и кивнула, слезы ярко заблестели в ее глазах. – Я виновата в его смерти так же, как и немцы. – Она шмыгнула носом. – Я позволила ему вырасти слишком добрым, слишком милым. Я никогда не должна была позволять ему быть таким… таким ранимым.
Грейс села, прислонившись к рифленой металлической стене.
– Вы бы заставили его быть тем, кем он не был.
– Да, – резко ответила миссис Уэзерфорд. – Но он был бы жив.
– Но уже не таким человеком, которого мы так горячо любили.
– Знаю. – Миссис Уэзерфорд закрыла лицо руками и начала тихо плакать. – Я знаю.
– Вы воспитали его хорошим человеком, миссис Уэзерфорд. – Грейс пересела на другую скамейку и ласково погладила по плечу пожилую женщину, оплакивавшую потерю мужчины, который был слишком хорошим, чтобы умереть таким молодым. – Вы позволили ему быть тем, кем он хотел быть, и вы поддерживали и любили его. Он бы не согласился ни на что другое.
Грейс сделала паузу, понимая, что ее следующие слова причинят боль, но их в любом случае нужно было сказать.
– И вы знаете, что ему было бы неприятно видеть вас такой.
Миссис Уэзерфорд опустила голову.
Остаток ночи они провели в молчании. В конце концов Грейс вернулась на свое место на противоположной стороне укрытия. Каким-то образом, несмотря на отдаленную бомбежку, ей даже удалось заснуть, хотя голова была наклонена под неудобным углом, а зад покалывало от онемения из-за сидения на твердой поверхности. На следующее утро она проснулась от сигнала отбоя воздушной тревоги и едва не свалилась с узкой скамейки.
– Они не приблизились. – Миссис Уэзерфорд скованно поднялась с того места, где сидела, прижав руку к пояснице. – Пойду поставлю чайник.
Взяв подсвечник с лужицей расплавившегося воска и черным потухшим фитилем, она, прихрамывая, вышла из укрытия. Грейс тоже вернулась в дом, но не стала утруждать себя чаем. Ее тело болело от неудобного положения, а глаза закрывались от усталости. Никогда еще она не испытывала такой благодарности за то, что у нее был выходной в книжном магазине.
Позже она проснулась от знакомого запаха смолы. Запах карболки усилился, когда она открыла дверь в свою спальню и спустилась по сверкающей лестнице. Миссис Уэзерфорд встретила ее внизу грустной, извиняющейся улыбкой. На ней было темное домашнее платье, никаких украшений или помады, седые волосы были аккуратно зачесаны назад.
– Спасибо за то, что ты сказала вчера вечером. – Миссис Уэзерфорд смущенно коснулась рукой своих волос. – Ты была права насчет того, что Колин не захотел бы увидеть меня такой. Я сделаю это, – пообещала она и с трудом сглотнула. – Ради него.
Грейс крепко обняла миссис Уэзерфорд.
– Мы обе сделаем это.
Миссис Уэзерфорд кивнула, уткнувшись ей в плечо. Остаток дня они провели, убирая дом и работая в саду, теперь засаженном бобами, огурцами, помидорами и перцем.
А в это время Ист-Энд заволокло, словно саваном, туманной дымкой, окутавшей многочисленных погибших.
В середине дня был еще один воздушный налет, длившийся почти три часа. Только на этот раз шум самолетов сопровождался еще и грохотом зенитных орудий.
Весь квартал гудел от разговоров громче, чем далекие двигатели бомбардировщиков. Говорили, что сотни людей погибли во время воздушного налета на Ист-Энд. Многие остались без крова, а пожары прошлой ночью все еще бушевали, не поддаваясь контролю.
Грейс внимательно слушала каждую новость, складывая их в голове в жуткое лоскутное одеяло в попытке создать картину целиком. Неважно, сколько она слышала или даже сколько раз это повторялось, она жаждала больших подробностей. Она была не одинока в своем отчаянном стремлении получить информацию. Все радиоприемники в Лондоне были настроены на радиопередачи, полки с газетами пустели очень быстро.
В тот вечер Грейс, согласно графику, должна была работать в ночную смену с мистером Стоксом, с половины восьмого вечера и до восьми утра следующего дня. Хотя это происходило всего три дня в неделю, и мистер Эванс разрешал ей приходить позже в последующие дни, Грейс часто уставала.
В ту ночь она была совершенно измучена, мозг отключался, а глаза слипались. Как бы то ни было, она изо всех сил стремилась сохранять бдительность на своем посту. Из всех ночей, когда нужно было следить за видимым светом, эта была бы одной из самых важных после того, что случилось с Ист-Эндом.
– Он все еще горит, – сказал мистер Стокс себе под нос, щурясь вдаль, где мерцало слабое красное свечение. – У меня есть приятель, который работает во Вспомогательной пожарной службе неподалеку, он сказал, что место бомбежки было похоже на ад.
Грейс не завидовала Вспомогательной пожарной службе, перед которой стояла экстраординарная задача потушить такое пламя.
Она проследила за его взглядом.
– Я не могу себе представить, насколько это должно быть ужасно.
– Чудовищно, – ответил мистер Стокс. – Гарри сказал, что погибли сотни людей, некоторые настолько сильно пострадали от взрывов, что их одежда была полностью сорвана взрывной волной.
Грейс остановилась, не в силах даже представить себе что-то настолько ужасное.
– Куски тел были разбросаны по всей улице. – Мистер Стокс развел руками в воздухе. – Им приходилось постоянно останавливаться и убирать кровавые останки тел с дороги, чтобы проехать дальше.
Мистер Стокс был любителем преувеличивать кровавые подробности. Только в данном случае ей не казалось, что он преувеличивает. И хотя раньше она никогда особо не жаловалась, его неоправданное внимание к ужасам действовало ей на нервы.
Не замечая ее молчания, он продолжил:
– Бомбежке подверглось и бомбоубежище. На Коламбия-роуд. Бомба упала прямо в вентиляционную шахту и… Целые семьи погибли в одну минуту.
Он медленно развел руки в стороны и изобразил грохот взрыва.
– Мистер Стокс, – резко произнесла она. – Как может такой ветеран войны, как вы, настолько бесцеремонно говорить о мертвых после того, что вы, без сомнения, видели?
Он нахмурился и покачал головой.
– Я не ветеран войны. Они не призывали меня в Первую мировую, – уточнил он и пожал узкими плечами, его усы дернулись. – Сказали, что у меня слабое сердце. Слабое сердце.
Грейс была уверена – если бы они потрудились заглянуть глубже, они обнаружили бы, что сердца у него вообще не было.
Внезапно воздух прорезал резкий вой сирены, возвестивший об очередном налете бомбардировщиков. Кровь в ее венах застыла от чистого ужаса.
Во время взрыва прошлой ночью она была надежно спрятана в «Энди». Но уполномоченные не прятались в бомбоубежищах, когда нужно было защищать людей.
Нет, они патрулировали отведенный им сектор в поисках бомб и пострадавших, чтобы оказать первую помощь раненым. И помочь найти тех, кто не выжил.
Ей предстояло находиться на улице, беззащитной, не прикрытой даже тонким листом гофрированного алюминия бомбоубежища
