учителю в глаза, искали пощады.
— И-илья-я-а Ильи-и-иич… по-ми-ло-серд-ствуйте… — хором заскулили посрамлённые суфлёры и по совместительству адвокаты. — Ну, пожа-алуйста!..
— По-хорошему, надо бы и вам всем по персональной двойке… Вместе решали! Понимаешь, устроили тут массовку. Тайные гастроли МХАТа! Я рассказывал, но одновременно слушал и все ваши подсказки. И твои, Сидорова. И твои, Титаренко. И твои, Третьякова. И твои, Сергеев. И твои, Никурадзе. И твои, Авешникова. И твои, Скоропад. И твои, Кобенко. И твои, Панфилёнок. И твои, Решетникова. И твои, незабвенная Васильченко… Неверные у вас подсказки. Плохие вы суфлёры. А точней если… Вся труппа — трупы! Эту кроху пьеску… ы-ы-ы… эту тему вы тоже не знаете. У меня зреет скромное желание не обидеть… не обнести и вас двойками. Однако… Влепи я своей рукой одиннадцать лебедей — директор не поверит такому урожаю. Пускай каждый сам себе поставит. Кто считает, что знает больше, чем на два, милости прошу! — Не поворачиваясь, он указал рукой на доску. — Я демократ. У меня полнейший «разгул демократии». Ну, кто первый? По алфавиту? Авешникова! К рампе-с!
Класс онемел.
Этот одноокий болтал сам и одновременно слышал и видел всех!? Неслыханное коварство!
— Авешникова, ты всех задерживаешь. Почему не выходишь? Или стесняешься осквернить сцену своим присутствием?
Зиночка медленно поднялась, но из-за парты не вышла. Горько опустила глазки. Ну кому охота ни за что привечать двойку?
Рыжий циклоп ждуще косился на обаяшку. Неожиданная улыбка стянула с мятого холостяка напускную суровость. Наверное, никогда не родится мужчина, кому с первого же взгляда не нравилась бы наша кисуня.
— Ну что, Авешникова? — светлеет голосом Илья Ильич. — К рамке бежать не с чем? А к журналу ноги не идут?
— Не идут… Илья вы Ильич… — пожаловалась Зиночка.
— Причина уважительная. Ладно… Садись.
Огненное одобрение весело проскакало по партам.
— А наш одноглазик всё же человек! — благоговейно шепнула мне Почему. — Не стал кидаться парами.
— Не пыли. Замни базар… [81] Похвалишь после звонка.
— Мохнатая тоска с тобой!
Приоткрылась дверь.
Боком, воровато Яша втёк в тесный светлый простор, угнулся и на пальчиках прожёг к своей крайней парте под бочок к Анусе. Илья Ильич даже не заметил.
— Вот кто герой! — мечтательно зацвела Почему. — Обалдайс!
— Оппаньки! Ну, сбегай возьми у этого драного уха автограф. Будешь первая!
— Кози-кози… — поманила меня к себе пальцем Инга. — Зави-идки тебя дерут… А Яша храбрун. Экстракласс! Был прикован к столу, как Прометей к скале!
— Пришпилен. И я могу так пришпилиться.
— Героизм под копирку унижает.
— Хо! Да хочешь, подвижок твоего Тоганяна — дамский! Не делай большие глаза. Давно убедился, это у тебя получается… Женщина под серёжки протыкает мочки. Подвиг? По-твоему, да? А вот я нос проткну мизинцем! И вдену кольцо! О!
— Так, так!
Я зашарил в карманах.
Почему угнулась ниже к парте. Хохотнула:
— Что, мизинчик забыл дома?
— Кольцо… Вдевать нечего… Зато вот булавка… Смотри внимательно…
Я зажал раскрытую булавку в левой руке, с разбегу хлопнул над своими коленками в ладоши.
— Ты что сделал? — посуровела Инга.
Под партой, в сумерках, я шевельнул кулаком правой руки. Белый нос булавки на целый сантиметрище вроде надёжно торчал из края спины ладони.
