и он добавил:
– А я спал в соседней комнате. Там, где ты сейчас спишь. Я даже не разделся. И не помню, как домой попал. Она меня привела. Осталась присмотреть за мной.
И добавил:
– Я литр водки тогда выпил. И до этого еще. Она боялась, что я могу рвотой захлебнуться.
– Почему же она дрыхла в соседней комнате, если боялась, что ты в блевотине утонешь? Не вижу логики.
– Инна, откуда мне знать? Может, она заходила каждые пять минут. Или перевернула меня на живот заранее. И просто осталась, потому что время было позднее.
– Это все такая хуйня – то, что ты говоришь! Мне даже слушать противно. У меня в ушах зудит.
– Может, надо чаще мыть?
– Что ты сказал сейчас?
– Ничего. Надоело, – сказал Фёдор устало.
Он задумался, сколько раз это повторял за время их отношений. Двадцать? Сорок? Миллион?
– Я ухожу, – сказала Инна.
Встала и вышла, не опрокинув табуретку.
Но ушла она лишь в комнату. Фёдор сидел над тарелкой с останками доширака и прислушивался, собирает ли Инна вещи. В квартире было тихо. Она даже не плакала. А когда она вообще плакала? Вспомнилось, как Инна однажды расплакалась после оргазма. А другой раз, приехав погулять по Москве, они зашли в Третьяковскую галерею. И она рыдала перед какой-то картиной. Перед какой? Он забыл. Тогда он смущался и гладил ее по плечам. К счастью, внимания на них не обращали. Видимо, синдром Стендаля – обычное дело для любого великого музея.
Он задумался, что будет делать, если она сейчас, топая, выбежит из комнаты с чемоданом, грохнет им об пол и начнет одеваться, не попадая руками в рукава. Попытается остановить ее? Попытается. И вовсе не потому, что чувствует свою вину. Получится ее удержать? Нет, не получится. А что он будет делать, когда она уйдет? Пойдет спать? Пойдет пить водку? Мысли переключились на тысячерублевую банкноту. Скорей всего, она так и лежит на тумбочке в прихожей. Инна вряд ли обратит на нее внимание, когда в бешенстве выскочит из квартиры. Сколько водки он на нее купит? Много не надо. Хватит бутылки. Просто прийти в норму, успокоиться. Потом, завтра или послезавтра, он возьмет себя в руки и примется за работу.
От мыслей о выпивке Фёдор слегка опьянел и подумал: «А виновата в этом будешь ты! Кто же еще? Я мог сегодня напиться, но я выдержал. И как ты мне отплатила?»
Он положил руки на стол. И с судорожным нетерпением ждал, когда она сбежит. Каким-то уголком сознания чувствовал себя последним гадом за свои мысли и желания. Но уголок оказался слишком маленький. Нужно было на всякий случай прикарманить деньги. Даже если Инна не уйдет сегодня, он сам может ночью уйти из дома. Рюмочная работает круглосуточно? Если эта не работает, работает какая-нибудь другая. Он обойдет всю Коломну, если понадобится.
Фёдор готов был уже встать, прокрасться в прихожую, как хорек в курятник, и сцапать банкноту. Зазвонивший смартфон его остановил и как будто бы привел немного в чувство, согнав морок. Хоть и не весь. Фёдор подумал, что это Инна звонит из комнаты, чтобы сказать еще пару-тройку обидных фраз. Но звонил Карцев.
– Федя, здравствуй! Как ты?
– Живой. Трезвый, – ответил Фёдор.
– А самочувствие?
– Лучше. Скоро буду как новый.
– Только не запей.
– Не собираюсь.
– Инна расстроится.
– Знаю.
– За сценарий ты еще не садился, конечно?
Фёдор промолчал, чтобы не обматерить Карцева. Тот понял иначе.
– Ты не переживай. Хоть ты и виноват, но не переживай. Время есть. Совсем мало, но есть. Я знал одного сценариста, он все дедлайны просрал, но написал полный метр за пять дней. Полное говно. Сценарий не приняли и заставили возвращать аванс. Аванс он, правда, давно спустил. Были суды. И как-то он выкрутился, продал что-то.
– Почку? – спросил Фёдор.
Карцев заржал. А потом серьезно ответил:
– Возможно.
– Спасибо, Женя.
– За что?
– Умеешь подбодрить.
– Говорю, не переживай. Садись за работу. Будешь писать по десять страниц в день, успеешь. Лучше, конечно, пятнадцать. Обычно ты по сколько страниц в день пишешь?
«Пишешь! Когда это было?!»
– Столько и пишу примерно.
– Ну тогда вообще не вижу проблем. Только не запей.
– Не собираюсь я запить!
– Зофия мне звонила. Спрашивала про тебя. Она волнуется.
Фёдор ощутил неприятный укол. Прислушался. Инна по-прежнему была тиха.
– Что ты сказал?
– Что ты приходишь в норму. И не соврал, слава богу. Позвони ей сам, поболтаете, она тебе какие-нибудь новости расскажет.
– А есть новости?
– Про нее не знаю. А у меня, кстати, есть. Я хочу на пару недель уехать. Может, на месяц. В общем, пока все не утихнет здесь.
– Что не утихнет?
Карцев помолчал.
– Федь, ты вообще, что ли, за новостями не следишь? Ты в каком мире живешь?
– Сам пока не знаю.
– Скоро узнаешь. Но тебе-то переживать, наверно, нечего. А я старший лейтенант запаса. Военная кафедра, конечно, к тому же советская еще, но все равно не хочу рисковать.
– Чем рисковать?
– Ох, Федя! Ты какой-то блаженный дурачок. И правда, в другом мире живешь.
– А куда ты поедешь?
– В Астану. Там сейчас знакомых много. Будет с кем время провести. Но я вернусь. И фильм сниму. Ты только напиши уже сценарий.
– Напишу.
Потом Карцев рассказал какой-то злободневный и несмешной анекдот, который Фёдор не понял и сразу забыл.
– Будем на связи! – сказал Карцев на прощание.
– Будем, – ответил Фёдор.
Промелькнуло нечто вроде предчувствия, что это был последний их разговор. Сунув смартфон в карман, Фёдор выглянул в прихожую. Деньги лежали на тумбочке. Он уже видел, как сует их в карман и выскальзывает из квартиры. Видение было обжигающим. А дальше увиделась другая сцена. Инна, заперев дверь в комнату, открывает окно, влезает на подоконник и ныряет вниз головой, как пловчиха, в октябрьскую тьму. Когда он выбежит, подгоняемый водочным демоном, на улицу, то первым делом наткнется на ее поломанное тело. Может быть, она еще будет жива. Увидит его, попытается что-то сказать, но изо рта у нее хлынет кровь.
На минуту Фёдор забыл и о деньгах, которые можно пропить, и об Инне, летящей из окна. Его вдруг увлекла сцена самоубийства молодой женщины. Он живо себе это представил как начало фильма. Вот она мечется по комнате, а кто-то барабанит в дверь. Она бессмысленно хватает какие-то вещи, бросает на пол, смотрит на дверь, влезает на подоконник, спрыгивает. Следующая сцена: ночная улица, она лежит на асфальте, перед ней на коленях стоит мужчина и держит за руку.
