производимого эффекта. Краска стыда залила мое лицо, ничем подобным Фрейя никогда со мной не делилась. Я боялась повернуть голову вправо и посмотреть туда, где сидела Мюриэл, мне казалось, что если я встречусь с ней взглядом, то она вскочит с места и бросится на меня за то, что я не смогла уберечь Фрейю от позора, позволила ей выйти на сцену.
Тем временем слова, как нескончаемая пытка, продолжали литься со сцены, расползаться по залу и, казалось, от них не было спасения – не осталось ничего, что они бы не испачкали. Против воли они проникали внутрь каждого, погружая в сознание того, кто их создал. Мне вдруг стало ясно, отчего Фрейя так сильно переживала перед выступлением: очевидно, она задумала провернуть это втайне от нас и вела двойную игру, но чего она хотела добиться? «Неужели истинная поэзия – это лишь скрытая от других изнанка души? – думала я. – Неужели это и есть то, ради чего стоит страдать?»
Вокруг меня бежал мрачный шепот, публика, еще недавно доброжелательная, недоуменно перешептывалась, но Фрейя спокойно завершила выступление, и когда я наконец осмелилась поднять голову и посмотреть на нее вновь, то успела заметить торжество на ее лице. А потом она повернулась и зашагала за кулисы – складки нарядного платья и пряди золотистых волос упрямо колыхались в такт ее шагу. Та, вслед которой не раздалось ни одного хлопка, не убегала в смущении, но шагала ровно и уверенно.
Еще несколько минут гомон в зале не утихал, а я продолжала сидеть, оцепенев от непонимания. Я вдруг вспомнила о Мюриэл и бросила испуганный взгляд в ее сторону. Лишь дрожание губ выдавало эмоции матери Фрейи, и мне не хотелось даже представлять, что она испытывала в эту минуту, ловя на себе осуждающие взгляды зрителей. Кажется, именно тогда я подумала, что если бы Фрейя хотела отомстить матери за все нанесенные ею обиды, то без сомнения, она не смогла бы выбрать для этого лучшего способа.
* * *
Вечер выдался пасмурный, туман тяжелым облаком навис над городом, словно ночь уже наступила, хотя часы показывали без четверти пять. Я взяла машину отца и отправилась на встречу с Джошем. На набережной дул пронизывающий ветер, море шумело, бросая на берег замасленные волны, а голодные чайки, раздраженно крича, старались разглядеть через туман и брызги воды рыбу. Я припарковала автомобиль так, чтобы смотреть не на унылый морской пейзаж, а на уютные фасады прибрежных отелей с приветливым теплым освещением, и вошла в магазин за десять минут до его закрытия.
Джош нашелся в подсобке, куда меня проводил улыбчивый сотрудник. Я заметила полки, заставленные товарами, а на стене – фотогалерею лучших работников месяца. Сам Джош сидел за столом и заполнял какие-то бумаги. Увидев меня, он вскочил и предложил мне кофе, от которого я не смогла отказаться.
– Спасибо, что заехала. Я нашел кое-что, подумал, тебе это пригодится, – сказал он, когда удостоверился, что я сделала два глотка и похвалила вкус приготовленного им напитка. Он вытащил из-под стола рюкзак, а оттуда – три тетради.
– Это то, что осталось в доме. Возможно, какие-то записи она увезла с собой, когда переехала. Я посмотрел даты, она писала это, когда училась в школе. Может, будет полезно.
– Спасибо, думаю, мне стоит взглянуть.
Тетради пахли бумажной пылью. Края пожелтели от времени, но выглядело это так, словно кто-то хотел поджечь бумагу, но так и не решился. Я взяла одну, наскоро пролистала – там нашлись стихи, аккуратно выведенные фирменным почерком с наклоном влево, и несколько картинок, выполненных от руки. Я увидела несколько знакомых строк – шутливая поэма про почтальона Пэта [31], которую Фрейя сочинила, когда нам было лет по девять. Она изобразила его с наплечной сумкой и в форменной фуражке – в руках письмо, которое он несет к дому номер восемнадцать. Я улыбнулась.
– Ты знал, что она бросила писать стихи еще в школе? Она неудачно выступила на поэтическом конкурсе, наверное, ты помнишь эту историю, тогда она зачитала стихотворение… – Я помедлила. – В котором мужчина занимается страстной любовью с женщиной. Возможно, сейчас на это посмотрели бы иначе, но тогда это произвело не лучший эффект, хотя даже теперь я не уверена, что восприняла смысл правильно. В таком возрасте многие вещи кажутся не тем, чем являются. Сама не пойму, почему я вообще вспомнила об этом, возможно потому, что именно в тот вечер я поняла, что совсем не знаю подругу. В тот вечер, когда Фрейя стояла на сцене, кроме волнения за нее, у меня возникло странное чувство. Это сложно описать словами, как будто я не вполне доросла до нее… Словно я еще не получила тот опыт, который помог бы сложить картину воедино. Я жалею, что не говорила с ней об этом больше, но мне всегда казалось, что она не доверяла мне так, как я ей. Но как вообще можно соревноваться в количестве секретов, не выдав ни одного из них?
Я принялась листать тетрадь: сплошные романтические грезы подростка, невинные наблюдения, зарисовки.
– Чьи это пометки, Джош? – спросила я, заметив, что многие из стихотворений грубо исчерканы красной пастой. Почерк явно не Фрейи, буквы стоят ровно, их грубая сила очевидна даже с первого взгляда.
Он пожал плечами.
Пролистав одну тетрадь, я принялась за другую.
– Ты ищешь то стихотворение?
Я захлопнула тетрадь и посмотрела на него. Нужно привыкнуть к этой мысли: брат Фрейи вырос, он поймет все, что я скажу, от него не нужно ничего скрывать, потому что он переживает так же, как и я, даже намного глубже, чем я. Это у меня пропала подруга детства, но он потерял сестру, а это гораздо больнее.
– Я предполагаю, что Фрейя давно шла к своему исчезновению, – наконец произнесла я.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне нужно найти то стихотворение, потому что в нем описана встреча, которая произошла гораздо позже. В ней были детали, которые могла знать только она и … – Я помедлила. – Мне кажется, она знала, что это случится с ней, та встреча между мужчиной и женщиной, и сама сцена была написана так, словно Фрейя предчувствовала, что проживет ее спустя несколько лет.
Дверь открылась, и в комнату вошел коллега Джоша, долговязый мужчина с белоснежной шевелюрой, и с удивлением уставился на меня. Он перевел взгляд на Джоша и на кружки в наших руках, потом подошел к кофемашине, и на несколько минут комната наполнилась грохотом перемалываемых зерен. Наконец процедура приготовления завершилась, и, напоследок окинув нас двоих многозначительным взглядом и ухмыльнувшись, он молча удалился.
– Ты говоришь о Дилане?
– Ты знаешь его?
– Ну да. Фрейя съехалась с ним, как только ей исполнилось восемнадцать. Родителям она сказала, что решила уйти из дома и жить отдельно, придумала, что делит дом с двумя подругами, поэтому не хочет, чтобы ее беспокоили. Но мне сказала правду. Сказала, что переезжает к парню по имени Дилан. А ты знала его?
Я кивнула.
– Я восхищался им.
