шаркающую колонну пленных вклинился какой-то обоз. Заслышалась ленивая, усталая перебранка:
– Куда прёшь, дорогу дай.
– А вы откуда такие сердитые.
– Переулком объезжай, здесь не проедешь.
По скверу пробежали лучи фар, квакнул сигнал автомобиля. Свет фар ткнулся в деревья, замер. Кто-то негромко расспрашивал дорогу, ему отвечали голосом, каким обычно говорят нижние чины, вытянувшись в струнку:
– Не могу знать, господин капитан.
Кто-то негромко вмешался с советом:
– Вам надо туда, господин капитан, где склады горят. С утра второй полк там наступал, западнее нас.
Свет автомобильных фар снова побежал вкруговую, выхватывая из темноты походную кухню, чёрную гладь пруда, колону пленных, обтекающую сгрудившиеся телеги обоза. Заслонившись ладонью от жара, Владислав с интересом смотрел на сидящих по другую сторону костра мальчишек.
– Ну а сами что молчите, господа гимназисты?
Мальчишка с родинкой полез в карман, передал через Лунёва сложенный вчетверо лист из арифметической тетради.
Владислав развернул, склонился к свету костра, разбирая небрежный мальчишеский почерк.
– Его высокопревосходительству, генералу Деникину. Просим зачислить нас, Цветкова Юрия, Казановича Андрея и Антонова Николая в Добровольческую армию… – Владислав иронично вскинул брови. – А сколько же вам лет, господа гимназисты?
Мальчишки торопливо переглянулись. Тот, что с родинкой, видимо, был вожаком, – он шмыгнул носом, сказал, глядя куда-то поверх костра:
– Восемнадцать.
– А ты, значит, и есть Цветков Юрий? – спросил Владислав, сокрушённо качая головой. – Как же ты собираешься служить в Добровольческой армии? У нас враньё – серьёзный проступок.
Потупив глаза, Цветков сосредоточенно обсасывал ложку, двое других даже жевать забыли – сидели с набитыми перекошенными ртами.
– Я имел в виду, что скоро будет восемнадцать.
– А мне сорок пять, – съёрничал Владислав. – Тоже скоро будет, лет этак через пятнадцать-шестнадцать… Давай серьёзно, Юра, по пятнадцати хоть исполнилось?
– Исполнилось.
– А не врёшь?
Юра честными глазами посмотрел на Владислава сквозь рвущееся пламя костра.
– Я понял, – в Добровольческой армии не врут.
Второй мальчишка протолкал в горло недожеванную перловку, торопливо перекрестился.
– Истинный крест, пятнадцать.
Третий бубнил, понуро опустив голову:
– Господин полковник, месяц не считается. Через месяц и мне пятнадцать.
– Это уже ближе к истине. – Владислав вернул гимназистам прошение и, склонившись набок, стал искать в кармане бриджей портсигар. – Ну а ты, Лунёв, где в колокола звонить научился?
– Так я же звонарь.
– Шутишь, братец?
– Какие там шутки, ваше высокоблагородие. Грехов на мне много было, что да, то да – дрался, водку пил, девок портил. Только потом покаялся. В церковь зачастил. А через год батюшка ключи от колокольни доверил.
– Удивил так удивил. – Владислав раскрыл портсигар, угостил Лунёва. – А как же заповедь не убий? Там, на колокольне, ты недолго думал. И с чекистом этим не церемонился.
– Когда красные батюшку нашего вместо стенки к иконостасу поставили, они тоже недолго думали: из маузера – прямо в лоб. Я с того раза наш контракт с Богом временно прервал. – Лунёв провёл папиросой под носом, с удовольствием вдыхая аромат табака. – Вот с большевиками расквитаемся, тогда покаюсь в грехах своих и снова начну верой и правдой все заповеди блюсти.
Владислав поднялся, Цветков испуганно вскочил вслед за ним.
– Господин полковник… А с прошением, что?
Не торопясь с ответом, Владислав взял из костра горящую головню, прикурил.
– Если не возьму вас, что делать будете?
