как Зак отвечает:
– Хорошо. Да, и мне. – Долгая пауза. – Не знаю. Ладно. Вы тоже.
Сьюзан не могла сдержать любопытства.
– Что он тебе сказал?
– Чтоб я нашел себе занятие.
– Хорошая мысль.
Она уже знала от Джима, что на выходку со свиной головой Зака могло толкнуть желание понравиться отцу, но говорить об этом ей не хотелось. Она не могла злиться на него сейчас, когда он так несчастен и перепуган. Она злилась на Стива (как, впрочем, и всегда), однако обсуждать это с Заком тоже не планировала. Боб прав, парню надо чем-то заняться, и Сьюзан пообещала сыну выяснить, где он мог бы поработать на общественных началах.
Она обзвонила множество мест. Сначала позвонила в библиотеку (Чарли Тиббеттс отмел этот вариант, в библиотеке бывает слишком много сомалийцев). Потом в службу доставки продуктов одиноким старикам (там уже хватало добровольцев). Потом в благотворительную столовую (нет, туда тоже заходят сомалийцы). Каждый вечер, придя домой, она спрашивала сына, что он делал, и ответ был один – ничего. Она предложила ему пойти на курсы поваров и каждый день готовить ужин к ее возвращению.
– Ты серьезно? – спросил Зак.
На его лице отразился такой ужас, что Сьюзан сразу пошла на попятную.
– Конечно, нет, шучу.
– Дядя Джим предлагал мне пойти учиться. Но он не готовку имел в виду.
– Он говорил про учебу? – Сьюзан взяла брошюру муниципального колледжа. – Смотри, тебе же нравятся компьютеры, может, вот сюда?
Однако Чарли Тиббеттс считал, что в колледже тоже могут быть сомалийцы; следует подождать хотя бы семестр, пока дело не закроют, а потом Зак сможет продолжать нормальную жизнь. И теперешняя жизнь превратилась в ожидание.
На День благодарения Сьюзан запекла индейку и пригласила миссис Дринкуотер. Обе дочери миссис Дринкуотер жили в Калифорнии, Сьюзан их ни разу не видела. За неделю до Рождества Сьюзан купила на заправке елочку. Зак помог поставить ее в гостиной, и миссис Дринкуотер принесла ангела. Каждый год Сьюзан позволяла ей водрузить его на верхушку елки, хотя, честно говоря, он ей совсем не нравился. По словам миссис Дринкуотер, ангел принадлежал еще ее матери. На набитом ватой лице, одутловатом и потрепанном, синими нитками были вышиты слезы.
– Как мило, что вы разрешаете украсить им елку, дорогуша. Он так долго лежал без дела, муж считал его некрасивым.
Миссис Дринкуотер сидела в кресле в своем обычном розовом халате из искусственного шелка, поверх которого надела мужскую кофту на пуговицах. На ногах у нее были махровые шлепанцы и чулки, натянутые до колен.
– В канун Рождества мне бы хотелось пойти на мессу в собор Святого Петра, – добавила она. – Но я боюсь. Старушкам вроде меня лучше не бродить в той части города так поздно.
Сьюзан, которая все пропустила мимо ушей, спохватилась и стала припоминать отдельные слова.
– Вы хотите на мессу? В собор?
– Да, милочка.
– Я там никогда не была, – сообщила Сьюзан, не зная, что еще сказать.
– Никогда? Ну надо же…
– Я не католичка. Раньше я ходила в конгрегационалистскую церковь за рекой. Я там венчалась. Только давно уже не хожу.
С тех пор как ушел муж, вот что она имела в виду.
Миссис Дринкуотер кивнула:
– Да, мы тоже венчались там. Хорошая такая маленькая церковь.
– Тогда почему же вы хотите на мессу в собор Святого Петра? – спросила Сьюзан после секундного замешательства. – Извините за нескромный вопрос.
Миссис Дринкуотер посмотрела на елку, тыльной стороной запястья поправила на носу очки.
– Это церковь моего детства, милочка. Я бывала там каждое воскресенье с братьями и сестрами. Там прошла конфирмацию. – Она повернулась к Сьюзан, и та безуспешно попыталась разглядеть глаза старушки за толстыми стеклами очков. – Я ведь урожденная Жанетта Паради. А Джин Дринкуотер стала, потому что влюбилась в Карла. Его мать дала согласие на брак лишь при условии, что я раз и навсегда покину лоно католической церкви. Я так и сделала. Без сожалений. Я любила Карла. Мои родители отказались явиться на свадьбу. Некому было подвести меня к алтарю, так что я шла одна. Тогда это было не принято. А вас кто вел к алтарю, милочка?
– Брат. Джим.
Миссис Дринкуотер кивнула.
– Все эти годы я ничуть не скучала по собору Святого Петра. А теперь вдруг стала вспоминать о нем. Говорят, в старости так бывает. Тянет к тому, что связано с юностью.
Сьюзан сняла с нижней ветки красное украшение и перевесила повыше.
– Если хотите, я могу отвезти вас на мессу.
Но в канун Рождества миссис Дринкуотер крепко спала уже в десять вечера. Рождество прошло неспешно, время до Нового года тянулось бесконечно. А потом раз – и все. Короткие и холодные дни отступили перед январской оттепелью. Тающий снег искрился на солнце, капли воды сияли на стволах деревьев. И даже когда мир вновь съеживался от холода, было заметно, что дни становятся длиннее. Звонил Чарли Тиббеттс, докладывал, что все идет хорошо, проволочки в окружной прокуратуре им только на руку, к тому времени, когда дойдет до суда, все это уже никого не будет интересовать. Он даже не удивится, если дело решат мировым соглашением сторон под обещание Зака больше так не делать. Генеральная прокуратура штата молчит не первую неделю, федеральная прокуратура тоже не предпринимает никаких действий. Так что полный порядок, осталось только подождать.
– Волнуешься? – спросила Сьюзан Зака вечером, когда они вместе смотрели телевизор.
Зак кивнул.
– Не бойся.
А через две недели генеральная прокуратура штата Мэн возбудила дело о нарушении Закари Олсоном гражданских прав.
2
В доме Джима и Хелен раньше всего темнело в гостиной – она была на нижнем этаже, и подоконники в ней были вровень с землей. От тротуара окна отделял маленький садик с подстриженными кустами самшита и изящным японским кленом, тонкие ветви которого шуршали по стеклам. Зимой Хелен рано опускала в этой комнате жалюзи – старинные, красного дерева, они убирались в специальные углубления, скрытые в стене. Хелен нравилось опускать их. Как будто она укрывает дом на ночь и заботливо подтыкает одеяло. Однако в этот вечер привычный ритуал не принес ей никакого удовольствия. Из головы не шла пустяковая тревожная мысль: они с Джимом собирались в оперу с Аланом и Дороти, которых не видели все праздники, но прежде Хелен об этом не задумывалась. На День благодарения и Рождество дома были дети (Эмили все-таки не поехала к своему бойфренду), и Хелен провела эти недели в приятных хлопотах. Сначала приготовления, потом гости, разбросанная обувь и шарфы, хлебные крошки, школьные друзья, надо сложить белье после стирки, потом вместе с девочками пойти на маникюр, всей семьей посмотреть кино, уютно устроившись рядышком на диване вот в этой самой гостиной. Блаженство… Но под блаженством неумолчно билась паническая мысль: они больше никогда не будут жить вместе. А потом дети уехали, в доме повисла пугающая тишина. Комнаты наполнил холод перемен.
Опустив жалюзи на последнем окне, Хелен