— Смотри… Принимай работу…
— На-асквозь?! — обмерла Почему.
— Может быть… У нас всё насквозь!
— А где же кровь?
— Они задерживаются… Попозжей будут…
Играть так играй до конца.
Я обмяк и весьма чувствительно уплыл мешком под парту. Это было подано как обморок. Верх почему-то негнущейся левой руки застрял где-то над откинутой крышкой.
— Инга, твой сосед, я так понимаю, рвётся отвечать, но не решается? Руку поднял, а сам под парту? — Илья Ильич, вижу из-за мачаварианинского кирзового сапога, наклонился к журналу. — Передай ему, может не волноваться. Не надо отвечать. Я уже поставил оценку.
Я срочно вылез под хиханьки:
— Какую?
— А какую б ты хотел?
Я слегка подумал:
— На дважды два я б согласился.
— И я. На дважды два дробь два.
— В дробях многовато одному. Дробь единица, а?
— Дробь два.
— Единица… Единицу, ну пожалуйста. Я ж не отвечал.
— Больше чем на двойку не знаешь.
— Я всю ночь учил…
— Ночью рекомендую спать. Меняй режим.
— Если изменю, — начинаю торговаться, школа рынка, — двойку не поставите?
— Я уже поставил.
— Перечеркните. Что вам сто́ит?
— Странный ты человек. Не работал, получил и ещё не доволен!
Я разочарованно сажусь на своё место и вскакиваю: Почему подставила ручку вверх пером!
— Ты что?
— Не хватай пару.
— Завидуешь? Могу тебе отдать.
— Спасибо. Двойку я и сама как-нибудь добуду… Особо не горюй. Исправишь.
Я смотрю на забрызганное веснушками лицо, на крупные тугие губы, на блёсткие печальные серые глаза, и мне хочется, чтоб она никогда не отрывала щёку от парты и глядела только на меня.
Наверное, её и посадили на то со мной.
В восьмом, в Насакирали, мы сидели кто с кем попало. Больше девчонки с девчонками, мальчишки с мальчишками.
А здесь, в этом городе… Навалился кислый казус, пала среди мальчишек дисциплина. На прорыв срочно мобилизовали наших ненаглядных весталок. Подсадили к каждому. Всем братцам по серьгам!
Не берусь судить, зауважало ли ребятьё дисциплину. Лично мне некогда стало баловаться. За чужими спинами нравится нам с Почему класть головы на парту, не мигая смотреть друг на дружку. Кто кого пересмотрит. Игра это у нас такая.
— Вот ты, писарелли, — Илья Ильич ткнул в меня пальцем и фыркнул, — в «Молодом сталинце» дал заметку, что в Махарадзе к Первомаю заасфальтировано ровно пять тысяч квадратных метров тротуаров. Ты что, локтем… саженью мерил? Или складным метром?
Класс загоготал.
Я покраснел. Подумал:
«Зачем же такой наив?»
— Так где ты взял эту цифру? Очень уж впечатляющая. С потолка слизал?
— В райисполкоме сказали…
— Ах, в райисполкоме!.. А если тебе неточно в том раю сказали? А газета должна говорить правду и только правду! — насмешливо отчеканил он.
— У вас есть случай проверить. Возьмите метр…
Не знаю, что б я ещё наплёл с горячих глаз, не войди директор.
Наши взгляды столкнулись.
Директорий хищневато поманил меня к себе злым пальцем:
— А-а! Оратор!.. Ко мне. Ко мне, дружок Цицероненко!
Почему ободряюще щипнула меня за локоть.
— Держи там у него в козлодёрке хвостик пистолетом!
Я весь съёжился.
Не до шуток рыбке, когда крючком под жаберку хватают.
По мнению учителей, яйца курицу не учат, по мнению учеников, курица не птица.
Л. Сухоруков
В холодном директорском кабинете, в этой комнате смерти, у меня прорезалась потребность в лёгкой дрожи. Кажется, я мелко завибрировал.
