мы узнали друг друга получше. А ты приехала только потому, что хотела с кем-то обсудить бойз-бенд. Ты вообще понимаешь, что такое дружба? Хоть раз говорила с Джульеттой о чем-нибудь, кроме этой чертовой группы?
Мак вдруг замолкает и смотрит куда-то мне за спину. Я оборачиваюсь: Джульетта с мрачным видом пробирается к нам через толпу.
Я лихорадочно пытаюсь сообразить, что же ответить, но ничего не приходит в голову. А потом и времени не остается.
•
Зал набит битком – все на месте, и волнение растет с каждой секундой.
Хотела бы я, чтобы Джульетта пришла в себя и наслаждалась происходящим вместе со мной.
А Мак перестал испепелять меня взглядом.
До появления «Ковчега» остается десять минут. Не представляю, каково это – увидеть их так близко. Даже вообразить не могу, что я почувствую в этот миг.
Знаю только, что это будет счастье в чистом виде.
Я словно пилигрим, завершивший долгое паломничество.
– Что ты им скажешь? – спрашиваю я Джульетту в надежде хоть немного ее взбодрить. Она ведь тоже этого ждала.
Но Джульетта медленно моргает, как будто борется со сном.
– Честно говоря, не знаю. Не думала об этом.
Ох. Но я так просто не сдаюсь.
– А селфи сделаешь?
– Да, наверное.
Я прикусываю губу от досады.
– Ты не рада?
Я тут же жалею, что задала этот вопрос, но слово не воробей. Джульетта поворачивается ко мне, и вид у нее такой, будто она сейчас заплачет.
– Нет, просто… у меня… – Она явно хочет в чем-то признаться, но вместо этого отводит глаза и говорит совсем другое: – Да, конечно. Я очень рада.
Ладно, будем считать, что она просто нервничает.
•
До четырех часов – и встречи с фанатами – осталось две минуты. Через две минуты Джимми, Роуэн и Листер предстанут перед нами во плоти. Живые, дышащие, трехмерные.
Мальчики.
Наши мальчики.
Я завязываю разговор с девчонками, которые стоят в очереди позади нас. Они чуть младше меня, приехали из Германии – не смогли попасть на концерт у себя, пришлось лететь в Лондон. Даже я думаю, что это слегка безумно, но, наверное, когда у людей есть деньги, они могут позволить себе билет не только на концерт, но и на самолет. Лично я попала в Лондон только потому, что не потратила ни пенни из подаренного на день рождения и Курбан-байрам.
– Здорово, что с вами парень, – говорит одна из девушек на идеальном английском. Я завидую – у меня с языками беда. – Ужасно, что среди фанатов «Ковчега» почти нет парней.
Мак оборачивается, и я, не удержавшись, хлопаю его по плечу.
– Вот и я так думаю! Это Мак. Настоящий фанат «Ковчега».
– Ага! – У Мака вырывается нервный смешок.
Джульетта начинает прислушиваться к нашему разговору.
– Интересно, почему от «Ковчега» сходят с ума в основном девушки?
– Наверное, потому что они милые, – говорит немецкая фанатка. Мы удивленно смотрим на нее, и она пожимает плечами. – Ну мы же смотрим интервью с ними, их видео на ютьюбе и знаем, что они хорошие люди. Они не похожи на других музыкантов. Они нас понимают, им не все равно. Они нам как друзья. – Она смущенно улыбается, а ее подруги согласно кивают. – Они добрые. Такие парни нравятся девушкам. И внешность тут совсем ни при чем.
Все смеются, и даже Мак выдавливает из себя пару смешков.
– А кто из «Ковчега» нравится тебе больше всего? – вдруг спрашивает его одна из немецких фанаток.
– Ну… – Мак в замешательстве, я вижу в его глазах подступающую панику. Под прицелом наших взглядов он не знает, куда деваться. – Наверное, Оуэн, – наконец отвечает он.
Повисает неловкая пауза.
– Оуэн, – эхом откликаюсь я. – Хотела бы я посмотреть на Оуэна из «Ковчега».
Девушки прыскают со смеху и перебрасываются фразами на немецком.
– Погодите… – Мак понимает, что сморозил какую-то глупость. – Я хотел сказать…
– Да знаем мы, что ты хотел сказать, – останавливаю я его и смотрю на Джульетту.
Если раньше она была угрюмой, то теперь на ее лице выражение крайней растерянности.
– Оуэн?
– Я имел в виду…
– Я знаю, что ты имел в виду, – перебивает она и смеется, вот только смех ее полон горечи. – Прекрасно знаю.
Для миниатюрной девушки вид у нее сейчас устрашающий.
– Ты же не фанатеешь по «Ковчегу». – Это не вопрос, а утверждение.
– Что? Нет, я…
– Ты просто врал мне все это время, потому что я тебе нравлюсь, – продолжает Джульетта.
Мак заливается краской и беспомощно бормочет:
– Нет, ты все не так…
– Не так? А как? – Губы Джульетты кривятся в недоброй усмешке. – Просвети меня.
Но Мак не знает, как оправдаться.
– Блисс была права, – едва слышно шепчет Джульетта. – Боже мой.
Больше никто ничего сказать не успевает: зал взрывается криками, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, в чем причина.
«Ковчег» здесь.
– Там же есть ограждения? – С этим вопросом я пристаю ко всем, кому не повезло оказаться рядом: к Роуэну, Листеру, Сесили, случайному работнику сцены, даже к нашим телохранителям. – Барьер какой-нибудь?
Мы стоим в коридоре, за стеной шумит зал для встречи с фанатами. Охранники и работники Арены не отходят ни на шаг, вид у них напряженный и сосредоточенный. Я от волнения болтаю без умолку и одновременно пытаюсь делать дыхательные упражнения, которые, разумеется, не помогают.
Рука Роуэна ложится мне на плечо.
– Джимми, успокойся, – негромко говорит он.
– Как думаешь, они будут спрашивать нас о том, что случилось на неделе? О той фотографии?
– Ты не обязан отвечать на все вопросы. Ты вообще не обязан говорить, если не хочешь. Нас там будет трое.
– А вдруг они решат, что я не просто так надел эту толстовку? – Я вытягиваю руки, демонстрируя надписи «ПРАВДА» и «ЛОЖЬ» на рукавах. Фанаты же вечно во всем ищут намеки.
– Ладно тебе, это всего лишь толстовка, – качает головой Роуэн.
– Нет, они не позволят мне отсидеться. Они точно захотят, чтобы я что-нибудь сказал. – Я начинаю задыхаться. Остальные подозрительно на меня косятся, но пока молчат. – О нашей фотографии, о тебе и Блисс, о…
– Так, Джимми. – Листер наваливается на меня всем телом, словно ему трудно стоять на ногах. Он только что не сияет, воплощенный идеал современной красоты. У меня возникает ощущение, будто я здесь не к месту. – Не волнуйся. Если тебя спросят о фото, я сменю тему и расскажу о своей последней интрижке с…
– Ты что, пьян? – шипит Роуэн. От него не укрылось, что язык у Листера слегка заплетается.
Листер хмурится, словно всерьез раздумывает
