очень пошловатая, обыкновенная русская филистерія, но нѣтъ благовидной причины прервать съ ними дальнѣйшее знакомство».
Онъ записалъ кое-что въ свой меморандумъ о новыхъ русскихъ знакомыхъ и поставилъ большое nota-bene въ томъ мѣстѣ, гдѣ значилось о молодой дѣвушкѣ. Тамъ написалъ онъ, что дѣвочка смотритъ теперь куклой, но что, вѣроятно, она не совсѣмъ еще извращена глупымъ воспитаніемъ.
«Надо поѣхать вечеркомъ», рѣшилъ Телепневъ, и велѣлъ Якову подать одѣться и сходить за фурманомъ. Въ большомъ домѣ въ этотъ вечеръ, вѣроятно, не ожидали постороннихъ. Отецъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, предъ каминомъ, пилъ зельтерскую воду и очень оживленно, хотя вполголоса, разговаривалъ съ своей belle-sœur, которая развалилась съ ногами на турецкомъ диванѣ.
— Нѣтъ, Нина, — говорилъ онъ, выпячивая губы: — ты меня сдѣлаешь несчастнымъ человѣкомъ. Ты меня знаешь, я на все готовъ. Я не посмотрю на семейство. Я страстный человѣкъ.
— Полно, Jean, — медленно отвѣчала ему Нина Александровна, покачивая своей ножкой: — ну, какой ты страстный человѣкъ. Ты слишкомъ для этого — volage. Потому-то я съ тобой такъ и говорю, что я тебя прекрасно знаю.
— Нѣтъ, ты меня не знаешь и не имѣешь права такъ меня мучить. Помилуй, какую будущность готовишь ты мнѣ! Помилуй, Нина, чѣмъ же ты недовольна, что можетъ тебя огорчать? Это просто у тебя хандра.
— Да, хоть бы и хандра, — отвѣчала молодая женщина: — все-таки ты ее не вылѣчишь. Я не могу дольше оставаться въ этой глупой жизни.
— Но чего же тебѣ надо, ma chère, — птичьяго молока?
— Мнѣ надобно человѣка, мужчину; а ты — тряпка.
— Нѣтъ, ты не уѣдешь, — прервалъ онъ, вставая съ креселъ: — я лягу поперекъ дороги — ты не уѣдешь.
— Ничего этого не будетъ, и пожалуйста ты меня не пугай. Это смѣшно, Jean; такой эгоистъ, какъ ты, никогда ни на что крупное не рѣшится.
Онъ заходилъ по комнатѣ и пускалъ густые клубы дыма.
— Я убѣгу изъ дому, — вскричалъ онъ.
— И прекрасно сдѣлаешь, потому что здѣсь ты совершенно безполезенъ, ты только торчишь на глазахъ и надоѣдаешь Julie. Поѣзжай себѣ въ Петербургъ на зиму, ходи тамъ къ Дюссо, играй на бильярдѣ, ѣзди въ англійскій клубъ, таскайся тамъ съ разными камеліями — вотъ твоя жизнь.
Каминъ догоралъ. Въ кабинетѣ становилось темно.
— Нѣтъ, Нина, — прошепталъ онъ, подходя къ турецкому дивану и становясь на него однимъ колѣномъ. Онъ взялъ ея руку. — Нѣтъ, ты меня не покинешь, я одинъ въ этомъ мірѣ. Что жена? Она меня не понимаетъ.
— Да тебя понимать-то нечего.
— Полно, не растравляй моихъ ранъ. Говорю тебѣ, что я страстный человѣкъ. Неужели ты меня подозрѣваешь въ чемъ?
— Въ чемъ подозрѣвать? — полно говорить вздоръ, Jean. Я ужь давнымъ-давно перестала чувствовать какую бы то ни было ревность. Развѣ можно ревновать такихъ людей, какъ ты! Вотъ ты теперь сидишь со мной, а войди другая женщина и останься съ тобой наединѣ, ну ты сейчасъ же примешься за свое всегдашнее серьезное занятіе, — за волокитство.
— Mon Dieu, Нина! je me brûlerai la cervelle.
— Посмотримъ. Дѣлай съ собой, что хочешь, но я живу здѣсь послѣднюю зиму, — это мое рѣшительное слово.
Онъ взялся за волосы и хотѣлъ сдѣлать какое-то энергическое приближеніе къ своей belle-sœur, когда въ дверь послышался стукъ.
— Кто тамъ? — сердито спросилъ онъ и подбѣжалъ къ двери.
— Зажги, по крайней мѣрѣ, свѣчу, — сказала спокойно брюнетка, привставая на диванѣ.
