ясный, погожий, плотники прилаживают стропилину, их строительные пистолеты делают «пок-пок-пок».
Банни на работе, но она оставила телевизор включенным. На экране пожилые муж и жена катят чемоданы на колесиках к огромному круизному лайнеру. Они со звоном чокаются шампанским, играют на игровом автомате. «Ха-ха-ха, — смеются они. — Ха-ха-ха-ха-ха». Зубы у них ослепительно-белые.
Крыло пахнет старой подушкой. Сложность буро-охристо-бежевого рисунка маховых перьев зашкаливает. На 27 027 американцев — одна бородатая неясыть. На 27 027 Сеймуров — один Верный Друг.
Сова, должно быть, охотилась с пихты у Кросс-роуд. Зверек, наверное мышь, выбрался на край асфальта, принюхался, дергая носом, и биение его сердца достигло сверхчеловеческого совиного слуха, как луч маяка.
Мышь побежала по асфальтовой реке; Верный Друг расправил крылья и спикировал. Тем временем с запада, рассекая огнями ночь, вылетела машина — быстрее, чем может двигаться живое существо.
Верный Друг. Который слушал. У которого был чистый прекрасный голос. Верный Друг, который всегда возвращался.
В телевизоре взрывается круизный лайнер.
Темнеет. Сеймур слышит, как подъезжает «гранд-ам», как Банни поворачивает в замке ключ. Она заходит в комнату. От нее пахнет в равной мере хлоркой и кленовым сиропом. Она берет крыло:
— Ой, Опоссум! Какая жалость!
Сеймур говорит:
— Кто-то должен заплатить.
Она тянется к его лбу, но он откатывается к стене.
— Кто-то должен сесть в тюрьму.
Она кладет ему руку на спину, и Сеймур напрягается всем телом. Через закрытое окно, через стену, он слышит, как по Кросс-роуд проносятся автомобили — весь этот жуткий нескончаемый человеческий машинный грохот.
— Хочешь, я завтра останусь дома? Я могу сказать, что заболела. Испечем вафли?
Он прячет лицо в подушку. Пять месяцев назад склон за колючей проволокой был домом для рыжих белок, черных вьюрков, малых бурозубок, садовых ужей, пушистых дятлов, бабочек-парусников, летарии волчьей, губастика крапчатого, десяти тысяч землероек, пяти миллионов муравьев. И что там теперь?
— Сеймур?
Она сказала, что у Верного Друга есть двадцать мест к северу, куда он может улететь. Что леса́ там больше. Лучше. Уйма землероек, сказала она. Больше землероек, чем у Сеймура на голове волос. Но она просто врала. Не поднимая головы, он берет наушники и надевает их.
Утром Банни уходит на работу. Сеймур хоронит крыло рядом с яйцеообразным валуном на дворе и украшает могилу камешками.
Под верстаком в дедушкином сарае, под тремя ящиками автомобильного масла и куском фанеры, есть выложенная толем яма, которую Сеймур нашел несколько лет назад. Внутри тридцать пожелтелых листовок с надписью «НАРОДНЫЙ ФРОНТ АЙДАХО — БОРЦЫ ЗА СВОБОДУ», две коробки патронов, одна черная «беретта» и ящик с веревочной ручкой, у которого на крышке написано по трафарету: «25 РУЧНЫХ ОСКОЛОЧНЫХ ГРАНАТ М67».
Упершись ногами по обе стороны ямы, Сеймур хватается за ручку и вытаскивает ящик. Отверткой срывает замок. Внутри сеткой пять на пять, каждая в собственном отделении, лежат двадцать пять серовато-зеленых ручных гранат, рычаги прижаты к корпусу, предохранительные кольца на месте.
На экране библиотечного компьютера ветеран с пугающе красным носом объясняет основные принципы М67. Шесть запятая пять унции взрывчатого вещества. Время горения запала — четыре-пять секунд. Радиус сплошного поражения — пять метров. «После броска ударник под действием пружины отбрасывает рычаг и разбивает капсюль… Капсюль-детонатор инициирует заряд гранаты».
