он представлялся, ибо до Николая, как утверждал, «не дорос», – пили чай на кухне в маленьком деревянном домике в глубине церковного двора, предварительно устроив лопаты на отдых в скромном хозблоке.
Сама церковь ничем была не примечательна – ни стариной, ни архитектурой. Даже таблички с годом постройки, именем архитектора или иными какими-нибудь заслугами у нее не было. С переулка видны были только фасад со входом да палисад, где как раз мы с Николашкой только что поработали. Но в глубине оказался довольно большой двор, на котором располагался вот этот домик, где мы пьем чай, – дом причта, еще один – резиденция священника, отца Владимира, да какие-то хозпостройки. Большую часть двора, как объяснил мой собеседник, занимал сад. Сейчас, после то холодной, то дождливой малоснежной зимы и нескольких оттепелей, здесь повсюду угрюмо торчал каменный черный февральский снег и – кусками – голая земля.
– Ранняя весна – самое главное время для сада. Нам-то кажется – еще зима, вот и солнца не видно, и ветер холодный, и снег. А растения там, под снегом, чувствуют, что нет, весна идет. День длиннее стал. И птички по-другому чирикают. И тепла больше – солнце, если показывается, то греет уже по-весеннему. Ни одно дерево почки не выпустит, если не чувствует, что – весна. И если ты с ними, с растениями, заодно, надо помогать. Помогать растениям проснуться. А какой самый наилучший способ проснуться?
– Позавтракать?
– Правильно, поесть. Вот, весной поэтому нужны азотные удобрения – азот для растений как белок для нас, материал для роста. Мы же пока не хотим от них ни цветов, ни плодов. Просто хотим, чтобы пробудились и начали расти потихоньку. Как дети – не станешь же ты от первоклассника требовать, чтоб он докторскую защитил.
Тут я, слушавшая внимательно деда Николашку, вздрагиваю. В уме мелькает пухлое, беспомощное лицо Фёдора, сына-первоклассника, горюющего над уроками. Кстати, почему он – Фёдор, а не Феденька, не Федечка, не сы́ночка или хотя бы не Федька?
– Во-о-о-от. Сейчас снег нужно растоптать и разрыхлить, чтобы влага сохранялась в почве, чтобы растения начинали подпитываться. Скоро от вредителей зимующих нужно обработать – ядами. Пока листьев, почек нет, яды для растений безвредны, но, если опоздать, можно навредить, пожечь листья, например. Нужно правильный момент выбрать. Вредители весной тоже просыпаются – личинки всякие, жуки и другие вредные твари. Приходи через неделю, будем ловушки на деревьях делать – мазать стволы клеем специальным. Деревья, кусты тоже скоро обрезать будем. Если хочешь какой-то определенной формы крону или просто, чтобы красиво, аккуратно было, нужно весной подрезать. Как весной наметишь, то летом и получишь. И на урожай это влияет, если про плодовые деревья говорить. Потом поздно будет, летом уже нельзя обрезать, можно навредить. Как именно обрезать – там свои хитрости. Что-то под углом надо, какие-то ветки – прямо. Это я тебе так не расскажу, показывать надо. Ты заходи, поможешь, а я поучу тебя заодно. Раз интересно.
Так я, для кого поездка на дачу была еженедельной голгофой, а походы в церковь – редкой причудой атеиста – постоять на Пасху, прислонившись к косяку двери, ни слова не понимая в пении и не пытаясь даже вникнуть в суть происходящего, просто окунаясь в это светящееся, теплое, золотое, – оказалась помощником садовника при церковном саде.
Помощник я была вольный, приходила, когда получалось. С каждым разом в саду видны были изменения – результат трудов деда, а иногда и моих ранее приложенных усилий. Я вспоминала сад, думала о нем все чаще, и все сильнее меня тянуло посмотреть, не появились ли почки, не проснулись ли кусты, не вылезло ли чего-то новенького из земли. Незаметно для себя я стала приходить почти каждый день.
В один из визитов дед Николашка познакомил меня с отцом Владимиром, довольно угрюмым на вид сухопарым седым священником. Жена его, матушка Ольга, умерла от рака несколько лет назад. Пока она болела, отец Владимир бросил даже службу – с благословения, ухаживал за ней денно и нощно. Они с нею вместе были со школы, по молодости вместе и хипповали, и на мотоцикле исколесили всю страну. После смерти первенца – в одиннадцать лет от порока сердца – Владимир хотел покончить с собой. Не младенец даже, но сын, о котором помнишь каждую отметку роста на дверном косяке, с которым говоришь, которого знаешь. В котором любишь не просто свою кровь, но того, кто топчет землю рядом с тобой, смеется, боится, доверяет, сомневается, надеется, смотрит, слушает – живет.
Винил себя. Винил Ольгу. Потом пил черно. Первой, кто пришел к Богу, была она, Ольга. Через несколько лет Владимир принял сан. У них было еще двое детей, сын жил в Питере, приезжал, но нечасто, я его так и не видела; а дочь давно вышла замуж за индуса и уехала. Все это мне поведал дед Николаша. Отец Владимир был, в отличие от деда, немногословен. Трудно было понять, как он относится к тому или иному явлению.
– Вот, батюшка, это Анна, помогает мне, я вам рассказывал.
– Драсти.
Тут же я сообразила, что понятия не имею, как надо здороваться и вообще вести себя со священниками в быту. Собственно, как с ними в церкви обращаться, я тоже не знала. Поэтому приветствие мое сопровождено было неким подобием поклона и кривой улыбкой – на ее середине я подумала: «А вдруг неприлично ему улыбаться?» – и улыбка так и застряла, недоделанная. Отец Владимир глянул на меня внимательно и кивнул. Потом как будто подумал и ответил:
– Здравствуйте, Анна.
Похоже, он тоже не очень понимал, как обращаться с молодой мирянкой в драных джинсах и дорогих кроссовках, которая вот уже три месяца приходит ковыряться в церковных грядках, а в церковь не заходит.
И по сей день не знаю почему отец Владимир однажды спросил меня: «Жить есть где?» А главное, не знаю, почему я ответила: «Нет». Это при том, что мать с сыном вот-вот должны были отбыть на дачу на все лето, а с отцом мы практически не пересекались. Переселялась я из родительской квартиры в голубой домик почти без вещей. Их и девать тут было некуда – кроме железной кровати в комнате стояли только тумбочка и стул.
Зеркала не было.
Шкафа не было.
Денег у меня тоже не было, так как не было работы – я только что в очередной раз уволилась.
Занавесок на окнах не было – я приспособила два павловопосадских платка, которые нашлись у отца Владимира.
– Слушайте,
