много времени, но Глеб настоял, чтобы она не торопилась. Поднявшись в квартиру, Влада довольно быстро покидала какие-то вещи в сумку, полила немногочисленные цветы и закрыла за собой дверь.
Еще с полчаса она вышагивала взад-вперед вдоль подъездов, высматривая машину Глеба. Терпеливо ждала, вдыхая морозный воздух и жмурясь от уколов ледяного ветра. Её подмывало скорее оказаться в доме Бархатова, чтобы в каком-то смысле почувствовать себя в нём хозяйкой. Что-то непонятное скреблось в ее сознании, нашептывало странные липкие слова, сжимало сердце обманчиво мягкой кошачьей лапой, грозясь выпустить когти в тот момент, когда она меньше всего будет к этому готова.
Мысли о Стасе не отпускали. Влада думала о ней, вспоминала ее голос, лицо. Запах духов, который, кажется, проник не только в волокна одежды, а в саму кровь, поддерживая этот интерес и заставляя выискивать все новые и новые подробности давно забытых разговоров. Нет, невозможно забыть ее, отпустить, стереть из памяти, пока не будет поставлена жирная точка — пока тело Стаси не найдут, пока не выяснят, как с ней случилась эта страшная трагедия…
Когда Глеб подъехал, она с наслаждением юркнула в теплый салон, потирая руки:
— Ух, замёрзла…
— Я же просил не торчать на морозе! Русских слов не понимаешь? — покачал головой Глеб. — Легко простудиться и заболеть. — Словно в подтверждение своим словам он закашлялся, надрывно сотрясаясь всем телом. — Поехали…
…Они вместе вытащили пакеты, и Влада заметила, что покупок Глеба в машине уже не было. Скорее всего, отвез их домой или еще куда, о чем она спрашивать не стала. Глеб оставил Владу разбирать продукты, а сам пошел на улицу, откуда совсем скоро раздались удары топором. Влада увидела в окно, как он, скинув куртку, рубит дрова и складывает их в кучу.
Она поставила вариться мясо и начистила овощей, сложив их на большом блюде. Бабушка всегда так делала, чтобы стол вокруг оставался чистым. Заглянув в один из верхних ящиков, она увидела красивые жестяные банки. Открыв одну за другой, обнаружила в них зерновой кофе. Запах от него исходил сумасшедший. Деревянной ложечкой Влада повозила в банке с самым темным содержимым, вдыхая аромат, как вдруг заметила белеющий уголок. Потянув, вытащила скрученную записку. Недолго думая, развернула и прочла: «Будь бодрым, милый! Я люблю тебя. С.»
Влада замерла, и листочек вновь скатался в трубочку. Она медленно повернулась к окну и увидела, что Глеб, держа деревяшки перед собой, пристально наблюдает за ней. Лицо и шея его раскраснелись. Он улыбнулся, заметив ее взгляд, затем пошел к дому, и скоро в прихожей раздались его шаги.
Свалив деревянные чурки в медное корытце около камина, Глеб прислонился к стене:
— Чайник не поставишь? В горле пересохло.
— Конечно, — засуетилась Влада. — Вот, понимаешь, все вроде на глазах — холодильник, кастрюли, раковина… Готовь и готовь! Но ведь все чужое. Сковородку чуть не уронила, с плитой не сразу договорилась… Я очень люблю готовить. Меня бабушка многому научила. Могла бы поваром стать, наверное…
— Бабушка?
— Нет, я, — смутилась Влада. — Но пошла в педагогический… На филолога.
— Почему? — Глеб тщательно вымыл руки и сел за стол.
Влада замерла, задумавшись, но потом уверенно сказала:
— Хорошая профессия… В целом…
— В целом. А в частности? Ты сама чего хотела?
Влада соединила руки, зажав между ладонями записку. Вопрос ее озадачил. Моментально забыв про чайник, она стояла перед Глебом, хмуря брови.
— У тебя сейчас такое лицо, будто я спросил что-то очень личное. Извини, просто хотел поддержать разговор.
Влада увидела, что Глеб смотрит на нее по-доброму, и подвоха в его словах нет. Странно, что его вопрос вообще вдруг оказал на нее такое действие.
— Кирилл Андреевич ничего не будет иметь против того, что мы тут хозяйничаем? — Она поставила перед Глебом чашку и заварочный чайник.
— На то оно и хозяйство, чтобы люди им занимались, — спокойно ответил Глеб, прихлебывая горячий крепкий чай.
— Сколько ты еще пробудешь в доме? — спросила Влада, почувствовав, как екнуло в груди.
— Надо крышу почистить. Кирилл Андреевич напишет, если ему нужно будет мое присутствие.
Ответ Глеба успокоил ее. С каждой минутой перспектива остаться с Бархатовым один на один все больше пугала. Стараясь не думать об этом, Влада тоже выпила чашку чая, а затем, когда Глеб ушел, принялась за готовку. Сверху очень скоро раздались шкрябающие звуки, и под их ритмичный шум она почти отвлеклась от своих раздумий. Записка, лежащая сейчас на рабочем столе, притягивала взгляд, но фраза, написанная отрывистым, немного угловатым и таким знакомым почерком, уже врезалась в память.
Творог и яйца согрелись до комнатной температуры, бульон кипел, а куски свинины томились в маринаде. Влада посматривала в сторону оставшихся банок, сдерживая свое желание порыться в них.
Она думала о Стасе и о том, что произошло с ней. Не о себе, и о ночи с Бархатовым — почему-то это отошло на второй план. Теперь, прикасаясь к посуде и натыкаясь глазами на йогурт в холодильнике, она почти слышала голос Иволгиной и видела ее то сидящей на диване, то вальсирующей около камина, то спускающейся по лестнице в длинном черном платье.
На автомате резала лук, картошку, тёрла морковь и тушила свёклу. Эти действия успокаивали, все делалось само по себе в тот момент, когда мысли были далеко.
Когда Глеб вернулся, уставший и продрогший, она велела ему садиться за стол. Поставила глубокую тарелку, выложила рядом несколько головок чеснока. Он заартачился:
— Не, чеснок убирай! Я сейчас в офис, не хватало еще, чтобы от меня разило!
— Смотри, — Влада разрезала крупную головку и, копнув кончиком ножа, вытащила бледно-зеленую сердцевину. — Теперь можешь есть спокойно, запаха не будет.
Глеб недоверчиво посмотрел сначала на чеснок, потом Владу, но все-таки откусил маленький кусочек. Поморщился и снова закашлялся.
— Ешь, давай, — она сунула ему в руку ложку. — Снимай пробу. Если тебе не понравится, то я даже предлагать Кириллу Андреевичу не стану. Опозорюсь… Лучше
