в руке.
– Мой муж, Льюис, уехал в Америку, – сказала женщина, не отводя взгляда от лезвия. – Мы одни. – Голос у нее перехватило.
– Почему вы пришли сюда и как проникли внутрь?
– Нам пришлось бежать. – Она погладила темные волосы сына и заговорила более мягким тоном: – Мы прятались в доме одной пожилой пары, но я услышала, как гестаповцы, стоя под дверью, обсуждали, что в доме заметили движение после того, как уходили хозяева. Мы вышли через черный ход и шли куда глаза глядят, пока не начался комендантский час. Я запаниковала, и мы залезли по стене на террасу, с тыльной стороны здания. Там была открытая дверь, и мы зашли на склад…
Элейн медленно выдохнула. Дверь открыла она сама, когда головная боль стала совсем нестерпимой от постоянного грохота станков и одуряющей вони смазки. Учитывая заброшенность района, она и подумать не могла, что кому-то взбредет в голову лезть на террасу. С другой стороны, в отчаянии люди способны на самые неожиданные поступки. В любом случае, ошибка Элейн могла оказаться куда более фатальной.
Обе женщины настороженно смотрели друг на друга, но, хотя Элейн вбивали в голову всегда быть настороже, внутренний голос подсказывал ей, что не нужно бояться испуганную мать, прижимающую к груди ребенка.
Наконец Элейн отложила тесак, ощутив, как расслабляются напряженные мускулы.
– Вы ужинали?
Женщина сглотнула.
– Если у вас что-то есть, накормите мальчика.
– На вашу долю тоже хватит, – заверила Элейн, которая насмотрелась на женщин, умиравших с голоду, потому что отдавали детям всю еду.
Гостья помедлила, глядя на Элейн с опаской, тоже явно не готовая довериться так легко.
– Меня зовут Элейн. – Она жестом позвала женщину за собой. Та ответила еще одним изучающим взглядом.
– Меня зовут Сара, а это Ной. – Мальчик поднял голову и заморгал. Глазами он пошел в мать – темно-карими, в густой бахроме ресниц; с такими рисуют ангелов. Темные кудряшки обрамляли его серьезное лицо, а на щеке осталась полоса, там, где он прижимался щекой к материнскому пальто. Он был маленький и худенький, поэтому Элейн оказалось непросто определить его возраст – что-то между двумя и четырьмя годами. В отсутствие нормального питания малыши быстро утрачивали детскую пухлость и плохо росли.
Сара поднялась на ноги, придерживая сына, который положил голову ей на плечо – вряд ли из-за усталости, потому что он смотрел на Элейн цепким взглядом, просто для удобства.
Элейн провела их на кухню.
– Прошу, присаживайтесь, – указала она на маленький колченогий стол. Под его короткую ножку был подложен экземпляр «Ле нувелист», одобренной нацистами газеты. Обычно ее покупали, чтобы использовать вместо растопки.
Сара села на один из разнокалиберных стульев, так и не отпустив сына, одетого в серые мятые брючки, из-под которых торчали голые лодыжки, и теплое синее пальто, застегнутое до самой тощей шейки.
Вода в чайнике еще не остыла, поэтому Элейн заварила цикорий и принялась нарезать остатки хлеба.
– Вы из Сопротивления? – вдруг спросила Сара.
Нож, которым Элейн разрезала твердую хлебную корку, замер у нее в руках.
– Это офис Бюро геофизических исследований, – медленно произнесла Сара, – которому не требуются стоящие здесь станки. На том столе лежат экземпляры «Комба» и «Дефанс де ла Франс». – Она замолчала, изучая лицо Элейн. – Я задаю вопросы, не чтобы испугать вас, а чтобы успокоить себя.
Она скользнула рукой по спине сына, чтобы залезть во внутренний карман пальто, и, раскрыв, положила на стол удостоверение личности. На плече фигуры на черно-белом фото ярко выделялся красный штемпель JUIF.
– Вы евреи, – вздохнула Элейн.
– Вы из Сопротивления? – с нажимом повторила Сара.
Они столкнулись взглядами, полными страха и боязни предательства, в молчаливом поединке пытаясь завоевать доверие друг друга.
– Oui, – наконец призналась Элейн, выскребая из банки остатки драгоценного клубничного джема, который собиралась съесть на ужин сама. От его вида и запаха рот у нее наполнился слюной, но она как ни в чем не бывало намазала джем на хлеб и поставила тарелку на стол. Сара следила за ее движениями со смесью наигранной храбрости и страха.
– Oui, мы евреи.
Глаза Ноя расширились при виде еды, но он не шевельнулся, пока не увидел короткого кивка матери. Тогда он мгновенно схватил кусок хлеба, откусив столько, сколько мог своими маленькими зубками.
Элейн налила по чашке напитка из цикория себе и Саре.
Ной расправился с первым куском и принялся за второй.
– Я уже поужинала, – соврала Элейн. – Пожалуйста, угощайтесь.
Сара благодарно склонила голову, взяла хлеб и принялась медленно жевать.
Пока они ели, Элейн сгребла крошки хлеба, оставшиеся на разделочной доске, в кучку, сняла с полки предназначенную для них жестяную банку и ссыпала их внутрь. Этот совет она подсмотрела в одном из журналов для женщин, когда только начали вводить карточки на еду. Когда-то эти крошки просто стряхивали на пол, но теперь их добавляли в омлет и прочие блюда, чтобы увеличить объем и создать хоть какое-то ощущение сытости после еды.
– Вы сказали, что ваш муж в Америке. – Элейн взяла кружку и тоже села за стол. Ной радостно поглощал четвертый кусок хлеба, измазав пухлые губы в джеме. – Но почему вы не с ним?
Сара отпила глоток из своей чашки.
– Когда поползли слухи, что Гитлер может попытаться пересечь линию Мажино, мы собирались бежать из Парижа, но тут моя мать заболела. Насколько мы могли понять, опасность угрожала только мужчинам, поэтому я настояла, чтобы Льюис уезжал без нас. Кто же знал…
Никто не знал, что боши начнут притеснять евреев, отнимая у них имущество и свободу. Что их будут выселять из родных мест. Что оставшимся придется прятаться, лишь бы просто выжить.
Сара почтительно взглянула на свою правую руку.
– Моя мать умерла несколько месяцев спустя, еще до парижской облавы. Одна организация помогла нам добраться до Лиона, но не дальше. Пришлось пожертвовать рубиновым кольцом моей матери, но оно того стоило. – Она потерла основание того пальца, на котором когда-то, по-видимому, носила это кольцо. – Мы не собирались здесь долго задерживаться, но тут нацисты оккупировали Свободную зону. – Она отвела волосы с лица сына и потянулась за последним куском хлеба. – Те люди, которые нам помогли, предлагали забрать Ноя, сказав, что могут обеспечить безопасность для ребенка, но не сразу нам обоим.
Мальчик взглянул на нее глазами, полными нежного обожания.
– Я знаю, что оставить его при себе было эгоистично, но мы перенесли слишком много потерь, прежде чем обрели его. – Она смотрела на сына, который как ни в чем не бывало продолжил вгрызаться в хлеб. – Я слышала ужасные рассказы об организациях, которые давали
