и миссис Хоффер, но они могут подождать. Пожалуйста!
– Где приглашения?
– Там же, в сейфе…
Я заткнула пистолет за пояс и повернулась к Мики.
– Милый, я проверю сейф.
Он пожал плечами:
– Валяй. Всех денег не бери, оставь половину.
Размеры гардеробной полностью соответствовали общему бегемотскому стандарту «линкольна», особняка, гостиной, спальни, ванны и самой хозяйки. Так… значит, слева в стене… Последовательно открывая шкафы и раздвигая развешенные там бегемотские одеянья, я добралась до сейфа и взялась за колесико с делениями. Двадцать три – пятнадцать – сорок шесть – восемь… Внутри щелкнул замок, я повернула массивную рукоятку, потянула дверцу на себя и тут же оказалась в полной темноте. В доме погас свет! Неужели ловушка? Чертова бегемотиха специально заманила меня сюда!
– Мики! – крикнула я во тьму. – Мики, ты там?
Он не ответил. Озноб пробежал по моей спине.
– Мики! Мики!
– Я здесь! Все в порядке! – голос мужа звучал как-то напряженно, без обычной расслабленной ленцы. – Оставайся на месте. Тут у нас короткое замыкание, отскочили пробки. Ничего страшного, уже включается аварийное…
Что ж, в порядке, так в порядке… Под потолком мигнула и включилась тусклая лампа-аварийка. При помощи фонарика я обследовала содержимое сейфа. Побрякушки, четыре пачки сотенных банкнот, одна из которых початая, три открытки-приглашения с богатым золотым тиснением. Лого – раскрытая книга на фоне восходящего солнца и надпись по кругу: «Фонд прогрессивного общества». Текст: «Мистер Джошуа Соронс приглашает, – далее пустая, предназначенная для заполнения строчка, – на благотворительный вечер, посвященный открытию нового университета». Гостей просят предварительно зарегистрироваться… номер телефона…
Вдобавок к приглашениям, я вынула две пачки долларов, заперла сейф и вернулась в спальню. Мики ждал меня, стоя у окна спиной к прокурорше.
– Молодец, не соврала, – сказала я, подойдя к ванне.
Сказала и – осеклась. На меня сквозь клочья мыльной пены удивленно смотрела круглая, обрамленная кудряшками физиономия – смотрела из-под воды.
– Несчастный случай, – не оборачиваясь, проговорил Мики. – Электрофен упал в ванну. Тетушка запаниковала, захлебнулась, ну и… Я даже не успел ее спросить, кто такой Джон Голт. Ты как – взяла все, что хотела?
– Ага.
– Тогда пошли.
К чести моего мужа, он почти не старался отговорить меня от плана, который называл не иначе как «самоубийственным». Ну разве что вздыхал чаще обычного и многозначительно покачивал головой. Эти покачивания и вздохи особенно участились накануне благотворительного вечера, когда Мики, облачившись в парадный смокинг, придирчиво осматривал себя в зеркале нашего номера в лучшем отеле заштатного коннектикутского городишки Данбери, о самом существовании которого мы не подозревали еще неделю тому назад.
– Ну скажи уже, скажи! – не выдержала я. – Что опять не так?
Он снова покачал головой:
– Знаешь, девочка, я лучше промолчу.
– Это почему же?
Мики поддернул вверх уголок платочка и мельком взглянул на мое отражение в зеркале.
– Почему? Да потому что даже не знаю, с чего начать. Не так примерно всё, начиная с этого идиотского смокинга. Уверен, что он подходит мне меньше, чем миллиардеру – шахтерская роба.
– Ты же прекрасно знаешь, что у нас не было времени на заказ у лучшего лондонского портного, – напомнила я. – Собственно, даже у лучшего портного Гадбери.
– Данбери, – поправил он и вздохнул.
– И Данбери тоже! – сердито выпалила я.
– Вот видишь, – с видом идущей на заклание жертвы проговорил Мики. – Я еще ничего не сказал, а ты уже сердишься.
– Ничего себе ничего! Разве не ты еще минуту тому назад заявил, что всё не так! Твои слова или не твои?
Еще один вздох.
– Бетти, ну чего ты от меня хочешь? Я ведь не спорю. Не было времени, согласен. Но что это означает? Это означает, что операция не подготовлена должным образом. А неподготовленные операции обычно проваливаются. Потому что…
– Погоди! – завопила я. – Где пульт? Ага, вот…
С экрана телевизора, как неделю назад из ванны, на меня смотрело круглое, обрамленное кудряшками лицо мисс Туты Урбивай. Я надавила на кнопку звука.
