недугом, лишенных помощи близких. Яростные споры разгораются вокруг тех, кого принято относить к «маргинальным» группам, к прослойкам, составляющим меньшинство. В этих полемических схватках резко обнажаются общественные фронты, позиции, взгляды: речь идет о мере человечности современного общества.
Да, именно так: судьба человека физически неполноценного и потому отверженного позволяет поставить вопрос о степени гуманности и нравственной зрелости общества, его социальном и психологическом климате. Как не вспомнить, что во времена фашизма сторонниками так называемого «биологического мышления» немало было потрачено красноречия, чтобы доказать, сколь «непродуктивно» тратить средства на тех, кто должен исчезнуть по законам социального отбора. Больные, калеки — «неполноценные» — рассматривались как «человеческий балласт», осужденный на вымирание и недостойный общественного призрения. Осуществлялись, как известно, и практические меры по реализации теорий, направленных против «преступной гуманности», обосновывавших отказ от помощи инвалидам «высшими соображениями расы», борьбой за «оздоровление нации». Утверждалось, что милосердие ведет к расовому вырождению, что миру грозит опасность «превратиться в госпиталь». А иные медики, разделявшие подобные взгляды, энергично приступали к «очищению» рейха от «людского балласта» и освобождению от непродуктивных расходов. Куда «продуктивнее» было направлять эти средства на подготовку к захватнической войне…
Литературе ФРГ было что сказать об этом позоре недавнего прошлого. На протяжении послевоенных десятилетий она яростно, беспощадно вершила суд, заклеймив так называемую «эвтаназию», любые попытки оправдать насильственное умерщвление инвалидов, неизлечимо больных стариков и детей. Поднимая эти проблемы, литература подводила к размышлениям о смысле и качестве жизни в сегодняшнем мире.
Искренняя озабоченность нравственным состоянием общества углубляет гуманистическое звучание романа Зигфрида Ленца, его эмоциональное воздействие. Писатель убежден: невозможность самоосуществления личности, загнанной на социальную обочину и психологически отторгаемой обществом, — важнейшее свидетельство общественного неблагополучия. Вот почему в напряженном, полном коллизий действии романа отношение к увечному Бруно — главный индикатор человечности. Здесь проходит невидимая граница, разделяющая участников событий: с одной стороны, «шеф», его мягкая и доброжелательная жена Доротея, с другой — их младший сын, которого отличают крайний эгоизм, черствость, холодная ненависть к несчастному сверстнику.
Так возникает в романе давний топос литературы, столь ярко представленный в творчестве Генриха Бёлля: конфликт между «агнцами» и «волками» (или «буйволами», как в романе «Бильярд в половине десятого», где традиционного библейского волка вытесняет буйвол — выражение грубой силы и солдафонской тупости германского милитаризма). У Ленца «агнцев» и «волков», добрых и злых разделяет, конечно, не только приязнь или неприязнь к Бруно, хотя в первую очередь именно это. Как и в творчестве Бёлля, человеческая жизнь измеряется и оценивается у Ленца высокими этическими и духовными мерками, а драматическое напряжение рождается из несовместимости между нравственными устремлениями личности и глухой враждебностью окружения.
Проблема человеческого существования в условиях современного индустриального общества, культивирующего прагматический эгоизм, — давняя забота литературы ФРГ. Сегодня в поле ее зрения включаются и более общие проблемы гуманитарного характера, вплотную касающиеся самой возможности сохранения нравственных и духовных богатств, накопленных человечеством и оказавшихся под угрозой разрушения. Есть здесь и обратная зависимость: вопрос о перспективах человечества все заметнее ставится в связь с нравственным состоянием человечества, выбором этических образцов и ориентиров. Стремление литературы глубже проникнуть в мир личности, пристальный интерес к проблемам индивидуального сознания во многом определяются и тем, что в ситуации ядерного века, перед лицом глобальной опасности, человечеству грозит распад нравственных ценностей, бездуховность, растущее отчуждение.
Такие простые понятия, как совесть, достоинство, ответственность, обладают законодательной силой в произведениях Ленца. Симпатия к обездоленным и отринутым, искренняя, лишенная декларативности и пафоса человечность — основа его этической программы. В этом смысле безусловно близок «Учебному плацу» предыдущий, пока еще не известный советскому читателю роман Ленца «Утрата», стоящий в определенном смысле особняком среди его произведений. Здесь автор не столь последовательно придерживается традиционной для него структуры совмещения и чередования временных пластов — действие развертывается на предельно коротком отрезке, охватывая примерно сутки жизни героя, если не считать нескольких коротких отступлений в прошлое. По-иному, нежели в «Учебном плаце», возникает здесь тема травматического шока. Тяжелое заболевание — инсульт, сопровождающийся утратой речи, — означает для героя романа потерю контакта с окружающими, почти тотальное разрушение связей с внешним миром. Роман написан в свойственной Ленцу замедленной и внешне почти безэмоциональной манере, но происходящее глубоко волнует. Герой пытается прорваться к душам людей, хочет быть понятым и услышанным, но никто не слышит и не понимает его. Ведь ему только кажется, что он говорит, речь его стала нечленораздельной, язык больше не подчиняется ему, и люди разглядывают его с недоумением и недоверием, подозревая, что перед ними пьяный, наркоман или умалишенный.
В этой утрате живого контакта есть и метафорический смысл. Автор не случайно наделяет своего героя профессией гида. Переменив множество занятий, Ульрих Мартенс наконец находит, что искал. Роль гида соответствует его потребности в общении. Он со страстью отдается работе, ему нравится рассказывать гостям Гамбурга об этом прекрасном городе, не утаивая и теневых сторон, и мрачных пятен на городском облике. Он прекрасный гид, остроумный и находчивый, слушателям импонирует его манера говорить, его эрудиция, юмор. И вдруг катастрофа: тяжелый приступ вырывает Ульриха из привычного бытия, из работы, в прямом смысле на полуслове обрывается его речь перед микрофоном, обращенная к сидящим в автобусе туристам. И сразу возникает глухая стена между ним и окружающими. Здоровые не понимают больного, как сытые голодного. Беспредельное отчаяние охватывает Ульриха, когда он убеждается, что его попытки объясниться, выразить свою мысль не достигают собеседников, разбиваются о стену холодного непонимания, душевной глухоты. И даже женщина, искренне к нему привязанная, не сразу находит в себе силы побороть страх, ее одолевает эгоистическое желание бежать, спрятаться.
Утрата речи оборачивается утратой любви, без которой не может полноценно жить человек. Недаром одну из своих повестей о драме одиночества другой западногерманский писатель, Мартин Вальзер, назвал «По ту сторону любви». По ту сторону любви оказывается и Ульрих. С трудом превозмогая недуг, он тайком уходит из больницы, чтобы найти и вернуть любимую женщину, сказать ей, как он в ней нуждается. Люди, с которыми он сталкивается во время своей короткой одиссеи по гамбургским улицам, реагируют по-разному, однако добра и участия на его долю выпадает мало. Из последних сил пытается он добраться до цели, но теряет сознание, и его доставляют в полицейский участок. Сцены эти символичны. Люди не задумываются, что перед ними больной: Ульриха и здесь слишком долго принимают за пьяного или «психа». В конце концов его возвращают на больничную койку, но время упущено, и теперь его шансы справиться с болезнью невелики. А ведь каждый из окружающих мог помочь ему, облегчить его участь. Перед нами процесс атрофии чувств, утраты