Марианна проходит мимо и улыбается. Сеймур прячет окошко браузера и снова открывает, когда она его уже не видит.
Ветеран встает за валом и, прижимая рычаг, выдергивает чеку. Бросает гранату. По дальнюю сторону вала взлетает фонтан земли.
Сеймур нажимает повтор. Смотрит снова.
По средам у Банни двойная смена в «Пиг-энд-панкейк», так что домой она возвращается только в одиннадцать. Она оставила в холодильнике контейнер с макаронами. На крышке записка: «Все будет хорошо». Весь вечер Сеймур сидит за кухонным столом, держа на коленях осколочную гранату сорокалетней давности.
Последний грузовик уезжает с участков «Эдем-недвижимости» около семи. Сеймур надевает наушники, пересекает двор, пролезает сквозь новую ограду из деревянных брусьев и идет по пустым участкам с гранатой в кармане. Рулонный газон, только что расстеленный во дворе образцового таунхауса, отливает зловещим темно-зеленым блеском. В двух каркасах рядом установлены входные двери, но на месте ручек и замков пока дырки.
Перед каждым домом торчит рекламный щит с плексигласовым ящичком рекламных листков. «Живи по-лейкпортски, как всегда мечтал». Сеймур выбирает левый таунхаус.
Там, где будет кухня, стоят пустые шкафчики. Из окна второго этажа (стекло еще затянуто пленкой и покрыто наклейками) видны кроны последних оставшихся пихт на поляне, где когда-то высилось дерево Верного Друга.
Нигде ни одного грузовика. Ни голосов, ни музыки. В темнеющем небе единственный след самолета рассекает молодой месяц пополам.
Сеймур спускается на первый этаж, припирает дверь доской, чтобы не захлопнулась, и стоит на свежезаасфальтированной дорожке в шортах и водолазке, с наушниками на шее и гранатой в руке.
Это не наша собственность. Они могут делать там что хотят.
Там леса больше, лучше. У совы будет выбор.
Придерживая рычаг, Сеймур набирает в грудь воздуха и пропускает указательный палец под кольцо. Надо только дернуть. Он видит, как бросает гранату в дом, фасад разлетается в щепки, дверь срывает с петель, окна рассыпаются осколками, взрывная волна прокатывает по Лейкпорту, через горы и достигает слуха Верного Друга на том нездешнем суку, где однокрылые призраки бородатых неясытей стоят, моргая в вечность.
Выдернуть чеку.
Колени дрожат, сердце колотится, палец не двигается с места. Сеймур вспоминает видео: грохот, фонтан земли. Пять, шесть, семь, восемь. Выдернуть чеку.
Он не может. Ноги его почти не держат. Палец соскальзывает с предохранительного кольца. Луна по-прежнему в небе, но может сорваться в любой момент.
Констанция
Двенадцатилетки и тринадцатилетки делают доклады. Рамон рассказывает, какие биосигнатурные газы обнаружены в атмосфере беты Oph-2. Джесси Ко строит догадки о микроклимате в степных районах беты Oph-2. Констанция докладывает последней. Со второго яруса библиотеки к ней слетает книга, раскрывается на полу, и над страницами вырастает двухметровый стебель с поникшим цветком.
Остальные дети стонут.
— Это подснежник, — говорит Констанция. — Подснежники — крохотные цветки, которые распускаются на Земле во время холодов. В Атласе я нашла два места, где их так много, что целые поляны кажутся белыми. — Она взмахивает руками, словно вызывая из углов библиотеки ковры подснежников. — На Земле каждый подснежник производит сотни тысяч семян, и на каждом семечке есть мясистая, богатая маслами капелька, которая называется элайосома. Муравьи любят…
— Констанция, — говорит миссис Чэнь, — ты должна была сделать доклад про биогеографические индикаторы на бете
