брюнетка.
— Да, у него есть свой особенный, оригинальный даръ слова, но я опять-таки повторяю, что онъ хорошъ въ аудиторіи, для людей подготовленныхъ, хорошъ по своимъ свѣтлымъ соображеніямъ. Вообще же энциклопедическое преподаваніе естественной исторіи не приноситъ никакой пользы.
— Помилуйте, — вздохнула барыня — это такъ интересно, познакомиться съ устройствомъ вселенной и видѣть во всемъ…
— Премудрое провидѣніе, — добавилъ Телепневъ. — Но еслибъ за тѣмъ только заниматься естественными науками, толку было бы мало. Конечно, лучше, если дѣвушка узнаетъ про какого-нибудь рака или инфузорію, чѣмъ выдолбитъ генеалогію какихъ-нибудь французскихъ королей; но это все-таки не придастъ ей никакого серьезнаго импульса.
Дѣвица, ходившая въ темнотѣ, остановилась на минуту и начала прислушиваться.
Вышелъ отецъ, морщась и зѣвая. Онъ небрежно подалъ руку Телепневу и началъ широкими шагами похаживать около печки.
— Вотъ, Jean, — обратилась кь нему брюнетка: — m-r Телепневъ опять насъ поражаетъ. При немъ рѣшительно нельзя высказывать никакихъ мнѣній.
— А! — протянулъ онъ и, обернувшись въ сторону своей жены, сказалъ съ гримасой: — здѣсь холодно и вонно. Этотъ дуракъ Гришка всегда навоняетъ лампой.
— Ты куда-нибудь ѣдешь, Jean? — спросила нараспѣвъ супруга.
— Въ клубъ поѣду.
Человѣкъ вошелъ и доложилъ, что чай поданъ.
— Ты, болванъ, всегда навоняешь лампой, — крикнулъ на него баринъ. — Oh, les gens, les gens!
Хозяйка пригласила Телепнева въ столовую, гдѣ на большомъ столѣ шипѣлъ серебряный самоваръ и вмѣстѣ съ сухарями и разными печеньями стояло блюдо съ холоднымъ жаренымъ. Деулинъ былъ очень не въ духѣ и даже не присаживался до тѣхъ поръ, пока дочь не налила ему чаю и не поставила чашку на его мѣсто. Расположеніе духа мужа тотчасъ же отразилось на вздыхающей барынѣ, и она совсѣмъ раскисла. Дѣвица разливала чай, и лицо еще ея было скрыто отъ Телепнева самоваромъ. Только одна брюнетка-была совершенно спокойна и видимо желала занимать не совсѣмъ-таки пріятнаго гостя.
— Получаете вы здѣсь русскіе журналы? — спросила она. — Нынче они оживились.
— Да, я имѣю всѣ литературные и нѣсколько спеціальныхъ, — отвѣтилъ Телепневъ, и подумалъ при этомъ: «хоть бы она лучше меня не занимала, а то я опять ее на чемъ-нибудь оборву».
— Вамъ, вѣроятно, нравится больше «Русскій Вѣстникъ»? — заигрывала она.
— Да, онъ теперь самый серьезный и бойкій.
— Очень, кажется, увлеченъ Англіей.
— Англіей, — вдругъ отозвался Деулинъ, прихлебывая чай. — Я, mon cher, не понимаю этого. Ну, я былъ и въ Англіи. Джонъ-Буль все-таки Джонъ-Буль. Намъ совсѣмъ этого не нужно. Да и никакой нѣтъ свободы. Я самъ собственными глазами видѣлъ, какъ на Regent street полисменъ пинками толкалъ одну женщину. Правда, она была немножко dans les vignes du seigneur. Ho вѣдь онѣ всѣ тамъ тянутъ джинъ. Ну, вотъ вамъ и свобода хваленая. Ахъ, Темира, дай-ка мнѣ еще полчашки… Что это за вкусъ нынче въ чаѣ… этотъ дуракъ Гришка. Oh, les gens, les gens!
— Я думаю, что y французовъ, — начала брюнетка, немножко тонируя: — гораздо больше развито чувство свободы… и они это доказали.
— Вы такъ полагаете? — спросилъ ее Телепневъ, намазывая бутербродъ.
— Да, я въ этомъ убѣждена.
— Вы жестоко ошибаетесь, — рѣшилъ онъ и, проглотивши кусокъ, медленно положилъ ножикъ и выпрямился на стулѣ. — Изъ вашихъ словъ я вижу, что вы совершенно не понимаете глубокой разницы, какая существуетъ-въ историческомъ развитіи этихъ двухъ націй. Французы никогда не любили и не будутъ любить настоящей свободы.
