Произошла смена руководства и у соперников. Во главе освободительного движения горцев Кавказа встал Шамиль— выдающийся государственный и военный деятель, при котором антиколониальное движение в Чечне и Дагестане приобрело особенно большой размах.
Этому способствовало и то, что И. Ф. Паскевич вместо планомерного наступления, как это делал А. П. Ермолов, перешел к тактике отдельных карательных экспедиций, которая, как указывалось, была только на руку бездарному генералитету.
Военный министр князь Чернышев мог быть взбешен не только от всего перечисленного. Он был до этого уверен, что держит в своих руках все нити кавказских дел и направляет их к определенной цели. А автор доказал ему, что за две тысячи верст от Кавказа он ничего о нем не знает. На Кавказе творится полный беспорядок, никакого единства действий нет, каждый начальник воюет по своему усмотрению.
Больше того. Е. Хамар-Дабанов показал, что вместо того, чтобы думать о лучшем укомплектовании боевых отрядов, генералы думают о пышности собственных выходов. В романе говорится о чрезмерном развитии военной бюрократии на Кавказе. Вспоминая времена А. П. Ермолова, капитан Пустогородов замечает, что теперь «служба трудна тем, что не разберешь, кто начальник, кто посторонней: все распоряжаются, повелевают. В походе - два ли батальона: смотришь, отрядный начальник назначает себе начальника штаба, этот в свою очередь дежурного штаб- офицера, который набирает себе адъютантов, те берут кого хотят в писаря, и так и является, сам собою, импровизированный целый штаб; ему нужны урядники и казаки на ординарцы и на вести; люди балуются с денщиками без всякого присмотра, так что жаль давать туда хороших казаков, Кончится экспедиция, выдадут награды... кому?., штабным, писарям, бессменным ординарцам и вестовым, а настоящие молодцы, бывшие во фронте, истинно отличившиеся, не получают ничего».
3
В отношениях к книге удивительным образом переплелись интересы царского правительства и частных лиц, что само по себе необычно. Когда казнили книгу А. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», то рядовым людям было все равно — будет ли, в конце концов, сохранена эта книга для потомства или не будет. Интересы их она никак не затрагивала.
С книгой «Проделки на Кавказе» было гораздо сложнее. Нашлось немало людей, которые, так или иначе, оказались связанными с нею. И многие из них страстно желали, чтобы книга не попала в руки читателей.
И дело было не в том, что читатели могли угадывать того или иного чиновника в образе Молчалина, или того или иного барина в образе Фамусова, как это было с пьесой А. С. Грибоедова «Горе от ума». Нет! Е. Хамар-Дабанов на страницы книги поместил конкретные портреты конкретных лиц, подчас лишь изменив их фамилии.
К примеру, генерал Григорий Христофорович Засс был бы не прочь, чтобы о нем не узнали тех подробностей, которые выставил на всеобщее обозрение автор «Проделок на Кавказе».
В романе он не назван по имени, а только как «кордонный начальник», но прозвище «черт», описание происхождения и наружности («пришлец от стран Запада, беловолосый, с длинными рыжими усами») и страшный обычай отрезать черкесские головы сразу позволяли узнать в этом герое книги генерала Г. X. Засса, уже знакомого нам начальника правого фланга Кавказской линии. Е. Хамар-Дабанов беспощадно разоблачает его как одного из наиболее ловких составителей «победных» реляций.
Е. Вейденбаум, один из первых исследователей этой удивительной книги, в своих «Кавказских этюдах» приводит подробности биографии генерала Г.Х.Засса, которые позволяют нам ярче разглядеть в романе эту фигуру: «Он пользовался в своё время даже далеко за пределами Кавказа громкою известностью, как гроза черкесов, называвших его шайтаном, то есть чёртом. О его подвигах и военных уловках ходило множество легендарных рассказов, которые он умел поддерживать и распростарянь. Начальствуя кордонною (пограничною) линиею, он имел всегда возможность под тем или иным предлогом предпринимать набеги в неприятельские пределы. Ловко составленные реляции доставляли награды участникам этих экспедиций. Поэтому приезжая молодёжь с особенной охотою просила о прикомандировании к штабу начальника правого фланга. Засс ласкал людей со связями и давал им способы к отличию. За то благодарные «фазаны» с восторгом рассказывали во влиятельных петербургских гостиных о чудесных подвигах «шайтана».