– Всё равно убежим из дома, – ответил Юра. – Где-нибудь да пригодимся.
Владислав швырнул головню в костёр, рой искр побежал к небу, будто обтекая мальчишку, стоящего по ту сторону пламени.
– Ладно, завтра в городе запись добровольцев откроется, запишитесь по всем правилам, а я похлопочу, чтобы вас в мой полк определили.
Едва Владислав повернулся уходить, мальчишка с сомнением в голосе торопливо спросил:
– А запишут?
– Запишут, Юра, – уходя, ответил Владислав. – К сожалению, запишут.
Вольно свесив руку за дверь, Владислав сидел на переднем сиденье открытого автомобиля, захваченного вчера у большевиков вместе с водителем. Юра Цветков и Лунёв сидели на заднем сиденье.
Перекрывая треск мотора и шум ветра, Владислав кричал, оборачивая назад голову, ветер радостно путал его волосы, вздымал их и снова бросал поверх бинтов:
– Юр, пойми, ты будущее этой страны. Ты должен окончить гимназию, поступить в военное училище, стать офицером.
Насупив брови, Юрка кричал в ответ:
– Поэтому меня в ординарцы? А Колька и Андрей не будущее?
– Не бей по больному, Юра. Вы все – будущее. Была бы моя воля, я бы вас близко к фронту не подпускал, пока не повзрослеете.
– Я слышал, на войне быстро взрослеют.
– Да, это правда, но не все успевают повзрослеть. Поверь, Юра, – насмотрелся. И потом, офицеру полагается знать и уметь гораздо больше, чем штыком колоть и метко садить пули в цель. Что ты поймёшь, сидя в окопе или орудуя штыком в атаке? Всё происходящее вокруг будет казаться тебе хаосом – ограниченным и непонятным. Охватить взглядом движение войск, разгадать манёвр противника ты сможешь, только будучи рядом со мной. Это бесценный опыт для будущего офицера.
Юра грыз ноготь, отворачивал голову. Владислав понимающе вздыхал, – сам был таким. В девятьсот четвёртом, когда началась Русско-японская война, сбежал с Витькой Гузеевым и Аркашей Бездольным на Дальний Восток. На второй день их поймали. Ни тебе приключений, ни дальней дороги, ни войны.
А нынешним гимназистам всего досталось с лихвой. Им сейчас столько же, сколько было Владиславу в девятьсот четвёртом. Вроде те же мальчишки, а приглядишься – другие. При всех их мальчишеских повадках мелькнёт в рассуждениях такая страшная стариковская серьёзность, такая житейская умудрённость, что не по себе становится. Да, жизнь они уже повидали. Вырваны из детства.
Подъезжали к месту вчерашних уличных боёв. Тёмно-синяя грозовая хмарь висела над городом в полнеба, и только изредка пробивался нечаянный луч солнца, ненадолго обливая прозрачной позолотой пыльное лобовое стекло автомобиля. Сквозняки гуляли в подворотнях, в чёрных провалах окон, в гранёных маковках кое-где уцелевших уличных фонарей.
Автомобиль сбавил скорость, ветер уже не рвал слова изо рта, можно было говорить без крика.
– И не думай, что ты превращаешься в тыловую крысу. Пороха тебе понюхать придётся. Ты думаешь, почему я без ординарца? Позавчера, в Парамоновке убили. И это, – Владислав постучал пальцем по бинтам на голове. – Тоже оттуда.
Сегодня утром Владислав решил взять Лунёва и Юрку к себе ординарцами. Лунёва потому, что как раз такой ординарец и нужен был ему, – шустрый, боевой, а Юрку оттого, чтобы спасти из бойни хотя бы одного из этих опалённых войной птенцов. В каждом освобождённом городе появлялись в бригаде такие вот пополнения из гимназистов, – целыми классами записывались.
Автомобиль повернул на Семинарскую, и Юрка даже привстал от удивления.
– Что, Юра? – оглянулся Владислав. – Ты будто привидение увидел.
– Юлька