— По, помилуйте, как же?… — начала было брюнетка.
— Позвольте мнѣ досказать. Революціи ничего не значатъ, — однѣ только вспышки. Но французы безъ няньки, безъ опеки правительства, которое имъ все поставляетъ, начиная съ мера и кончая послѣднимъ камешкомъ шоссейной дороги, — безъ этого няньчанья они пропали. И всегда во французскомъ обществѣ возьмутъ верхъ буржуазныя тенденціи, для которыхъ мелкіе интересы и почти рабское поклоненіе передъ центромъ будутъ дороже всякой истинной и разумной свободы!
Выговоривши свою тираду по «Русскому Вѣстнику», Телепневъ прихлебнулъ изъ чашки и увѣренно поднялъ голову. Деулинъ хотѣлъ было что-то возразить, но тряхнулъ головой и, ни съ кѣмъ не прощаясь, уѣхалъ въ клубъ. Супруга его, какъ насѣдка, вся нахохлившись, прослѣдила за нимъ тоскующими глазами, пока онъ не скрылся въ переднюю.
— Но помилуйте, m-r Телепневъ, — горячилась брюнетка.
— Позвольте мнѣ досказать. Англичане совсѣмъ не то: они не будутъ строить баррикадъ, но у нихъ всякій человѣкъ сознаетъ свои права, и правительство не явится руководить каждымъ его шагомъ. Вы не сдвинете никакими силами принципа его «self governement». Вотъ въ томъ-то и бѣда, что у насъ, въ русскомъ обществѣ, все понимаютъ превратно и увлекаются однимъ трескомъ.
Брюнетка покраснѣла. Тонъ Телепнева показался уже очень безцеремоннымъ и ей, и вздыхающей барынѣ. Но этого мало. Самолюбіе ея было взорвано тѣмъ самоувѣреннымъ спокойствіемъ, съ которымъ Телепневъ показалъ ей, что она не смыслитъ ничего въ томъ, о чемъ говоритъ.
— Я все-таки остаюсь при своемъ мнѣніи, m-r Телепневъ. Помилуйте, посмотрите вы на агличанъ въ ихъ внѣшней политикѣ. Какой эгоизмъ, какія возмутительныя интриги для того только, чтобъ имъ было хорошо!
— Нація, сознающая свою силу и свои права, не можетъ не быть себялюбивой, и наконецъ это къ дѣлу не относится: мы говорили о томъ, гдѣ есть настоящій духъ свободы, въ Англіи или во Франціи.
Барыня уже рѣшительно не знала, что ей дѣлать. Она тоскливыми, безпокойными глазами своими оглядывалась въ обѣ стороны. Но у ней не было энергіи прекратить споръ, пригласивъ гостя перейти въ гостиную, такъ какъ всѣ уже отпили чай.
Маневръ этотъ произвела Нина Александровна и, переходя въ гостиную, продолжала все-таки перебрасываться съ Телепневымъ возраженіями, больше, конечно, цѣпляясь за слова и пасуя предъ рѣзкими доводами студента, катавшаго по «Русскому Вѣстнику».
Барыня сѣла нахохлившись къ столу, и по ея лицу можно было заключить, что она собирается начать какую-нибудь очень складную для нея фразу. Брюнетка также примостилась къ столу, а Телепневъ почему-то остановился у одного изъ роялей и, облокотись объ него, стоялъ въ выжидающей позѣ. Брюнетка бросила быстрый взглядъ на непріятнаго спорщика и не скоро оторвала его отъ Телепнева. Въ полусвѣтѣ его стройная фигура и красивое блѣдное лицо были симпатичнѣе его тона, того тона, съ которымъ онъ велъ политическій разговоръ, намазывая себѣ тартинку.
— Да, m-r Телепневъ, — рѣшилась наконецъ барыня, испустивши изъ себя глубокій вздохъ: — вы, можетъ быть, справедливо разсуждаете, ио вѣдь нельзя такъ уже не допускать другихъ мнѣній…
— Мы, русскіе, — перебила брюнетка: — спорить не умѣемъ, у насъ никогда нѣтъ средины. Не такъ-ли, m-r Телепневъ?
Телепневъ только-что собрался отвѣчать, какъ въ комнату вошла дочь и, оглянувши его съ ногъ до головы, сѣла въ сторонкѣ и взяла работу.
Телепневъ понялъ, что ему хотятъ дать замѣтить
