этих невыносимых нот в голосе Ирины. Странно, что она вообще снисходила до беседы с ним!
Но, поразмыслив, Олег понял, в чем дело. Те капли яда, что она в него вливала, избавляли от боли, которую она испытывала, и злиться на нее было бы жестоко и несправедливо.
Но все-таки он злился и долго переживал, что называется, не находил себе места, и радость покидала его, как чувство, которого он не заслуживал даже в самой малой степени.
Но затем приходила Диана, и жизнь снова наполнялась ею, вытесняя все остальное без следа. Казалось, ничто не могло огорчить ее всерьез. Поминутно она смеялась и дурачилась, как ребенок, и Дольников начинал смеяться и дурачиться вместе с ней.
«В конце концов, мы все взрослые люди, — думал он. — Вот и будем вести себя соответственно. А если что-то кому-то не нравится, это не мои проблемы».
Но все-таки, когда оставался один, было непросто.
Он никак не мог съездить к Мирончику. Это была его прямая обязанность, как друга и соучастника той нелепой драки. Тем более Диана говорила, что больницу уже посетила делегация сотрудников с Филоновой во главе. И, конечно, все знают, что Дольников там не появлялся. Но все равно не мог заставить себя поехать.
«Там может быть жена Гены, — думал он. — А встреча с ней может закончиться плохо…»
Кроме того, Мирончик еще находился в реанимации, поэтому к нему пускали только на несколько минут.
«А зачем ехать на пару минут? Не поговорить даже!»
В конце концов, Олег позвонил в больницу, справился о самочувствии друга, тем и ограничился.
«Съезжу потом, — решил он. — Когда его переведут в общее отделение. Завезу апельсинов, колбасы…»
О том, что больше всего боится посмотреть в глаза Гены, он старался не думать.
Помимо Мирончика, терзали мысли о работе.
«Находиться в прямом подчинении Филоновой, бегать, как начинающий, по заданиям, писать всякую чепуху — как это они себе представляют? Опытного специалиста бросили на детскую работу! — кипятился он. — Слуцкий под старость совсем из ума выжил. Эта… проходимка из него веревки вьет, заправляет всем в редакции, а ему и дела нет. Они не думают, что я уйду к конкурентам? Тогда, может, дойдет, как разбрасываться сотрудниками моего уровня?»
Была надежда, что Илья Захарович свое решение за эти две недели поменяет. Все-таки на работе Олег брал на себя львиную долю нагрузки, и пока был на месте, этого не замечали.
Зато теперь, надеялся он, заметят!
Однако же все это, проблемы с работой, женой, боязнь встречи с Мирончиком отходили на задний план по сравнению с тем, что его на самом деле беспокоило. Что делало его жизнь невыносимой пыткой.
Диана.
Она, кажется, поверила, что Олег смирился со своим положением «друга». Он не заговаривал с ней об этом, наученный горьким опытом, был паинькой и «лапочкой», его можно было стелить, как коврик, и вытирать об него ноги — все бы вытерпел.
Диана его состояния не замечала. Радовалась тому, что он изменился, и принимала все, как должное.
— Ты такой милый, — то и дело повторяла она.
— Да, — подтверждал он, — я такой.
— Как я тебя люблю!
— И я тебя, — говорил Дольников с улыбкой.
Но когда ее не было рядом, сходил с ума от тоски и ревности. Она могла исчезнуть на ночь, на сутки, объясняя это работой или семейными делами, и ему ничего другого не оставалось, как смиренно ждать ее возвращения. Он изо всех старался не думать о том, что она проводит время с Максимом, но, помимо его воли, думал, и в таких красках, что синева за окном меркла до черноты, а желание держать себя в рамках слабело до полной своей противоположности.
Диана, тем временем, готовилась к свадьбе. Не догадываясь, какую муку доставляет, она показывала Олегу в своем телефоне свадебные платья, старательно увеличивая каждую деталь, советовалась, какой фасон и цвет лучше выбрать. И Дольников принимал эту игру, давал советы, хотя больше всего хотелось вырвать из рук и разбить этот треклятый телефон, с которым она спала в обнимку, как с живым существом, и проводила больше времени, чем с ним.
Он звонил Верховцеву, жаловался.
— Что тебя не устраивает? — спрашивал тот. — Все же отлично складывается…
— Что — отлично? — кричал Олег. — То, что она выходит замуж за этого кретина?
— И пусть выходит, — смеялся Вадим. — Вся обуза по ее содержанию ляжет на его плечи. А тебе достанется самое лучшее…
— Перестань, — рычал Дольников. — Ты же знаешь, как я к ней отношусь!
— Знаю, знаю. Любишь и все такое.
— Да, люблю!
— Ну и люби себе на здоровье! Как будто кто-то тебе мешает. Имей в виду, это чувство у тебя никто не отнимет, даже законный муж…
— Вадим!
— Хорошо, не буду. А вообще, зря ты мечешься. Ей нужен старший друг, видимо, таково устройство ее психики. Вот и будь им. Вполне благородная миссия, очень европейская кстати. Все это может длиться много лет, и кто знает, может, ты разлюбишь ее гораздо раньше…
— Не говори чепухи!
— Я дело говорю. Просто ты не хочешь внимать моим мудрым советам.
— Иди ты со своей мудростью, — горячился Олег под веселый смех Верховцева и клал трубку.
Он пытался следовать советам Вадима, проводил с собой неутомимую работу. Тщетно. Как ни представлял себя в роли штатного друга-любовника, ничего не получалось. Стоило хоть на минуту вообразить Диану в постели с Максом, он приходил в отчаяние и понимал, что только полное владение ею сможет дать ему покой, о котором мечтал, и если не полное, то хотя бы частичное счастье, если таковое вообще существует.
Мучимый ревностью, он узнал в базе данных, которыми располагал по долгу службы, домашний адрес соперника. И когда Диана говорила, что не приедет к нему ночевать, отправлялся к дому Максима и часами сидел в машине, пытаясь увидеть их обоих или хотя бы ее одну.
Зачем это делал и какие цели преследовал, не знал. Но необходимость хоть что-то предпринять заполняла все его мысли и толкала на поступки, которые еще недавно сам за собой не мог и предположить.
Время между тем шло. Диана все больше входила в роль невесты, нисколько не скрывая от Олега своей радости по этому поводу.
Платье было куплено роскошное, естественно. Теперь выбирались туфли, украшения и место, где будет проходить банкет.
— Вот здесь, — тыкала она острым, алым ноготком в экран телефона, — есть очень миленькое кафе. И в центре, и как бы в стороне, чтобы чужие не ходили. Хочешь, съездим, посмотрим?
— Хочу, — заставлял себя улыбнуться
