от великолепия этой минуты.
Родители и братья шли за ними. Потом Гай исчез, затерявшись на скамье Лэси. Августа опустилась на колени, найдя убежище за широкими полями шляпы и шелковистыми черными локонами. Она не ощущала ни радости, ни грусти, а будто бы видела сон, в котором просто наблюдала за происходящим, не участвуя в нем, и не желала ничего, кроме как оставаться, как в магическом кристалле, в этом сне.
Послышался звучный голос мистера Пинка. Эрнест обратил лицо с обожженным на солнце носиком на настоятеля и ловил каждое слово.
– Ибо беззакония свои я сознаю, и грех мой всегда передо мною.
– Отврати Лице Твое от грехов моих и изгладь все беззакония мои.
– Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже [25].
Аделина самодовольно посмотрела на сгорбленные плечи маленького сына.
– Вытащи руку из кармана, – шепотом попросила она и успокаивающе взяла его руку в свою.
Служба продолжалась.
Когда настало время собирать пожертвования на строительство храма, Филипп поднялся со скамьи и присоединился к мельнику Томасу Брону. Они стали с подносом ходить по рядам. Филипп видел, что каждый член его семьи положил туда свое пожертвование. Когда очередь дошла до Эрнеста, тот торжественно положил на поднос золотую ручку, после чего победоносно скрестил руки на груди и посмотрел родителю прямо в глаза.
Филипп и Томас Брон прошествовали к алтарю и представили пожертвования настоятелю.
Мистер Пинк, не веря своим глазам и не сводя глаз с золотой ручки на подносе, порозовел больше обычного. В ту минуту его без преувеличения можно было бы назвать «мистер Скарлет» [26].
На лице у Филиппа Уайтока было невозмутимое выражение. Такое, будто увидеть золотую ручку на подносе пожертвований было обычным делом. Будто он не удивился бы появлению на подносе любого предмета. Филипп вернулся на свое место и бросил усмиряющий взгляд на Николаса, который трясся, давясь беззвучным смехом. На той стороне, где они сидели, царило оживление: явно происходило нечто удивительное. На другой стороне силились понять, что именно. Семья Лэси как раз сидела на другой стороне, и Августа радовалась, что Гай не видел, что сделал Эрнест. От неловкости она была близка к обмороку.
Однако скрыться от Гая ей не удалось. В толкучке на паперти она почувствовала на своем ухе его дыхание.
– Почему у вас там все оживились?
– Из-за того, что лежало на блюде для пожертвований, – пришлось ответить ей.
– Это ты положила?
Они уже вышли на открытый воздух, изумительно чистый и искрящийся голубым глянцем.
Она отпрянула.
– Я? Нет.
– Значит, это проделки маленького Эрнеста. – Он поймал мальчишку за руку. – Эрнест, не ты ли положил на поднос пуговицу от своих штанов? – шепнул Гай.
Эрнест радостно подпрыгнул: как хорошо было освободиться от давящей тяжести.
– Пуговицу от штанов, черт возьми! – сказал он.
Когда Уайтоки добрались до дома, Филипп взял Эрнеста за руку и повел в библиотеку.
– Ну, сейчас ему достанется, – сказал Николас.
– Гасси, – попросила Аделина, – объясни мне, в чем дело? Я не собираюсь оставаться в стороне.
– Папа объяснит. – Гасси бросилась вверх по лестнице.
Николас стоял под дверью библиотеки, приложив ухо к замочной скважине.
– Шлепков пока не слышно, – объявил он.
– А что говорят, слышно? – спросила Аделина.
Николас отпрыгнул в сторону, потому что дверь библиотеки открылась. В ту же секунду Бесси ударила в гонг, который привезли с собой из Индии, созывая семью на полуденный воскресный обед.
Филипп и Эрнест вышли из библиотеки, держась за руки.
Через день или два Гай Лэси появился в «Джалне», чтобы попрощаться, потому что его корабль скоро отплывал из Галифакса.
Аделина позвала дочь.
– Августа! Гасси, иди попрощайся с Гаем Лэси! Он уже на подъездной дорожке.
– Мама, пожалуйста, не надо, – отозвалась Августа.
– Почему же не надо? Он будет ждать. Он, знаешь ли, на тебя заглядывается.
– Лучше не надо. Скажи ему, что я больна.
– Еще чего. Сейчас же приходи.
Августа медленно спустилась. Аделина смерила ее взглядом.
– Что с тобой? – воскликнула она. – Бледная, как смерть. Покусай губы.
Августа была вынуждена подчиниться, чтобы к губам прилила кровь. Гай Лэси уже был у двери. Аделина распахнула ее, как только он постучал.
– Доброе утро! – сказала она теплым, приветливым тоном. – Пожалуйста, заходите! Ах как грустно, что вы отплываете. А куда именно?
– В Ирландию, миссис Уайток.
– В Ирландию! Надо же! Можно только мечтать! Гасси, милая, Гай сказал, что поплывет в Ирландию. Разве ты ему не завидуешь? – Она повернулась к лестнице, где только что стояла Гасси, но девочка исчезла.
– Простите ее, – смиренно сказала Аделина. – Ей что-то нездоровится. Если честно, она только сейчас узнала о вашем отъезде и расстроилась.
– Пожалуйста, передайте ей мои самые добрые пожелания, – сказал Гай, – и скажите, что я сожалею, что не увиделся с ней.
– Когда же ждать вас в следующий отпуск?
– Года через два.
Вскоре он, бодро насвистывая, пошел на конюшню, чтобы повидаться с Филиппом. Аделина взбежала по лестнице и ворвалась в комнату Гасси. Та лежала ничком на кровати, зарывшись лицом в подушку. Аделина взяла ее за плечи и перевернула.
– Как не стыдно! – повысив голос, гневно спросила Аделина. – К тебе наведался симпатичный молодой человек, а ты убежала и спряталась! Что, я совершенно не научила тебя хорошим манерам? Что, отец воспитывал тебя, чтобы наблюдать, к чему ты пришла? Да ты не что иное, как зашуганная и неотесанная деревенская девчонка! Гай Лэси так и думает, он мне сам сказал.
Этого Гасси не выдержала. Вскрикнув, как от боли, она отвернулась, спрятав лицо. Аделине стало ее жаль.
– Возможно, я ошиблась. Гай вроде не был так резок. Наверное, он просто сказал, что ты скромная. Честное слово, после всех неприятностей у меня что-то с памятью. Да… если уж на то пошло… он сказал «скромная и милая деревенская девочка».
Слезы благодарности текли из огромных глаз Гасси на ее стиснутые руки.
– Я очень рада, – прошептала она.
– Гасси, твоя беда в том, – сказала Аделина, – что ты чересчур ранима. Знаю, каково это: я и сама излишне чувствительна. А теперь встань, приведи себя в порядок. Возьмем мальчишек и пойдем за орехами.
Мальчики слушали под дверью. Услышав последние слова, Эрнест не сдержал радостного «ура» – собирать орехи было почти так же здорово, как устроить пикник на озере. Буковые желуди, фундук, орех серый, не говоря уже о поздней дикой ежевике. Неудивительно, что у Эрнеста вырвалось «ура!».
Аделина распахнула дверь.
– Кто сказал «ура»? – требовательно спросила она.
Эрнест опустил голову.
– Я, – ответил Николас.
– За что мне это наказание, – запричитала
