воздухе плывут запахи корицы, пива и сосисок-гриль.
– И когда ты в итоге уезжаешь? – спрашивает Ханно.
Ее ответа не слышно из-за громкого хохота где-то рядом. Она повторяет:
– В первую неделю каникул!
– Мрачно как-то одной туда ехать. Хочешь, я с тобой?
В его голосе так мало уверенности, что она от души смеется. Польша для него – это Аушвиц, в котором он один раз побывал вместе с классом и второй раз – с ней. Это было два года назад, в ноябре. Посетив лагерь, они несколько дней провели в Кракове. Но Ханно помнит только смог – выбросы затмевали красоту памятников, утонченную роскошь архитектуры. Желтый туман отравил весь город зловонием, так что прохожие даже прикрывали лица масками.
– Не переживай. На сей раз я в Люблин и в Варшаву.
Кажется, такая перспектива его немного успокаивает. Ему хотелось бы для нее работы полегче. Чтобы ИТС не заставлял ее часами просиживать в кабинете.
Когда они загружают в машину елку и едут по лесной дороге, он говорит: «Я тут кое-кого встретил» – с неуклюжей поспешностью, которая трогает ее. Ему очень хотелось преподнести эту новость как ничего не значащую, но у него не выходит. И он ни с того ни с сего, зажатый дорогой и ночной тьмой, спрашивает, любила ли она его отца.
Она колеблется, понимая, что он ждет от нее разговора по-взрослому. Она мало знала саму себя, когда познакомилась с Вильгельмом. Он был почти вдвое старше. Мужчина зрелый, твердо знал, чего хочет. Польщенная, она позволила ухаживать за собой. Парк, где они встречались, был под стать ему самому: такой же элегантный, романтический и слегка старомодный. Ее влечение к Вильгельму было тем пианиссимо, которое она сделала тихим аккомпанементом к серьезной жизни, в конце концов вырвавшей ее из узкого мирка. Страсть виделась ей незрелым горением, она предпочитала фундамент посолиднее. Она любила интимность супружеской жизни. Это была любовь без риска – он сам занимал немного места в ее жизни и ей давал свободное пространство. Она могла бы превратиться в мадам Бовари, подвергнутую остракизму, в какую-нибудь гессенскую леди Чаттерлей. Вместо этого она всецело посвятила себя миссии, в конце концов разрушившей ее брак. Не успели оглянуться, как все распалось, словно иллюзии просто наигрались с ними обоими.
Думая о бывшем муже, она вспоминает сказку о Синей Бороде. Вильгельм был согласен на все при условии, что и она будет соблюдать молчание и позволит ему хранить все свои тайны. Связку ключей дала ей Эва. Там были архивы, книги, которые она прятала на чердаке. В конце концов ее любопытство взяло верх надо всем остальным. Предала ли она мужа? Разумеется, растоптав их молчаливое соглашение, она показала, что никогда не была своей. Что замуж она выходила не за их семейный клан. Они любили друг друга, пока соблюдалось молчание, с нежностью, которая с годами имела все шансы превратиться в вялую теплоту. Их связующим звеном был ребенок. Ради его защиты она, возможно, и предпочла бы молчание.
Она любила Вильгельма, отвечает она сыну. Она чувствует, что ему нужно было услышать это. Неизвестно только, доверял ли ей его отец, поскольку он переписал историю их отношений в свете их развязки.
Ханно было одиннадцать, когда умер его дедушка. Она помогала ему надеть черный свитер с воротником под горло, когда он вдруг настойчиво вперился в нее:
– Почему папа так хочет, чтобы ты приехала?
Бывает, что похороны примиряют врагов, ставят крест на старых ссорах. Она знала, что Вильгельм никогда ее не простит.
– Ты ведь знаешь, я больше не член семьи. Мы – я и твой дедушка – не очень-то ладили. А вот тебя он очень любил, и тебе должно быть важно приехать попрощаться с ним.
– А Ома говорит, что ты плетешь небылицы, будто Опа [32] когда-то был нацистом.
– Я никогда такого не говорила, – ответила она, сдерживая гнев.
Она сердилась на старуху, упорно впутывавшую ее сына в эту историю. Призывавшую его в свидетели претензий, которые выше ее понимания. Дедушка с бабушкой говорили с ним о ней, не видя, как ему больно выслушивать их намеки. В тот миг она осознала, что когда он вырастет, то почувствует необходимость узнать правду о случае, разрушившем их семью. Настанет день, говорила она себе, и он захочет узнать. Только пусть этот день настанет как можно позже.
– Как понять, влюблен ты или нет? – спрашивает он в тот момент, когда она выключает зажигание.
Ее ответ – довериться своим чувствам. С Герминой никогда ничего не бывает запросто, признается он со смехом. Она то сильная, то уязвимая, подтрунивает над его рыцарскими порывами, но звонит ему посреди ночи, охваченная паникой из-за скорого конца мира. Он не знает, как вести себя, чтобы не подавлять ее.
– Само собой утрясется, не переживай. Тебе важно держать себя по-прежнему естественно. Быть полностью самим собой. Ты счастлив?
Он с улыбкой кивает. Они могут спорить часами. Гермина призывает его быть взыскательным, смотреть вглубь, не скользить по поверхности.
– Слушай, вот, например: весь мир хочет сажать деревья. Когда ты наливаешь себе полный бак бензина, да еще платишь сверху тридцать сантимов, – тебе объясняют, что ты финансируешь целую плантацию. И у тебя ощущение, что ты помогаешь экологии. Спасают планету – и частично благодаря твоей машине! Но это работает, только если забыть, что какие-то допотопные производства тебя используют, чтобы преспокойно продолжать отравлять воздух. Чтобы отвлечь внимание от скважин, которые бурят в Африке, они сажают деревья. Поскольку на биоразнообразие им плевать – они и высаживают дрянные виды в дрянных местах. Это уродует экосистемы и усугубляет экологическую катастрофу. Природе от этого пользы никакой, зато они покупают себе спокойную совесть, заодно садясь тебе на шею.
– Это подло, – бросает Ирен, думая о тех минутах своей жизни, когда она втайне тешилась тем, что вносит лепту в большое движение за экологию. О своих фантазиях насчет лесовосстановления на берегах Амазонки.
– Сегодня самые крупные загрязнители окружающей среды бахвалятся тем, что производят «зеленую» энергию. Маркетинговая обманка. Нужно быть хитрее их, создать инструменты, чтобы их подловить. Установить новые нормы. Вот чего мы хотим с Герминой. У нас тонны проектов!
Она слушает его, помешивая горячие угли в камине, поджаривая каштаны, украшая елочку. Когда разговор касается тем, вдохновляющих Ханно, он становится говорливым, то и дело жестикулируя в подтверждение сказанного. У него красивые мужские руки – впервые отмечает она. Экология, говорит он, это борьба их поколения. Здесь все разыгрывается и все гибнет. Он осознает, что им придется отстаивать свое видение перед людьми, цепляющимися за собственное всемогущество и устаревшие
