теперь в твоем и моем мозгу я воссоздал образ граненого стакана, только не засиженного мухами, а чистого».
Перцепиентка Настя, поставив бутылку «Зубровки» на стол, вернулась к прилавку и принесла граненый стакан.
«Ну, перцепиентка Настя, — мысленно внушал свои команды старший куда пошлют, — теперь принеси не жареного мороженого хека, а хороший кусок румяного окорока!»
— Хоть ты, Хома, и не такой хорошенький, как свинья в дождь, но вот тебе закуска вкусненькая, — промолвила Настя, возвращаясь с окороком, который достала из потайного места.
«А теперь, перцепиентка Настя, в твоей и своей голове я воссоздаю образ сковороды, на сковороде шкварчит свиное сало, на сале жарится яичница из десяти яиц от курочек-леггорнов!»
— Горюшко ж ты мое! — испуганно вскрикнула буфетчица Настя, и лицо ее стало таким хорошим, будто улыбалась чертям за гроши, и печаль в ее глазах отодвинулась, будто копна гороховая. — А где же это я возьму яички от курочек-леггорнов?
И, сделавшись от отчаяния такой большой, как краюха в руках голодного, махнула из буфета на розыски.
Собрался народ в буфете, шумит, ругается, ожидая медлительную буфетчицу. Но вскоре Настя появилась с яичницей на сковороде, несет ее и улыбается так, будто гостю дорогому. И Хома ей также улыбается, словно на дешевом коне вволю наездился. А народ все шумит, возмущается, что такое внимание к старшему куда пошлют, да еще и отлученному от колхозной работы, а ему, народу, которого никто не отлучал от колхозного труда, никакой чести и уважения. Конечно же, если бы узнали, что буфетчица с грибком-боровичком пребывают в санс-контакте, то, может, и не возмущались бы, а так…
Выпив и хорошо закусив, Хома отлученный пошатываясь вышел из чайной. Летнее солнце в небесах смеялось над грибком-боровичком, скаля на него золотые зубы. Грибок-боровичок тоже соскалил зубы, подмигнул солнцу лукаво и спросил:
— Гуляй, душа, без кунтуша [10], эге ж?
Пошатываясь, подался к автобусной остановке, бормоча под нос всякую бессмыслицу:
— Бутум-бас, бутум-басты, а кто будет свиней пасти?.. Била Хима Евдокима, пошла в суд подавать, присудили Евдокиму еще деньги отдавать!
На автобусной остановке грибок-боровичок увидел чернявую молодицу, что сидела на скамье, ожидая попутного транспорта. Молодица так блеснула на него смоляными горячими глазами, что у подвыпившего Хомы отнялись ноги, а сердце оборвалось и упало куда-то далеко в живот. «А что, если вызвать ее на санс-контакт?» — мелькнуло у него в голове.
Хома забыл, что горилка мешает при санс-контактах, что его знаменитые каналы жизненной силы ослабели, что сознание не способно эффективно контролировать рой микрочастиц, а что уж там говорить про автоматизм в достижении определенной силы и концентрации этого сгустка сансы.
Так вот, Хома усилием мышц и воли пытался сообщить микрочастицам определенную энергию и привести их в движение, а они лишь хаотично крутились, и не думая собираться в каналах жизненной силы, — собственно, так ведут себя микрочастицы каждого подвыпившего человека. Грибок-боровичок не смог собрать микрочастицы ни в маленькие, ни в большие потоки, которые бы циркулировали по его телу, он не ощущал разрежения зон в устьях и дельтах протоков, куда бы пытались ринуться микрочастицы из окружающего пространства. Конечно, от этих мышечных и волевых усилий микрочастицы двигались и, двигаясь, создавали шум, и если бы красивая чернявая молодица прислушалась, то даже на расстоянии услышала бы этот беспорядочный шум в теле Хомы, что торчал неподалеку. Но сколько грибок-боровичок ни сосредоточивался на иконописном образе жгучей молодицы, сколько ни притягивал волевым напряжением ее образ к себе и в себя, как ни пытался нейтрализовать свою психическую деятельность — ничего не удавалось, хоть плачь! Уже и так и сяк сосредоточивал свое внимание на мелкой точке сознания, с которой стремился посмотреть на погожую летнюю Яблоневку черными смоляными глазами перцепиентки, то есть привлекательной молодицы, пытался как можно дольше удержаться на этой точке сознания — и все ему не везло, ничего у него не получалось.
Тут с тяпкой в руках показалась Мартоха, возвращающаяся домой с поля. Еще издали увидела своего Хому, еще издали поняла, почему он торчит на автобусной остановке.
— Что, Хома, оказался в дурнях со своей сансой? — спросила Мартоха, которая знала про все грехи, водившиеся за ее мужем. — Стал таким слабым, что только, если под хвост перца, тогда зашевелится твоя санса?
— Разленилась моя санса, — вздохнул грибок-боровичок, нисколько не смутившись от того, что Мартоха застала его во время разнополого санс-контакта.
— А все потому, что ведешь себя непристойно, пьешь горилку, а если бы вел себя пристойно, то не прохлопал бы такую славную молодичку, вошел бы с нею в санс-контакт. Мне, Хома, аж стыдно перед людьми за тебя, что ты стал такой никудышный, и перед этой чернявой молодицей стыдно!
Они шли домой, и по дороге Мартоха все распекала и стыдила своего Хому. Ибо если душа меры не знает, ибо если грибку-боровичку горилка будет так дорога, ибо если пьяный свечки не поставит, а только все повалит, то санс-система вообще выйдет из строя. Нарушится циркуляция сансы, испортятся каналы, по которым она двигается, окажутся тщетными все усилия по очистке санс-системы. А вдруг санса грибка-боровичка начнет бесконтрольно переливаться прямо на улице в санс-систему какого-нибудь первого встречного яблоневца! В таком случае что может произойти? Может произойти такое, что организм Хомы будет все время мучиться от постоянной нехватки сансы, зато организм этого яблоневца пострадает от ее излишков, и грибок-боровичок даже не узнает, что, сам страдая, он одновременно причинил неожиданные страдания другому колхознику или трудовому интеллигенту.
Так вот, Хомушко дорогой, говорила по дороге домой сердечная Мартоха, негоже брататься с зеленым змием, ибо испоганишь свою санс-систему, атрофируются каналы, а в магазине их не купишь, из-под полы не достанешь. А твоя санса, Хомушко золотой, ой как еще понадобится и дома в хозяйстве, и в колхозе, когда минет твой срок отлучения от работы. Хорошенько подумай, Хомонько ненаглядный, с чем вернешься ты в коровник!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
в которой со слезами на глазах автор описывает неимоверное происшествие в коровнике, когда народный контроль дает понять Хоме отлученному, что он таки вправду Хома отлученный
Всю жизнь проработав в колхозе, Хома и ведать не ведал, какое это несчастье,
