Мы остро нуждаемся в ваших методиках преподавания «Критической теории». Не могли бы вы уделить мне хотя бы один час вашего драгоценного времени? Скажем, сегодня вечером? В девять, в «Лез Омбр»? Говорят, это лучший французский ресторан в округе. Само собой, Фаластын приглашает…
Мистер Маккалиф замялся. Предложение звучало заманчиво не только в плане обмена опытом: я специально выбрала ресторан с ценами, ничуть не меньшими, чем в одноименном парижском заведении на набережной Бранли.
– М-м… – промычал он. – Не знаю, смогу ли освободиться. Надо свериться с расписанием и…
Я перебила его телячье мычание кнутом решительного тона:
– Мистер Маккалиф не может отказать борцам за справедливость! Борьба с колониализмом – наша общая задача. И если потомки плантаторов снабжают сионистов самолетами и ракетами, прогрессивные силы Америки просто обязаны поделиться с нами своим самым эффективным оружием! Просто обязаны! – Я выдохнула и продолжила уже намного мягче: – Пожалуйста, мистер Маккалиф. Вас рекомендовали мне в канцелярии самого профессора Кунди. И потом, столик уже заказан…
Как я и предполагала, противостоять авторитету профессора Кунди, чье имя всплывало первым в списке главных гуру «Критической теории», было решительно невозможно – особенно в сочетании со столиком в «Лез Омбр» и совместной борьбой против проклятого колониализма. Маккалиф еще немного помычал, поскрипел, перенес время с девяти на половину десятого – и согласился.
За четверть часа до назначенного времени я с понтом – сначала красивая нога на высоченном каблуке и только потом все остальное – вышла из сверкающего «Кадиллака» у входа в ресторан, и впечатленный этим спектаклем метрдотель со всеми сопутствующими церемониями препроводил даму к заказанному столику. Роль шофера играл, конечно же, Мики, специально по такому случаю позаимствовавший машину с долгосрочной стоянки в аэропорту Балтимора, а заодно и снабдивший ее новыми номерами. Как и подобает простому шоферу, он остался ждать хозяйку на ближайшей стоянке.
– Кстати, ислам запрещает употребление спиртных напитков, – с оттенком злорадства напомнил он перед выходом.
– Зависть – плохое чувство, – гордо ответила я.
Мистер Маккалиф опоздал всего на десять минут. Почему-то я представляла его чернокожим, но директор оказался белее белой булочки – точнее, булочки, обсыпанной рыжими панировочными сухарями веснушек. На вид ему было лет тридцать, не больше; если состричь с него рыжую шотландскую шерсть и одеть в черную форму, он бы ничем не отличался от стритфайтеров риттергатского сквота. То же поколение, те же учителя и, видимо, те же тараканы в башке. Он остановился перед столиком и с сомнением уставился на мое декольте.
– Простите… Госпожа Дура из собак?
– Дура ас-Сабах, – благожелательно поправила я. – Но вы можете звать меня просто Айша. Садитесь, мистер Маккалиф. Шампанское?
Он залпом осушил свой бокал и удрученно вздохнул:
– Честно говоря, мисс, шампанское плохо подходит к сегодняшнему вечеру.
– А что случилось?
Подошел официант с бутылкой, и Маккалиф согласно кивнул: дескать, подходит или не подходит, но давай наливай.
– Скончался один из учеников моей школы. По страшной прихоти судьбы его тоже звали Джордж Флойд. Представляете? – Он опрокинул второй бокал, видимо, чтобы залить пожар скорби.
– Какой кошмар! – ужаснулась я. – Его тоже задушили коленом?
– Коленом? – ответно ужаснулся директор. – Нет-нет, что вы. К счастью, копов поблизости не было. Мы в Шелдоне втрое сократили финансирование полиции.
Я вспомнила толкачей на перекрестке Мэйн-стрит, алкашей на краю тротуара и бандитские рожи в лавках, больше похожих на притоны. Сократили полицию втрое… ну да, теперь понятно.
– Отчего же мальчик умер? Несчастный случай?
Маккалиф скорбно кивнул.
– Что-то вроде того. Внезапная остановка сердца… – Он сделал знак официанту снова наполнить бокал. – Но что это я гружу вас местными бедами… Вы ведь приехали поговорить о своих проблемах, не так ли?
– С одной стороны, да, о своих, – согласилась я. – Но, с другой стороны, наши проблемы поразительно похожи. Профессор Кунди пишет, что каждый белый рождается расистом, и это абсолютно точно описывает реальность в Фаластыне…
Мистер Маккалиф доверительно склонился над столиком.
– Простите, мисс Дура, но не могли бы вы… гм… временно переименовать свою страну? Хотя бы пока мы здесь? Видите ли, за соседними столиками могут неверно истолковать слово «фаллос». Я все-таки директор общеобразовательного учреждения и вынужден… гм… соответствовать.
