Идкинд совсем закрыл глаза, и мне показалось, что он уснул. А что, может быть и уснул, его попросили, он нас принял, но его вряд ли волновали наши проблемы, он ничего не терял, как бы ни переменилась ситуация, и российский рынок для него не главный.
-- Жаль, -- сказал Идкинд, -- что Россия теряет таких музыкантов, как Борис.
-- Борис уехал пятнадцать лет назад, -- ответила я. -Сейчас уезжают меньше.
-- Сейчас уезжают больше, -- не согласился Идкинд. -Раньше уезжали только евреи, сейчас уезжают и русские.
Он не хочет говорить о делах, подумала я и тоже закрыла глаза. Со мною такое бывает. Когда я чувствую, что человеку не интересно говорить со мною, я замыкаюсь. Но Идкинд снова открыл глаза и спросил:
-- Зачем вы нападали на Шахова в своем интервью на телевидении? Зачем выносить сор из избы, как говорят русские. Бизнес -- не помойка. Я ни разу в жизни не имел дело с газетами и телевидением.
-- Но вы, наверное, не попадали в такую ситуацию, в какой оказалась я?
-- Я попадал в разные ситуации.
-- Он не коллега, он -- гангстер, -- уточнила я.
-- Очень интересно. Расскажите.
-- Вы знаете, что наш флот стареет. Нам нужно строить новые суда, чтоб стать конкурентноспособными.
Наконец, выступил и Заместитель. Я получила передышку.
-- Шахов покупает и использует старые суда, уже опасные в эксплуатации. Он выжимает прибыль.
-- Это нормально, -- вставил Идкинд.
-- Это не нормально, потому что эксплуатация таких судов угрожает жизни команды, а в случае аварии -- это почти всегда экологическая катастрофа. Шахов не вкладывал деньги в строительство новых судов, как наша компания, он выжидал и скупал по дешевке недостроенные суда компаний, которые завалились из-за финансовых трудностей. Он обогащался, разоряя других.
-- Это тоже нормально, -- заметил Идкинд. -- Я поступаю точно так же. Я очень внимательно, иногда не один год, присматриваюсь к компаниям, которые начинают заваливаться, и когда они становятся банкротами, покупаю таких по дешевке.
Идкинд говорил по-русски еще лучше, чем мне показалось вначале. И еще и тогда подумала, что Шахов успел связаться с Идкиндом, и теперь уже не мы, а он -- партнер Идкинда по бизнесу. И, может быть, Шахов сейчас тоже в Лондоне, только в другой гостинице, более фешенебельной, и теперь ждет конца нашей беседы. После слов Идкинда Заместитель замолчал, обдумывая сказанное. Значит, пришла очередь вступить мне.
-- А вы убиваете владельцев вначале, прежде чем купить компанию, или потом, после покупки? -- спросила я.
-- У вас есть доказательства, что автомобильная авария, в которую попал Большой Иван, подстроена Шаховым? -- спросил Идкинд.
Было ясно, что Идкинд хорошо информирован. Он даже знал, как называют отца его друзья и сослуживцы, а мы вряд ли когда-нибудь узнаем, как называют между собой Идкинда служащие его компании.
-- Доказательств пока нет, -- ответила я, -- но у нас есть и другие факты. Сразу после аварии на меня напали в собственном доме, пытались похитить мою дочь, стреляли в моего отца в подмосковном санатории. Шахов сделал все, чтобы мы увезли отца из России, потому что он не хотел, чтобы отец присутствовал, когда решался вопрос о тендере. На меня и на него, -- я кивнула в сторону Заместителя, -- напали, когда мы ехали в машине. Нас вытащили из машины и начали убивать. Я вынуждена была стрелять.
-- Как стрелять? -- не понял Идкинд.
-- Обыкновенно. Из пистолета.
-- У вас есть пистолет?
-- А вот это не корректный вопрос.
-- Извините, -- сказал Идкинд и встал. Он прошелся по кабинету и спросил:
-- Вы хотите отомстить Шахову?
-- Нет, -- ответила я. -- Просто я не хочу, чтобы в моей стране восторжествовали гангстерские методы в деловом мире. Шахов -- гангстер и мошенник, который не соблюдает законы. Он работал с моим отцом еще при советской власти, отец помогал ему, когда он начал заниматься бизнесом. Как только компания отца стала испытывать трудности, он начал делать все, чтобы уничтожить ее. Если вы считаете это нормальным, можете с ним сотрудничать. Но я не удивлюсь, если однажды прочту в газетах, что в автомобильную аварию в Москве или Сингапуре попал известный английский бизнесмен сэр Идкинд. Если раньше в гангстерских разборках погибали в основном члены криминальных группировок, то сегодня уже отстреливают или взрывают иностранных бизнесменов тоже.
-- И вы решили объявить крестовый поход против русских гангстеров? -- спросил сэр Идкинд.
-- Нет. Я буду сопротивляться.