Немецкий путешественник профессор К.Кох написал о Зассе даже целую монографию, основанную на рассказах земляков героя по Остзейскому краю».1
Заканчивает биографическую справку о «кордонном начальнике» Е.Вейденбаум характерными словами: «…Польза рыцарских подвигов Засса оказалась впоследствии очень сомнительною. В 1842 году Засс был удалён с Кавказа». Если мы вспомним, что первая публикация глав романа «Проделки на Кавказе» произошла в 1842 году, то напрашивается мысль о вольном или невольном совпадении появления романа и увольнения Засса. Не было ли громкое разоблачение «шайтана» той последней каплей, которая и решила вопрос о замене начальника правого фланга?
Очень желал бы уничтожения всего тиража романа и военный инженер Компанейский, которого знавшие его читатели-современники очень легко угадали под изменённым именем «Янкель-паша». Даже такие детали, как орден Льва и Солнца, привешенный на шее, красное, опухшее лицо, чёрные бакенбарды, растрёпанные усы и причёска – автор срисовал с натуры и сохранил в неизменности, как и его плутовские подвиги, о которых он распространяется на страницах романа.
А разве приятно было человеку прочитать о себе вот такие строки: «В комнату вошел белокурый человек маленького роста. Он был в военном сюртуке, без эполет, расстегнут, и курил из длинного чубука с прекрасным янтарем. Черты его не имели никакого выражения: какая-то сладкая улыбка придавала ему вид притворной кротости; глаза, словно синий фарфор, были обращены на кончик носа; на темени виднелось безволосое пятно с отверстие стакана».
Эти подробности приведены с такой точностью лишь с одной целью: чтобы герой был узнан. И цель была достигнута. На этот раз речь шла о генерале П. Е. Коцебу (в романе его фамилия — Мешикзебу). Ни много ни мало, а он был тогда начальником штаба отдельного Кавказского корпуса! Но автор смело рубит сплеча и по этой влиятельной фигуре.
Автор не боится последствий своего поступка — всенародного осмеяния генералитета и офицерства Кавказской армии. В письме к шефу жандармов графу А. Ф. Орлову он объяснит свою смелость тем, что руководствовался «чувством личной мести, выводя некоторые характеры с натуры». Но, как мы увидим дальше, причины этого были куда сложнее.
Так или иначе, автор не жалеет черной краски для обрисовки некоторых своих персонажей. Вряд ли был доволен собственной фигурой, точно срисованной с натуры, грек Найтаки, содержатель известной и единственной в Ставрополе гостиницы, этот «маленький смуглый человечек с огромными черными бакенбардами», который так же, как Александра Пустогородова, встречал в свое время А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. С. Грибоедова, декабристов и размещал их в тех же номерах, так подробно описанных в романе.
Издевка над хитрым, играющим под простачка, а на деле очень изворотливым дельцом звучит в каждой строчке, посвященной этому человеку. Ни грамма уважения не нашлось у автора для этого персонажа. Разве он не был заинтересован в уничтожении всех книжек «Проделки на Кавказе»?
Но есть в этой книге персонаж, также жестоко развенчанный, за которым не стоит конкретное лицо. Персонаж это необычный, ибо редко бывает, когда писатель вводит в свою книгу под тем же именем и с той же ролью чужого героя.
В 1844 году всей России был известен роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» и его герой Грушницкий. Автор «Проделок на Кавказе» вводит его в свою книгу и при этом доводит этот образ до омерзения.
Грушницких, наглых, бесстыдных, самодовольных, было достаточно в России сороковых годов девятнадцатого века. Они наводняли гостиные, театры, бильярдные, курорты, офицерские общества. Они презирали честных, порядочных людей. И автор «Проделок на Кавказе» подчеркивает все его недостатки. Так же, как в «Княжне Мери», Грушницкий и здесь по малейшему поводу хватается за пистолет либо за кинжал, Но, в противоположность лермонтовскому Грушницкому, этот — трус.
«...Люди, подобные Грушницкому,—пишет автор,— не убивают; им необходимо только производить эффект: в том все их честолюбие».
Автор как бы хочет развить далее образ, созданный М. Ю. Лермонтовым, и довести его до гротеска.
За этим образом стояло так много людей с реальными фамилиями, что не стоило и усилий разгадывать лишь одного.
