к психологу. Она посоветовала вести дневник. Выплескивать боль в словах. И Витя завел тетрадку. Сначала описывал все, как было. А потом… потом он стал придумывать жизнь для сына. День за днем. Я не знала об этом. Думала, ведет дневник. Но все чаще Витя отключался: бывало, сидит за столом с ручкой в руке и смотрит в одну точку. На слова реагирует через раз. Думала поначалу, что в такие моменты его захватывают воспоминания, которые он потом переносит на бумагу. Но однажды увидела эти записи…
Жена замолкает на минуту. Прерывисто вздыхает.
– Он описывал события не своей жизни, а его. Как если бы сынок… если бы Илюша нашелся. Как если бы все закончилось хорошо. Как если бы он взрослел, рос, день за днем, месяц за месяцем. Год за годом.
Долгая тишина. Раз Анна Ивановна тоже молчит, значит, жена плачет. Очень тихо плачет, не слышно ни звука. Анна Ивановна с присущим ей профессионализмом не перебивает ее плач, не прерывает, выслушивает всю ее тишину – от и до.
– Витя стал пропадать в этой тетрадке надолго. На три, на четыре часа кряду, – продолжает жена, слегка гнусавя. – Писал, потом просто сидел, замерев. Снова писал. Никуда не ходил. Бывало, совсем не реагировал на слова. Пыталась с ним заговорить – смотрел бессмысленно. Мне становилось страшно в такие моменты. Тогда я попросила его больше не писать в тетрадку. Он, не сразу, но согласился. Потихоньку даже стал посещать со мной кино, театр. Скоро и улыбаться начал – иногда, по чуть-чуть, но все же улыбался. Несколько лет тетрадка пролежала на верхних антресолях. А потом…
Пауза. Скрип стула, звяканье стаканов, звук наливающейся воды. Гулкие, как в пустой комнате, глотки – глубокие, судорожные. Вздох.
– Потом… Мы шли из кино. Просто шли и разговаривали. Обсуждали фильм. Витя говорил мне, что в жизни так не бывает, чтобы подряд столько событий сразу. Говорил, что его всегда это удивляло в фильмах – постоянно что-то происходит. Не как в жизни. И вдруг… он встал как вкопанный на секунду, замер, а в следующий момент уже бежал через дорогу. Еле успел отскочить от автомобиля – несся на красный свет. Меня охватила паника. Что случилось? Кинулась за ним. Смотрю, Витя подскочил к какому-то парню и резко развернул за плечо. Не поняла зачем, мне даже показалось, сейчас ударит его. А Витя смотрел в лицо парню и что-то говорил, но из-за уличного шума не было слышно что. Я подбежала. Парень выглядел испуганным. Витя вцепился ему в рукав и произносил, раз за разом: «Илья, это ты? Илья, это ты?». Высокий светловолосый парень. С испуганным лицом. Не понимал, что происходит, бормотал: «Вы ошиблись, вы обознались». Я сказала ему: «Витя, отпусти, это не он». Витя через силу разжал пальцы. Парень ушел, несколько раз оглянувшись на нас. Наверное, принял за сумасшедших. Витя плакал. Смотрел вслед и плакал. И даже когда парень исчез за поворотом, Витя не хотел уходить… А дома, ночью, когда думал, что я сплю, достал тетрадь с антресоли.
С тех пор ему становилось все хуже. Он мог целый день пролежать на кровати, глядя в потолок. Придумывал, наверное, новый день для сына. Уволили с работы, не помогло даже, что Костя – это его друг и сослуживец – заступился. Пытались договориться, чтобы Вите дали отпуск за свой счет на пару месяцев. Не вышло – уволили. Вите было все равно. Он почти не выбирался из забытья, витал где-то, то и дело писал в тетрадь новые события в жизни Ильи, потом сидел, уставившись в одну точку. Я пыталась говорить с ним в такие моменты, он или молчал, или отвечал невпопад, говорил про музыку, про Валерию, про Гену, про Юрия Васильевича. Про фугу, что фуга – это бег, произносил странные слова: риспоста, интер… интермедия, вроде. Вика, дочь, начала психовать, стала поздно возвращаться домой, только чтобы не видеть отца в таком состоянии. Я не знала, что делать, как ему помочь.
– Вы правильно сделали, что тогда обратились ко мне. Со временем, с нашей помощью ему станет легче, поверьте.
– Уговорила его похоронить тетрадь в могиле сына. В пустой могиле, ведь Илью так и не нашли. Я сказала ему: «Сынок пожил дольше благодаря тебе. Ты продлил ему жизнь. Но теперь нужно попрощаться». Не уверена, что он понял. За руку привела его на Желтый утес. Витя отрешенно глядел на море, а я сняла табличку, выкопала небольшую ямку и положила тетрадь. В пустую могилу Королева Кости. И присыпала землей.
– Кости?
– Так звали сына при рождении.
* * *
Я смотрел на узкую полоску света, которая падала через дверную щель на потолок. Она разрезала напополам длинные пальца чудовища. Смотрел на полоску, пока она не расплылась в непонятное пятно.
Я почти спал, когда отдаленно стукнула входная дверь. Кто-то ушел. Открыл глаза, полоска света на потолке расширилась, почти поглотив черные трепещущие пальцы.
– Витя, ты спишь?
Я не ответил. Жена наклонилась ко мне и мягко, тепло поцеловала в лоб, как целовала перед сном Илью.
* * *
Вошел в квартиру и стоял в прихожей, как привидение. Затих и слушал. Почему-то боялся, что Илья выбежит ко мне и кинется обниматься. Он обрадуется, что я наконец вернулся с работы, что наконец попал на его день рождения. А ведь я пришел гораздо раньше и подглядывал, как вносили торт. Хотел увидеть лицо сына, когда окажется, что под маской волка не я, а Костя. Увидел лицо. И сбежал в подъезд курить.
Костя говорит: ему только восемь, он еще маленький, поэтому испугался. Слишком маленький, чтобы быть смелым.
Смотрю в зеркало, а лицо какое-то не мое. Виноватое. Мне жалко Илью. Это я подговорил Костю прикинуться мной. Думал, будет смешно. Это я испугал его.
В квартире тишина. Никто не понял, что я пришел. Я иду по коридору к темной комнате сына.
– Илья, – зову негромко.
Он открывает глаза.
– С днем рождения, сын. Извини, я задержался.
Я что-то еще говорил про работу, про конфеты, чтобы заглушить в себе нарастающее чувство вины. Болтал без умолку, а сын смотрел куда-то мимо, о чем-то молчал.
«Прости меня, – хотел сказать ему. – Ты не трус. Илья, ты не трус, просто маленький еще. Прости меня». А сам болтал о дурацких конфетах, обертках, глупых загадках.
– В воскресенье пойдем в парк аттракционов, хочешь? – предложил, когда у Ильи уже слипались глаза. Он сонно улыбнулся мне в ответ.
* * *
Открываю глаза. Уже светло. За дверью приглушенные голоса.
– Не шуми, Вика. Пусть папа поспит.
– Сейчас совсем уйду, не волнуйся! Пусть спит хоть весь день!
Хлопает дверь. Сначала мне кажется, что