-- Могу ли я поговорить с Большим Иваном? -- спросил сэр Идкинд. -- И лучше не по телефону.
-- Да, конечно. Ему лучше, он скоро вернется в Россию.
-- Я могу завтра вылететь в Женеву.
И я поняла, что если и не выиграла, то хотя бы не проиграла.
-- Замечательно, -- сказала я. -- Я собираюсь навестить отца, мы можем вылететь вместе.
Сэр Идкинд прошел к своему столу, снял телефонную трубку, и даже я поняла, что он заказал четыре билета на самолет до Женевы на первый утренний рейс. Он вернулся, сел в кресло и спросил:
-- Скажите, могут ли коммунисты снова придти к власти?
Пауза, вероятно, затягивалась, пока я обдумывала, что сказать. Если честно, я не знала, что ответить. Еще студентами на последнем курсе мы радовались переменам. Я читала все газеты, смотрела ночные передачи о прениях на съездах. После путча мы все были против коммунистов. Но сегодня в школе почти все учителя вспоминали, как хорошо было раньше: зарплату, хоть и небольшую, платили без задержек, в магазинах ничего не было, но как-то крутились, доставали одежду и продукты. Как это все объяснить? Сэр Идкинд не дождался ответа и повторил вопрос.
-- Коммунисты могут придти, -- ответил Заместитель, и я стала его слушать с интересом, мы с ним никогда не говорили о политике. -- Татарское иго было в России триста лет. Но как только выросло поколение, у которого не было страха перед татарами, русские вышли на Куликово поле и победили. Сейчас такое поколение уже сформировалось. У них нет страха, а при коммунистах почти все держалось на страхе.
-- Это поколение -- вы? -- спросил сэр Идкинд.
-- Мы, -- подтвердил Заместитель.
Зазвонил телефон. Сэр Идкинд, выслушав, сказал нам:
-- Завтра вылетаем в восемь по Гринвичу.
Я поняла, что мне надо вылететь раньше, чтобы хотя бы рассказать отцу о всех событиях, которые произошли без него. Я с благодарностью вспомнила Настю, которая сразу после отлета отца сделала мне открытую визу в Швейцарию.
От сэра Идкинда мы направились в аэропорт. Билетов на Женеву на ближайшие рейсы е было. Я позвонила представителю Аэрофлота в Лондоне, отцу своего ученика. Он созвонился с представителем Аэрофлота в Париже, который в Париже посадил меня на самолет "Люфтганзы", летевший из Парижа в Женеву.
Всего через четыре часа после разговора с сэром Идкиндом я разговаривала с отцом. Он уже ходил, толкая перед собой коляску, что мне тут же и продемонстрировал. Жил он в маленькой гостинице на первом этаже.
-- Я не обедал, ожидая тебя, -- сказал отец и заказал обед в номер. Я с удовольствием отметила, что он заказал еду по-французски. Я думала, что он знает только английский. Я рассказывала, иногда он прерывал меня. Оказывается, Настя его уже довольно подробно информировала.
Отец похудел, костюм сидел на нем мешковато. Наголо остриженный, с марлевой нашлепкой на голове, он казался не похожим на себя, но под насупленными бровями светились холодным блеском его черные глаза, они казались еще чернее на бледном лице.
-- Ты молодец, -- сказал отец, дослушав все до конца.
И я обрадовалась, как радовалась в детстве, когда он меня хвалил, хотя хвалил он не часто.
-- И какой выход? -- спросила я.
-- Вход один, а выходов всегда несколько, -- ответил отец. -- Будем считать варианты.
Я собиралась выйти из гостиницы и походить по улицам Женевы, но мы засиделись с отцом до полуночи, а учитывая разницу во времени, до двух ночи по-московски.
Утром меня разбудил стук в дверь.
-- Шура! -- обрадовалась я.
-- Почему Шура? -- удивился он.
-- У моей матери есть брат Александр. Его все зовут Шура. Мне очень нравится это имя.
-- Меня никто так не называл.
-- Извините, Александр Петрович.
-- Шура, -- повторил он, -- Шура! Что ж, называй меня так, а то ты меня вообще никак не называешь.
-- Я тебя называю "Первый Заместитель".
-- Тогда зови просто "первый", -- рассмеялся он.
-- Как скажешь, так и буду называть.
Мы еще о чем-то говорили, я сейчас уже не помню, о чем, я запомнила его взгляд. Каждая женщина, наверное, чувствует этот особый мужской взгляд. Я его о чем-то спрашивала, он отвечал, не вдумываясь в ответы. Мужчины в эти моменты становятся почти дебилами. Он хотел меня. Если бы он молча лег рядом, я обняла бы его. И не надо никаких слов. Но он оказался не таким уж знатоком психологии женщины. И опять пришлось решать мне.
-- Во сколько мы собираемся? -- спросила я.
-- Через два часа. Сэру Идкинду нужен час, чтобы передохнуть, потом он и Большой Иван хотят поговорить наедине.