– …В волне загадочных смертей, прокатившейся в эти дни по городам и штатам Америки, – скорчив многозначительную гримасу, произнес диктор. – К директору школы города Шелдон мистеру Маккалифу и прокурору Скофилдского округа мисс Урбивай добавились и такие всемирно известные персоны, как активист движения «Черные жизни важнее белых» Пантерибагира Юзинг, профессор климатических наук Фокинс Покинз и гуру веганства Донт-ит Паргийот. И если две первые жертвы еще можно было списать на самоубийство и несчастный случай, то обстоятельства гибели других видных прогрессистов заставляют предположить…
В этот момент я перестала слушать, поскольку моего ошеломленного внимания хватало лишь на картинку. В кадре репортажа с места предполагаемого убийства прогрессивного активиста Пантерибагиры Юзинга появилась надпись, сделанная на стене торопливыми каракулями: «Кто такой Джон Голт?»
– Мики, – еле слышно проговорила я, – ты тоже это видишь? Или мне кажется?
Мой муж вздохнул с удвоенной силой. Если бы его аккумулированными вздохами можно было отапливать дома, их хватило бы на целую зиму не только городу Данбери, но и всему штату Коннектикут.
– Ну а ты чего ждала? Есть новости, которые бегут быстрее лесного пожара при сильном ветре.
Я недоверчиво потрясла головой:
– Но так не бывает. Я говорила о Джоне Голте с одним-единственным человеком: с учительницей Голди Маутсон. Только с нею…
Мики отошел от зеркала и сел на кровать.
– Ты – только с нею. Потом она – с пятью подружками: «Представляешь, Джон Голт вернулся! Неудивительно, что подлый Маккалиф полез в петлю! Люди снова спрашивают друг друга, кто такой Джон Голт!» Ну а подружки, само собой: «Ах, Джон Голт! Ох, Джон Голт!» – и к клавиатуре. У одной полтораста друзей в Твиттере, у другой – две тысячи в Фейсбуке, у третьей – десять тысяч в ТикТоке. И – бац! К утру следующего дня об этом знает четверть Америки. А к вечеру – весь мир. Чему ты удивляешься, Бетти?
– Но это же прекрасно! Это значит, что…
– Это значит, что нас с тобой уже ищут, – перебил меня Мики. – И самое умное, что можно сейчас сделать, – это попробовать смыться. Говорю «попробовать», поскольку не уверен, что еще не поздно.
Я взяла его за руку и включила максимально умоляющий режим.
– Милый, но мы уже подобрались так близко! Сегодня вечером все закончится. Какая разница, когда мы возьмем ноги в руки – прямо сейчас или через десять часов? Или даже меньше – через восемь часов! Ну сам подумай: что решат какие-то восемь часов? Чуть-чуть увеличат степень риска, только и всего. Зато есть шанс покончить с самим сатаной, отрубить змее ее чертову башку! Неужели мы упустим такую возможность? Я не верю, что мой Мики захочет соскочить с операции в последний момент…
Он погладил меня по голове, как и положено любящему мужу:
– Давай сверим предчувствия. У меня плохое, как этот смокинг.
– А у меня – чудесное! Как мое вечернее платье!
– Что ж, – усмехнулся Мики, – вот и проверим, чей прикид сильнее…
Не могу сказать, что вовсе не разделяла его опасений. По логике вещей, Мики был совершенно прав. Мой план формулировался преступно беспечным образом: «сначала войдем, а там будет видно», что абсолютно не соответствовало обычной тщательной подготовке наших операций. Мики никогда не полагался на импровизацию, заранее учитывал несколько вариантов развития событий и не выходил на дело без самого дорогого оборудования, надежных документов, новейшего программного обеспе-чения, запасного транспорта и проверенных путей отступления.
А тут… Тут действительно впору было загрустить: мы не смогли раздобыть даже более-менее приличного смокинга. Да и мои туфли, платье, грим и парик уже использовались накануне «самоубийства» директора Маккалифа; по-хорошему их полагалось уничтожить, а не извлекать на свет Божий всего две недели спустя, после того как я засветила этот прикид на видеокамерах ресторана. Но у нас реально не было ни времени, ни возможности раздобыть подходящую одежду, подходящее оружие, подходящий автомобиль, подходящую легенду. Старый план поместья, надыбанный мной в архиве местной инженерной управы, и два «глока» с глушителями – вот и всё, на что мы могли рассчитывать, помимо везения и собственной изворотливости.
И все же я твердо верила в успех. В конце концов, нами управляла сама судьба; наш маршрут твердо следовал направлению, указанному дрожащим артритным пальцем дряхлого рава Каменецки, а в моих ушах громче всяких сомнений звучал его надтреснутый старческий голос: «Йоханан Гелт! Йоханан Гелт!» Ведь именно рав впервые произнес это почти забытое имя,