Онъ зажегъ свѣчу и повторилъ свой вопросъ.
— Я-съ, — отвѣчалъ голосъ за дверью — г. Телепневъ, — отвѣчалъ лакей.
— Ah, que diable l’emporte!
— Я пойду его занимать, — сказала брюнетка.
И не обращая вниманія на то, что онъ взялъ было ее за руку, оправила платье и вышла въ залу, освѣщенную большой столовой лампой, подъ разноцвѣтнымъ абажуромъ.
Телепневъ стоялъ между двумя роялями въ тѣни, которую бросала отъ себя одна изъ боковыхъ печей. Онъ слышалъ возгласъ Деулина и догадался объ его содержаніи. Брюнетка поклонилась ему, прищуривъ, по обыкновенію, свои глаза. Телепневъ досадовалъ на себя въ эту минуту, что онъ поѣхалъ, не зная зачѣмъ, сидѣть въ пошлѣйшей филистеріи. Да и возгласъ хозяина дома не могъ смягчить расположеніе его духа.
— Сестра сейчасъ выйдетъ, — сказала брюнетка — садитесь, пожалуйста. Вы послѣдній разъ такъ скоро ушли, что я рѣшительно не успѣла познакомиться съ вами.
— Напротивъ, — отвѣтилъ Телепневъ: — мнѣ кажется, что я слишкомъ долго сидѣлъ и завелъ даже неумѣстный споръ. Вы куда-нибудь не собираетесь ли ѣхать? такъ, пожалуйста, скажите.
— Нѣтъ, нѣтъ. Иванъ Павловичъ дома, сейчасъ выйдетъ, а у Темиры сидитъ одинъ профессоръ, онъ ей даетъ урока натуральной исторіи. Сестра всегда присутствуетъ при этихъ урокахъ.
— Ваша племянница еще продолжаетъ занятія?
— Какъ же. Къ ней ходятъ нѣкоторые профессора. Она очень способная дѣвушка. А вы, m-г Телепневъ, чѣмъ же собственно занимаетесь?
— Позвольте мнѣ вамъ безъ церемоніи сказать, что вѣдь это для васъ совсѣмъ не интересно, занимаюсь ли я анатоміей или ѣздой на конькахъ. Вы просто спросили для того, чтобы меня чѣмъ-нибудь занять.
— Ахъ, Боже мой, почему же?
— Да такъ-съ. Я нисколько не желаю задѣвать вашего самолюбія, но вообще у насъ женщины не могутъ еще интересоваться какими-нибудь научными вопросами.
— Положимъ такъ, m-r Телепневъ, — возразила — она, задѣтая за живое — допустимъ даже, что я начала васъ занимать, но вамъ гораздо пріятнѣе говорить о томъ, что васъ интересуетъ, чѣмъ о какомъ-нибудь вздорѣ.
— Да-съ, но, къ сожалѣнію, все это дѣлается изъ конвенанса.
Брюнетка хотѣла что-то отвѣтить, но изъ кабинета m-me Деулиной отворилась дверь. Телепневъ всталъ. Оттуда показалась высокая фигура въ вицъ-мундирѣ. Эго былъ, пріятельски знакомый Телепневу, профессоръ зоологіи, у котораго онъ въ теченіе трехъ лѣтъ слушалъ каждый семестръ разныя части его науки. Огорченный скептикъ крѣпко пожалъ ему руку и тутъ же сорвалъ какой-то нѣмецкій вицъ, проходя въ переднюю. За нимъ показалась барыня съ дочерью. Дѣвушка, нахмуривъ брови, кивнула головой Телепневу и, не присаживаясь къ дивану, начала въ дальней половинѣ залы прохаживаться взадъ и впередъ. М-mе Деулина, въ чеицѣ съ длинными лентами и короткой мантильѣ, завздыхала, увидя Телепнева, и сѣвши на диванъ, подняла на него свои удивленные глаза, точно желая спросить — чему ей приписать появленіе рѣзкаго и самоувѣреннаго студента.
— М-г Телепневъ, — проговорила наконецъ хозяйка дома, разводя ладонями врозь: — какъ это любезно съ вашей стороны…
— У васъ даетъ уроки профессоръ Игнаціусъ?
— Да, вотъ моя Темира доканчиваетъ въ нынѣшнемъ году свои занятія. Мы имъ очень довольны, онъ такой пріятный человѣкъ и такъ много знаетъ.
— Свѣтлая голова, только я не думаю, чтобы онъ былъ хорошъ для элементарнаго преподаванія.
— Онъ очень хорошо разсказываетъ, — замѣтила
