взять – ребенок. Да и не ее это вина. Мама напрасно ей рассказала. Дети не знают, какие секреты стоит хранить. Капли пота выступили у меня на лбу, когда я представила себе, как соседи судачат обо мне и их подозрения усиливаются с каждой новой сплетней.
Мама выглянула из-за двери, протягивая мне сумку с одеждой.
– Иди, Элиз. Иди и приведи его.
Париж, 16 августа 1944 года
Элиз
Безжалостное солнце раскалило тротуар и обжигало мне затылок; теплая пыль кружилась возле моих лодыжек, когда мимо проносились легковушки и грузовики. В животе урчало, напоминая мне, что я ничего не ела. По дороге мне попалось café; внутри было темно и прохладно. Повинуясь порыву, я свернула с жаркой, шумной улицы и шагнула в открытую дверь.
Горстка людей выстроилась вдоль полированной цинковой стойки, и пара голов повернулась в мою сторону.
– Bonjour, madame. Вы подаете еду? – заговорила я, подходя к бару.
Женщина подняла на меня взгляд.
– Jambon beurre [70].
– Можно мне один? И кофе, и стакан воды, пожалуйста.
Она поставила на прилавок стакан воды и чашечку кофе и отвернулась, чтобы приготовить сэндвич. По звукам, которые издавал нож, пока она отпиливала багет, я догадалась, что хлеб у нее давнишний и черствый, вероятно, из опилок. Но мне было все равно. Главное – еда.
Мужчина, сидевший за стойкой, сложил газету и поднял глаза. Он сделал вдох, явно собираясь поделиться новостями, которые только что прочитал.
– Американцы бомбят побережье, – начал он, – к востоку от Тулона. Бретань освобождена, Блуа тоже, а еще Орлеан и Шартр. Мы – следующие.
Пожилой мужчина, стоявший рядом, кашлянул, словно пытаясь привлечь наше внимание.
– Как только боши потеряют Париж, для них все будет кончено. – Он громко вздохнул. – Но они не уйдут просто так. Mais non [71]. Нам придется сразиться с ними.
Я залпом выпила воду, затем сделала глоток из чашки. Аромат тотчас поразил меня; это был настоящий кофе! Не тот мерзкий эрзац, что нам обычно подавали. Для меня это казалось более значительным, чем любой заголовок. Нам больше не нужно было держать кофе для немцев.
Мужчина за стойкой помахал своей газетой.
– Да! Пришло время взять в руки оружие и сражаться. Aux armes, citoyens. – Он напевал мелодию «Марсельезы». – Formez vos bataillons [72]. – Он ткнул в листок указательным пальцем. – Они призывают к восстанию.
– L’Humanité [73]! – Пожилой мужчина выхватил газету у него из рук. – Где ты ее взял? Я не слушаю коммунистов. Я жду Де Голля.
– Одному богу известно, когда он сюда доберется. – Мужчина встал, оглядывая бар. – Наверное, как раз к параду победы. – Он выхватил свою газету обратно.
Пожилой мужчина расправил плечи и выставил наружу бледные мясистые ладони.
– Он всегда сражался за нас. И я, к слову, не буду ничего праздновать, пока он не вернется.
– Что бы ни случилось, тебе лучше быть готовым взять в руки оружие и дать бой ублюдкам.
Мне надо было добраться до Себастьяна, пока не началась серьезная заваруха. Я схватила сэндвич, бросила мужчинам: «Au revoir, messieurs» и, выскочив из café, устремилась по жарким людным улицам к отелю, где жил Себастьян.
По дороге я постоянно оглядывалась назад, пытаясь сообразить, где безопаснее всего пересечь реку. За углом я увидела двух французов с молотками и отвертками, снимающих дорожный знак с немецким текстом, набранным готическим шрифтом. Я посмотрела по сторонам, опасаясь, как бы этих смельчаков не пристрелили, но лишь одна немецкая машина проехала мимо, даже не сбавляя скорости. Я поспешила дальше.
Париж, 16 августа 1944 года
Себастьян
Три громких стука в дверь заставили сердце Себастьяна учащенно забиться. Схватив с прикроватного столика пистолет, он спрыгнул с кровати и открыл дверь.
– Wir werden evakuiert! Hôtel Majestic! [74] – В коридоре стоял его коллега и сосед, в военной форме.
– Эвакуируют? Сегодня? – Себастьян провел рукой по волосам. – Ладно, буду собираться.
Он был занят упаковкой своего рюкзака, когда Элиз ворвалась в комнату. Она закрыла дверь, обвила его руками, ее губы искали его рот, но Себастьян оттолкнул ее. Какого черта она вернулась? Ему и так тяжело далось утреннее прощание.
– Элиз, нас эвакуируют. Сегодня! Ты не можешь находиться здесь! Я должен уйти.
Пропуская его слова мимо ушей, она схватила его за руку. Он отдернул руку, охваченный страхом и смятением.
– Себастьян! Пойдем к нам домой! – Ее глаза сияли от возбуждения. – Мама сказала, что ты должен вернуться со мной. Ты оденешься как француз. Мы сможем незаметно провести тебя мимо консьержа. Выдадим тебя за нашего кузена, – неистово тараторила она.
– Твоя мать хочет, чтобы я пришел к вам домой?
Элиз закусила нижнюю губу и серьезно кивнула.
– Но, Лиз, твоя мать хотела, чтобы ты держалась от меня подальше!
– Она просто беспокоилась за меня. Но теперь… теперь она хочет помочь. Она хочет, чтобы ты пришел сегодня. Боевые действия вот-вот начнутся. Об этом пишут в газетах! Американцы уже в пути. Де Голль скоро будет здесь!
Де Голль или американцы? Кто доберется сюда первым? Кто предъявит свои права на Париж? Возможно, все не так просто. Политика – дело хитрое. Себастьян подошел к окну, выглядывая в щель между ставнями, как будто противники могли быть прямо за углом. Он повернулся к Элиз.
– Слишком опасно. Это не очень хорошая идея. Ни для кого из нас.
Разочарование в ее глазах вызвало у него острую тоску. Больше всего на свете он хотел сделать ее счастливой, воплотить все ее мечты в реальность.
– Я принесла тебе кое-какую одежду и кепку, чтобы спрятать волосы. – Элиз упрямо проигнорировала его возражения. – И пока ты с нами, мы сможем их покрасить в темный цвет.
– Что заставило твою мать изменить мнение обо мне?
Элиз положила сумку с одеждой на кровать.
– Она знает, что я чувствую к тебе. И предпочла бы видеть тебя под нашей крышей, чем отпустить нас с тобой скитаться по Парижу.
– Но ты же вернулась к ней.
– Она этого не знала.
– Твоя семья не должна так рисковать из-за меня. – Себастьян сложил руки на затылке, изучая ее лицо. – Я не могу подвергать тебя и твоих близких такой опасности. – Он умолчал о том, что не хочет получить клеймо дезертира. За такое преступление его могли расстрелять.
Она с вызовом посмотрела на него.
– Это стоит риска; я собираюсь остаться здесь, с тобой, если ты не пойдешь со мной. – Она тяжело опустилась на кровать.
Он
