тридцать пятым домом припаркован грузовик. Я иду разведать, что у нас за новые соседи. Из подъезда выходит Кайл, катя перед собой тележку для покупок, забитую коробками, и выгружает их в открытый кузов. Я все еще удивляюсь, что за ним молчаливой тенью не тащится Кеннет.
Из тележки падает одна коробка. Я поднимаю ее и отдаю Кайлу. Он старается не смотреть мне в глаза.
– Уезжаете?
Кайл кивает и зашвыривает коробку в кузов.
– Куда?
– Плевать. Здесь жить уже просто невозможно.
К нам стекаются Брендан, Малявка Фредди, Нолан и Дэйв Толстый. Брендан кивает мне, остальные пялятся на мое перебинтованное запястье. Брендан заглядывает в кузов, садится на пандус подъезда и спрашивает:
– Чего за движуха, парни?
– Кайл переезжает, – отвечаю я. Пусть лучше он отдувается, чем я. – И не сказал куда.
– Да потому что насрать, где жить! Лишь бы свалить! Я захожу в магазин – Мохад называет меня Кеннетом! Я играю с вами в крышки – надо оставить фишку для Кеннета, хотя ему уже не надо! На тебя, Аарон, я вообще смотреть не могу! Ты пытался сдохнуть и все равно выжил, а от Кеннета остались одни кости!
Из подъезда выходят его родители, он забирает у матери ящик и швыряет в грузовик прямо через голову Брендана. Что-то разбивается.
– Забудьте про меня, и все!
Он снова ныряет в подъезд, и мы уходим на третий двор, чтобы ему не мешать.
– Некрасиво вышло, – говорит Малявка Фредди.
Брендан отмахивается и спрашивает меня:
– Ты как, нормально?
Я киваю, хотя, если честно, мне хреново.
– Этот, как его, Колин к тебе ходит?
– Не. Да ну его, – отвечаю я, и мы меняем тему.
Брендан даже похлопывает меня по спине. Некоторое время мы болтаем все вместе, как будто я и не выпадал из компании, потом меня подзывает мама, и я бегу к ней, собираясь попроситься еще погулять.
– Звонил доктор Слэттери, – говорит мама, сжимая в руке телефон.
– Решил вернуть деньги, которых он не стоит?
– У него есть знакомая в Летео. – Мама зажмурилась, как будто боится даже смотреть на меня. – Он поговорил с ней, ее зовут доктор Касл или как-то так. Она готова назначить консультацию.
Охренеть.
Я оглядываюсь на друзей. Теперь я знаю, как все исправить, чтобы они никогда меня не возненавидели. И я перестану постоянно думать про Колина.
– Давай запишемся.
(ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, ИЮНЬ, МЕСЯЦ НАЗАД)
Доктору Эванджелин Касл хватило одной консультации, чтобы установить: корень всех проблем – моя ориентация. Все равно пришлось сходить еще на несколько приемов, прежде чем мне назначили процедуру, но вот наконец этот день настал. Мама не может пойти со мной: она и так слишком часто отпрашивалась с работы, и терпение начальства начинает иссякать. Кому-то же надо платить за квартиру и за мою операцию. Зато со мной пойдет Женевьев.
– Сынок, все будет хорошо.
Когда-то мама обещала, что со мной никогда не случится ничего плохого. Потом я вырос, и все пошло куда-то не туда, но сегодня я ей верю. Худшее, что может случиться, – не случится вообще ничего.
– Будет.
– Аарон, имей в виду: я подписала все документы только ради тебя. Я не хочу тебя менять. Не считаю тебя ненормальным. Просто нам всем нужно начать с чистого листа. И ко мне наконец вернется мой любимый сын, который не будет обманывать Женевьев и не захочет навсегда меня покинуть.
Она не выпускает меня из объятий, и ее слова больно ранят. Как хорошо, что мне не придется больше помнить, как я разочаровал и мать, и отца.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, 18 ИЮНЯ
Я веду пальцем по шраму-улыбке и хочу улыбнуться сам. Как же я счастлив!
Мне одобрили процедуру коррекции памяти. Звучит жутковато, есть риски – новые технологии, работа с мозгом, все дела, – и врачи очень осторожничают, прежде чем назначить операцию лицам младше двадцати одного года. Но мне разрешили вытрясти из головы немного прошлого и немного правды о том, кто я такой, пока я сам себе не навредил.
В зале ожидания, как всегда, людно, не то что в больнице, куда я ходил к доктору Слэттери. К нему-то никто не готов часами стоять в очереди. Зато по его рекомендации нам дали неплохую скидку. Надо всюду искать плюсы.
У Женевьев дрожит нога и бегают руки. Вот поэтому я и хотел пойти один, но они с мамой не желали ничего слушать. Чтобы убить время, можно взять со столика какой-нибудь журнал про душевное здоровье, брошюру или анкету, но я уже знаю все, что надо.
В Летео отказывают клиентам, которые хотят забыть спойлеры к «Игре престолов» или несчастную любовь. Мы же не в кино. Здесь помогают стереть воспоминания, из-за которых люди начинают сами себе делать хуже. От разбитого сердца не умирают. Умирают, ну, например, от успешной попытки суицида.
Вон, скажем, сидит пожилой латиноамериканец и без остановки повторяет выигрышные номера лотереи, в которую проиграл. Его наверняка сразу завернут.
Я замечаю в зале пару знакомых лиц с групповой терапии, на которую меня гоняли, чтобы проверить, не лечатся ли мои раны временем.
Забавно: от этой терапии мне хотелось сдохнуть еще сильнее.
Женщина средних лет воет раненым зверем, качается на стуле и бьет кулаком в стену. К ней бросается медбрат и пытается ее успокоить. Я ее знаю – не по имени, конечно. Ей не дает покоя память о том, как ее пятилетняя дочь погналась за птичкой, выбежала на загруженную трассу… Ну да, вы уже догадались.
Я опускаю глаза и пытаюсь не слушать ее крики, но тут подходит второй медбрат со смирительной рубашкой, и я невольно поднимаю глаза и смотрю, как ее уносят в ту самую дверь, куда скоро войду и я. Интересно, сколько ей придется забыть, чтобы жить без смирительной рубашки (и, пожалуй, кляпа, чтобы заглушить крики)?
Все затихли. Смолкли разговоры. На кону стоят жизни людей.
Вон тот очень-очень пухлый парень – кажется, Мигель – сказал на групповой терапии, что сможет победить переедание, только если забудет детскую травму. На его футболке осталось от завтрака пятно кетчупа. Хочется подойти и обнять его. Надеюсь, Мигеля признают достаточно больным, сделают операцию, и он будет снова здоров – физически и духовно.
Я, как и он, пришел сюда потому, что больше не хочу быть тем, кто я есть. Я хочу быть так счастлив, что незваные тени плохих воспоминаний навсегда поблекнут.
Доктор Касл попросила