– Вы предпочитаете называть мою страну Израилем? – нахмурилась я.
– Нет-нет, что вы! – Он отчаянно замахал руками, словно отгоняя невидимых чертей. – Это еще хуже, чем «фаллос»! Пусть будет Палестайн, хорошо?
– Хорошо, я попробую, – пообещала я. – Хотя будет трудновато: мой народ плохо выговаривает звук «п» в начале слова. Так что не исключено, что вам придется время от времени глотать «фаллос». Чисто фигурально.
Директор облегченно вздохнул:
– Что ж, если чисто фигурально и время от времени… Но вернемся к нашей теме. Вы совершенно справедливо заметили, что все белые рождаются расистами, а у вас в Палестайне аналогичная ситуация. Почему?
– Потому что все евреи рождаются сионистами, а сионизм – форма расизма, – пояснила я. – Получается, что все евреи – расисты! Яснее некуда! Закажем?
Мы углубились в изучение меню.
– Меня немного смущает один вопрос, – сказал мистер Маккалиф, закончив ковырять крошечную французскую порцию стоимостью в половину коровы. – У нас в Америке «Критическая теория» легко реализуема из-за реальных внешних различий. Тот же профессор Кунди учит, что белый ребенок уже в возрасте трех месяцев начинает понимать, что такое цвет и что такое раса, то есть становится расистом и, соответственно, нуждается в излечении от белифилиса. Но у вас… У вас ситуация в корне иная. В Палестайне и евреи, и арабы имеют одинаковый цвет кожи… Вот вы, к примеру, и вовсе блондинка.
– Это иллюзия! – возразила я. – Мы, арабы, смуглее и, главное, благородней евреев. И потом, разве это так существенно? Черные – лучшая раса на земле не только потому, что они черны снаружи, но и потому, что они черны изнутри. Разве не так?
– Черны изнутри? – удивленно повторил Маккалиф. – Это революционная мысль, мисс Дура. Вы вычитали ее у профессора Кунди?
– Само собой! – воскликнула я. – Согласитесь, что так людям моего народа будет намного легче ассоциировать себя с «Критической теорией». Гарантирую вам, что внутри они чернее черного! Прямо тьма тьмущая! Хоть глаза выколи! Закажем десерт?
За десертом я впервые пожалела своего бедного Мики, одиноко сидящего на парковке в краденом «Кадиллаке». Покончив со своей тарелкой, мистер Маккалиф положил на стол салфетку и деликатно рыгнул.
– Что ж, мисс Дура, я вижу, что вы весьма недурно подкованы в теории, – сказал он. – В таком случае чего вы ждете от меня?
– Как это чего? – удивилась я. – Методик! Согласитесь, коллега, теория суха, пока не оросить ее… гм…
Я задумалась, какую жидкость уместней упомянуть в этом образе, зашедшем, видимо, слишком далеко. Слезами учеников? Слюной преподавателей? Кровью невинных жертв, типа Саманты Вайт и ее отца? Мочой…
К счастью, директор вывел меня из затруднения.
– Вы правы, – сказал он. – Надо непременно орошать теорию святой водой самоотверженного подвига школьных учителей-практиков. И методики, несомненно, играют важную роль в этом процессе. В мою школу они попадают из комиссии округа; ну а я уже отвечаю своими соображениями. Отмечу без лишней скромности: как правило, их принимают без оговорок.
– Великолепно! Могу ли я сделать копии?
– Зачем копии? – благодушно проговорил он. – Я дам вам оригиналы. В конце концов, общее дело. «Критическая теория рас» шагает по планете! Заезжайте в школу завтра с утра. Методички хранятся в моем кабинете, так что проблем не возникнет.
Я скорчила разочарованную гримасу:
– Завтра с утра… Дорогой мистер Маккалиф, не сочтите за наглость, но нельзя ли заехать за брошюрами прямо сейчас? Дело в том, что завтра я должна улетать в Калифорнию… Ну пожалуйста… пожалуйста…
Официант принес счет; его величина добавила веса к моим девичьим просьбам. Мало кто смог бы отказать в такой ситуации. Мистер Маккалиф милостиво кивнул.
– Хорошо, мисс Дура. Крюк невелик, я живу рядом со школой.
Я рассыпалась в благодарностях:
– Огромное спасибо, мистер Маккалиф! Огромное! Вы так великодушны…
– Не стоит, – улыбнулся он, поднимаясь со стула. – Ничего особенного. Это вам спасибо за прекрасный ужин.
– Нет-нет, – возразила я, – ваше великодушие действительно поразительно. И самопожертвование тоже. Ведь вашу собственную кожу не назвать даже смуглой. И если в обществе социальной справедливости будут, согласно «Критической теории», уничтожать белых как расу, вы пострадаете в первую очередь.
Директор Маккалиф отрицательно покачал головой:
