Потом завернула за угол и пошла домой.
Мама распахнула дверь, прежде чем я успела вставить ключ в замок. Она быстро впустила меня внутрь и тотчас разразилась гневной тирадой:
– Ты была с ним! Не с Франсуазой! Она приходила сюда, спрашивала о тебе. Мне пришлось сказать, что я не знаю, где ты. Какой позор! – Она сложила руки на груди, преграждая мне путь, словно баррикадой.
– Прости. – Я чувствовала себя опустошенной, эмоционально истощенной. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. Но это был не вариант. Я последовала за мамой на кухню.
– Садись. – Она выдвинула кухонный стул. Я плюхнулась на сиденье, готовая к нотациям. Она села рядом со мной и какое-то время молчала. Наконец она тихо произнесла: – Я понимаю твои чувства.
Я ожидала упреков и порицаний, но вместо этого услышала: – Возможно, у меня есть решение. – Она глубоко выдохнула и как будто сдулась. – Я тут подумала… О тебе и… и Себастьяне. – Она впервые назвала его по имени. – Он ведь наполовину француз, не так ли?
Я кивнула.
– И он говорит по-французски, как француз?
– Да.
– Я знаю, как много он значит для тебя, Элиз. – Она изучала мое лицо, но я не шелохнулась. – Одному богу известно, что с ним станет, когда придут союзники. Но уж точно ничего хорошего. Здесь он был бы в большей безопасности.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты могла бы привести его к нам. Выдадим его за нашего кузена.
– Что? А как же соседи? – То мама и слышать о нем ничего не хотела, а теперь предлагает приютить его. Я скорее растерялась, чем обрадовалась.
Мама вздохнула.
– С соседями я разберусь. Я бы предпочла, чтобы ты была здесь, под нашей крышей, чем там, с ним.
Она не знала, что я вернулась домой навсегда, что оставила Себастьяна. Я чуть не призналась ей, но мысль о том, что он будет здесь, со мной, была слишком соблазнительной. Неужели такое возможно? Я позволила себе представить это на мгновение, и мое сердце воспарило, но снова ухнуло вниз, стоило только подумать о соседях.
– У мадам консьерж нюх, как у собаки. Она же стукач.
– Не беспокойся о ней.
– Но она увидит, как он войдет. Спросит, кто такой. – До конца ли мама все продумала?
– Я встречу его снаружи и войду вместе с ним, пока ты займешь ее чем-нибудь. Поделишься с ней картошкой, что мы купили у Жоржа. Этого будет достаточно, чтобы отвлечь ее от всего остального.
– Ты уверена, мам? – Я не хотела подвергать всех нас опасности. – А как же папа? Что будет, когда он вернется домой?
– Когда вернется, тогда и подумаем об этом. Кстати, ты можешь отнести ему кое-что из отцовской одежды. Кепку, старые брюки, куртку. Он будет выглядеть как обычный француз.
Бедная мама, только что она беспокоилась о моей безопасности, а теперь была готова пойти на такой риск ради меня. Вспоминая свои обиды на мать, я почувствовала себя маленькой пристыженной девочкой. Сглотнув ком в горле, я обняла ее, но она была напряжена как струна. Конечно, для нее это было трудное и опасное решение, и я могла только догадываться о том, насколько тяжело ей было отбросить собственные заботы в сторону и понять, что Себастьян значит для меня. Укол вины пронзил меня, когда я подумала о ней и Изабель, о том, на что обрекаю их.
– Спасибо тебе, мама. Спасибо! Мы будем очень осторожны, обещаю. – Я замолчала, когда в голову полезли мысли о лишнем рте, который нам придется кормить. – Я могу попросить его принести немного еды.
– Мы справимся. – Она сложила руки на груди и нахмурилась. – Нельзя терять времени. Скоро на улицах начнутся бои.
Одновременно взволнованная и встревоженная, я вышла из кухни и направилась в свою комнату, чтобы переодеться в чистую рубашку, прежде чем снова уйти.
– Элиз. – Тихий шепот заставил меня обернуться. Изабель стояла позади в бледно-голубом сарафане, ее длинные тонкие руки повисли плетьми. – Где ты была?
– Я была с особенным другом.
– Твой парень. – Она загадочно улыбнулась. – Это тот человек, да? Из книжного магазина? Тот бош.
Как она могла догадаться? Черт возьми, мама! Должно быть, что-то ляпнула. Я нахмурилась, напоминая себе, что Изабель – всего лишь ребенок. Нам, взрослым, и то было достаточно трудно разобраться во всем этом.
– Он наполовину немец, наполовину француз.
– Но все равно бош, разве нет? – настаивала она.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как во мне поднимается гнев.
– Боши действительно плохие, да? – Она переминалась с ноги на ногу, будто пробуя почву.
– Тебе не следует употреблять это слово, Изабель.
– Бош? Но раньше ты сама так говорила. – Какое-то мгновение она изучала мое лицо. – Когда де Голль придет сюда, он убьет их всех.
– Нацистов. Он будет сражаться с нацистами.
Она нахмурилась.
– В чем разница?
– Не все немцы – нацисты, Изабель. Они такие же люди, как и мы. Некоторые хорошие. Некоторые плохие. – Я протянула к ней руки, ожидая, что она прилетит в мои объятия.
Но она не шелохнулась.
– Почему он тебе вообще нравится? Почему тебе не может понравиться кто-то, кто просто француз, как мы?
Я закрыла глаза, подыскивая правильные слова.
– Ты не выбираешь, кого полюбишь. Это просто случается, и иногда влюбляешься в того, в кого не должна была влюбиться.
Изабель сморщила нос, как будто это была самая неприятная идея.
– Я никогда не влюблюсь. Я собираюсь остаться здесь, с мамой.
– Это потому, что ты сейчас там, где и должна быть. Подойди и обними меня. – Я снова раскрыла для нее объятия. Она неуверенно двинулась ко мне, и я прижала ее к груди, уткнулась носом в ее волосы, вдыхая ее детский запах – лимона и солнечного света. – Придет день, и ты передумаешь, – прошептала я.
– Нет, не передумаю. – Она сделала глубокий вдох. – Если у тебя родятся дети, они будут немцами?
Я отстранилась и заглянула ей в глаза.
– Они будут просто детьми, как и все дети. – Ее вопрос встревожил меня. – Изабель, – мягко произнесла я. – Ты говорила с кем-нибудь о нем?
Она замотала головой, но ее щеки покраснели, что подтвердило мои опасения.
– Я не помню. – Она снова переступила с ноги на ногу.
– Изабель, – сказала я твердым тоном. – Мне нужно знать, рассказывала ли ты кому-нибудь о Себастьяне?
– Я не могу вспомнить.
– Изабель. – Я положила руки ей на плечи, заставляя стоять ровно. – Кому ты сказала?
– Только Мари. Она – моя лучшая подруга. – Изабель извивалась под моей хваткой.
Я отпустила ее, подавляя желание накричать. Что с нее
