любви?
Где-то здесь активируется та часть, которую миссис Лейн зовет мегаломанией. Ури говорит – высокая самооценка:
– Нет ничего, чего он был бы недостоин. – Игрок складывает руки на столе и подвигается ближе корпусом, впиваясь взглядом в собеседницу. – Итан – не просто эльф. Он высшее существо. Бог, явленный в человеческой форме. Точка координат, вокруг которой вращается Вселенная. Он знает больше всех и видит то, к чему слепы другие. Ощущает цвета в словах и слова в звуках. С ним говорит воздух и показывает новости небо. – Слова такие ровные и цветные, как у самых уверенных и опытных адвокатов в суде. А глаза. Глаза с легким прищуром и готовыми звенеть гильзами. – Он – лучшее изобретение мира. Все, кто не способен увидеть это, идут нахуй.
Миссис Лейн с Ури знакома не первый день. Потому медлит лишь пару секунд:
– А говоришь, не любишь.
– Я не сказал, что не люблю, док. – Король сбрасывает режим боевого ангела и вальяжно откидывается на спинку стула. – Я сказал, он проблемный.
– И что это значит?
Ури медлит немного, пока растягивается проказливая ухмылка, и после подмигивает:
– Хотел посмотреть на вашу реакцию.
– Я прошла твой тест?
– Прошли, док. И я вообще смягчу обороты, если меня все-таки кто-нибудь покормит.
– Обед через полтора часа.
– Полтора часа было пару минут назад! – Он тычет в часы над дверью, которую не видно на записи.
– Меньше, чем через полтора.
Ури осуждающе качает головой, скрещивая руки на груди.
– Сколько времени ты себе хочешь?
– На обед?
– Ури.
Ури думает. Ури анализирует и барабанит пальцами по предплечью:
– Вы всегда будете показывать ему эту запись, чтобы я появился?
– Планируем.
– Тогда, – король поворачивается к камере и поднимает раскрытую ладонь в воздух, – hola [19], бро! Есть у меня предчувствие, что они тебя уломали на эту гуманитарную хуйню! Я хочу, – рука снова к груди и взгляд исподлобья на собеседницу, – вино и конфеты с ликером. Это мои условия.
– Вам пятнадцать.
– Пятнадцать человеческих равны семидесяти шести кошачьим, мэм.
– Я не мэм, а ты не кот.
– Конечно, нет! Какой я кот, если вы не даете мне гулять самому по себе.
– Тогда спрашиваю еще раз: сколько времени ты хочешь?
– Пожизненно и еще на несколько дней [20].
– Ури.
Ури возводит очи горе и шумно вздыхает, почти мыча на выдохе:
– Если мы доживем до восемнадцати, хочу вино, шоколад с ликером, порнушку, горничную на час, – список быстрый, без загибания пальцев, – и оставьте мне день, когда бог не колдует вне Хогвартса.
– Один день? – Опять же: миссис Лейн сам профессионализм и спокойствие.
– Если бы он создал мир не за шесть дней, а за пять, я бы попросил два.
– И как это понимать?
– Очень просто. Один бог на смену, миссис Лейн.
Доктор коротко вздыхает:
– Надеюсь, насчет горничных ты пошутил.
– Как бы я хотел вообще не уметь шутить!
– Ты точно понимаешь, что все это серьезно? Итану будет очень тяжело жить, если ты продолжишь появляться без предупреждения.
– Еще раз повторяю: я умею не только дрочить, ага? – Король выпрямляется, сохраняя позу, и смотрит достаточно для него серьезно. – Думаете, мне по душе мир за этими стенами? Только вот, – лицо меняется, принимает наигранно жалостливый вид, – не хватает тепла человеческого тела… горячих объятий, силь…
– Тормози.
Король псевдообидчиво вздыхает, опуская плечи. Но потом, конечно, меняется. Хлопает в ладоши. Оглушает:
– Да начнутся переговоры, доктор Квинзел [21], пока вы не успели влюбиться в своего пациента!
На записи не видно, как миссис Лейн наливает себе стакан воды.
И выпивает залпом.
Жалость в моем случае – это грязно-красная краска, как кровь в земляной жиже. Или в трещинах деревянных половиц. Когда я себя жалею, окунаю пальцы в строительную форму – подобие палитры, – забираюсь на стремянку и пишу что-нибудь измазанными живыми кистями. По большей части цитаты. Я их собираю в течение недели. Не больше пятнадцати. Потому что до этого числа я почти никогда не дохожу.
Сегодня, в день, когда ты пришел, я успеваю написать девять.
«Жизнь – занятие не для каждого».
Колонка на столе под двумя громадными окнами, выходящими на лес.
«Запрись у себя дома и разбей зеркало».
Пока мне себя жалко, играет «Reborn». Это Simon Poole.
«Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня».
Тема видеоигры, символ которой вытатуирован у меня ниже затылка с подписью «Баланс сместился» [22].
«Я устал быть один, как воробей под дождем».
Иногда мне кажется, что эта мелодия может убить. Будто в ней зашифрованы ноты заклинания или слова-маркеры темного гипноза.
«Я умер и похоронен. У меня не будет детей».
Под нее растекаются слишком густые мазки, заляпывается кровавыми каплями комбинезон.
«Одно прикосновение, и я исчезну».
Под нее я могу плакать и не замечать, пока машинально не начну стирать влагу неудобно вывернутым локтем.
«А если завтра не будет? Сегодня, например, его не было».
Ты когда-нибудь жалеешь себя, Чоннэ? Унижаешь собственной мыслью?
Я – да.
«Мой дорогой Сиксмит,
сегодня утром я выстрелил себе в рот из люгера Вивиана Эйрса. Многие проповедуют, что самоубийство – это проявление трусости. Эти слова не имеют ничего общего с истиной. Самоубийство – дело невероятного мужества».
Кто это я? Муляж с ценником, пыльная ложная упаковка, упавшая не в тот мир.
«Каждую ночь я вырезал у себя сердце, а к утру оно вырастало заново».
Следы моих ладоней мажут стены, потом я смотрю на алые пальцы и касаюсь ими мокрых слез, наношу себе румяна. Замерз или смутился. Выбирай, что хочешь.
В районе десятой цитаты все всегда меняется. После кровавого макияжа с резким характерным запахом химических соединений. Вторая стадия всегда – гнев. Пограничная. Мост между мной и Ури. Раньше я сдерживался, молча сжимая кулаки, а сейчас научен выплескивать. Вспышки злости и ярости ко всем тем, кто говорит, что я выдумываю, всем, кто предоставляет доказательства или звенит в ушах диагнозами. Ко всем, кто не понимает, уходит, теряет интерес и бросает. На краткий миг мы всегда их ненавидим. Их – это людей.
– Противные, никчемные и глупые извращенцы, помешанные на плотских утехах! – Я всегда не могу себя контролировать, и Ури пробирается, громко цедит сквозь зубы, намереваясь стереть мою жалость со стен. – Гадкие безнравственные ублюдки! Жадные до власти и денег мудаки!
Ему плевать на написанные мной цитаты. Плевать почти на все. Он начинает презирать других и меня. За слезы, которые я лил минуты назад, за всхлипы, затрудняющие дыхание,
