над ответом.
– Не исключено.
– Какого хрена? – Роуэн зол не на шутку. Он оттаскивает меня в сторону – подальше от Листера, – кладет руки на плечи и пристально смотрит в глаза. – Это была дерьмовая неделя, – произносит он особым «отеческим» голосом, который приберегает для случаев, когда я психую из-за всякой ерунды. – И я знаю, что сейчас твоя тревожность вышла из берегов, но ты должен успокоиться. Ничего плохого с тобой не случилось, Джим-Джем. И не случится.
– Все уже плохо, – уныло отзываюсь я.
– Ничего плохого с тобой не случится, – упрямо повторяет Роуэн.
Мне почему-то так не кажется.
– Я не боюсь, – тихо говорит он. – Помнишь?
– Я не боюсь, – послушно шепчу я, но в голове бьется вторая часть цитаты: «Я рожден для этого». И от нее мне хочется сбежать куда подальше.
Я слышу, как на улице шумит дождь.
Хотя погодите, это не дождь.
Это наши фанатки.
•
И крики означают, что они на седьмом небе от счастья.
Я фокусирую взгляд на точке в паре метров впереди, так что толпа сливается в разноцветное марево. Мы стоим на пороге большого зала; фанатки выстроились в длинную очередь, которая похожа на огромную пульсирующую змею. Я, как обычно, улыбаюсь и машу им. Мельком замечаю, что Роуэн справа и Листер слева заняты тем же самым. Листер спрашивает у зала, как дела, но в ответ раздается лишь пронзительный визг. Листер кричит, что мы очень рады их видеть, что мы будем ждать их за ширмой – для нас отгородили специальное место, – и добавляет, что нам не терпится выйти на сцену и сыграть для них. Но едва мы скрываемся за перегородкой, улыбка сползает с его лица, а Роуэн, убедившись, что никто нас не видит, крепко сжимает мою руку. Увы, поздно: я уже не с ними, я словно парю в невесомости и с отстраненным любопытством наблюдаю откуда-то сверху за тремя несовершенными созданиями, в который раз недоумевая, чем они заслужили столь слепое обожание.
Но вот за ширмой появляется первая девушка. На лице ее сияет улыбка – и мы улыбаемся в ответ. Привет! Как ты, хорошо? Хочешь сделать с нами селфи?
Они выглядят такими счастливыми.
Куда счастливее, чем на фото.
Джимми улыбается, широко, мечтательно, и оглядывает толпу с толикой недоверия, словно он даже предположить не мог, что так много людей придет с ним встретиться. На нем худи с Донни Дарко. Господи, как же я его люблю.
Роуэн улыбается, не разжимая губ, но глаза его светятся от гордости – он гордится тем, чего достиг вместе с лучшими друзьями.
А Листер, как водится, болтает без умолку. Я надеялась, что на сей раз это будет Джимми, но честное слово, я не возражаю – ведь сегодня Листер выглядит так, будто спустился с небес. Он теплый, сияющий, живой.
Они прекрасны.
Откуда такие прекрасные люди вообще могли взяться в нашем мире?
Рассмотрев каждого по отдельности, я переключаюсь на трио целиком. Этих парней связывают необъяснимые узы. Когда они стоят рядом, кажется, что еще чуть-чуть – и я смогу увидеть эти нити. Роуэн и Листер синхронно машут фанаткам; Роуэн, по обыкновению, пристроился слева от Джимми, Листер – справа. Они оба чуть выше его, зато он – сердце и душа «Ковчега». Роуэн и Листер вращаются вокруг Джимми, словно планеты вокруг маленького солнца. Не знаю почему, но я дико боюсь, что они разделятся. Не могу представить их поодиночке.
Наконец Роуэн, Листер и Джимми скрываются за ширмой. Все идет как надо.
Я быстро теряю счет людям, которые подходят к нам, чтобы пару минут спустя исчезнуть за занавеской. Хотя мы заранее не репетировали, все равно сразу определились, кто что говорит. Когда к нам направляется очередная фанатка, Листер приветствует ее, спрашивает, как дела, она отвечает, Роуэн реагирует на слова, которые требуют реакции (например, если она принимается рассказывать, как сильно нас любит, как мы изменили ее жизнь и так далее), а потом вступаю я с короткой, но прочувствованной репликой о том, как мы рады, что она пришла нас повидать.
Затем Роуэн предлагает ей сделать селфи, потому что из нас троих у него самые длинные руки.
Конец.
Пока все идет по плану.
Роуэн был прав: зря я беспокоился. Ничего страшного не случится.
Почти все поздравляют меня с днем рождения. Многие спрашивают, что случилось с моей рукой. Я честно отвечаю, что случайно разбил кружку.
– Я читала об этом в интернете, – вдруг слышу я. Слова застают меня врасплох, я теряюсь, что ответить, но Роуэн приходит на выручку:
– Хотите сделать селфи? У меня самые длинные руки!
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем нам предлагают прерваться минут на пять. Иногда мы работаем без перерыва, но сейчас Роуэну хватает одного взгляда в мою сторону, чтобы ответить:
– Отличная идея, пять минут будет в самый раз.
Кто-то протягивает мне бутылку воды, и я осушаю ее за десять секунд.
Листер садится на пол.
– Ты как? – шепотом спрашивает Роуэн.
– Нормально, – так же шепотом отвечаю я.
Мне жутко хочется рассказать ему о том, что произошло между мной и Листером в туалете – и признаться, что я дико боюсь фанаток.
А еще задать сакраментальный вопрос: какой смысл в «Ковчеге», если он делает нас несчастными?
Но когда Роуэн, пристально глядя мне в глаза, снова спрашивает:
– Правда?
Я вру:
– Да. Все хорошо.
И, кажется, он мне верит.
Перед нами в очереди еще три человека, а в хвосте тем временем назревает недовольство. До меня доносятся крики: «Да прекратите толкаться!» – люди дышат друг другу в затылок. Зал набит битком, и многие начинают нервничать.
Хотя СМИ привыкли выставлять нас не в лучшем свете, фанаты, как правило, довольно отзывчивые. Мы всегда готовы помочь другим членам фандома, потому что независимо от того, кто мы, чем занимаемся и откуда приехали, есть одна вещь, которая нас объединяет.
Впрочем, было бы ошибкой заявлять, что все фанаты – сплошь ангелы с крылышками. В толпе непременно найдутся те, кого природа эмпатией обделила.
– Почему все пихаются? – недовольно бормочет Джульетта. Это ее первые слова за последние полчаса.
Еще одна девушка скрывается за ширмой. Теперь перед нами только два человека.
Мак выглядит так, словно хочет умереть. И тоже упорно молчит. Пока мы стояли в очереди, мне пришлось болтать с соседями – они-то, по крайней мере, рады здесь находиться.
– Я могу
