Этьен.
– Элейн. – Она вздрогнула, услышав чей-то голос так близко. Увидела покрасневший кончик носа Этьена, налитые кровью глаза. – Нам надо поговорить.
Страх, словно отзвук грома, прокатился по телу Элейн. Этьен повел ее к двери на террасу, через которую накануне на склад прошмыгнули Сара и Ной. Ноги у Элейн стали такими ватными, что она боялась упасть, не дойдя до террасы.
А снаружи стоял чудесный октябрьский день, солнце сияло в окружении пухлых белых облаков, и ни малейший ветерок не тревожил бодрящей свежести воздуха. В любое другое время Элейн оценила бы подобную красоту и погоду, но сейчас она думала только о том, что скажет Этьен и что это будет означать для Жозефа.
– Элейн. – Этьен стащил с головы видавшую виды шляпу и сжал пальцы на полях так, что побелели костяшки.
– Oui? – Элейн не знала, каким чудом умудрилась вытолкнуть это короткое слово.
– Это по поводу Жозефа. – Этьен нахмурился в очевидном напряжении мысли, словно не мог подобрать нужные слова. Элейн кивком предложила ему продолжать, опасаясь говорить вслух, чтобы голос не подвел ее. Этьен испустил дрожащий вздох. – Мне так жаль, что я должен сообщить тебе подобные новости…
Сердце Элейн ухнуло куда-то вниз. Она затрясла головой и попятилась, не желая слушать дальше – ведь если она не услышит, то и не узнает, а если не узнает, то, значит, ничего и не случилось. Останется шанс, что Жозеф жив, останется капля надежды.
Этьен протянул к ней руку – он него несло застоялым сигаретным дымом и сожалением.
– Жозеф умер.
Налетел порыв ледяного ветра, и янтарные листья платана зашуршали и заскрипели друг о дружку. Элейн стиснула руку в кулак и подняла голову, глядя на длинные ветви на фоне неба – летняя зелень покрылась осенним золотом, времена года сменили друг друга и будут сменять в бесконечной круговерти, но для Жозефа все остановилась. Он больше не увидит великолепия мира, переливающегося миллионами цветов, не ощутит, как жара сменяется прохладой, а на место холода приходит тепло.
Он больше не обнимет ее за плечи, чтобы не потерять в толпе, не приготовит ей кофе, пока она нежится утром в постели.
Как часто, в минуты уютной совместной тишины, его взгляд устремлялся куда-то вдаль, и – Элейн могла поклясться в этом – в его голове начинали вращаться шестеренки и переключаться рычаги, занятые анализом какой-то проблемы. Никогда больше она не увидит этого сосредоточенного взгляда ученого, не узнает, какую теорему мирового значения он решает.
Он был светочем знания – и вот в единый миг этот блестящий ум погас, как факел, не оставив после себя даже клуба дыма. Оставив Элейн одно-единственное – разбитое сердце…
– Элейн, – хрипло произнес Этьен, – мне так жаль.
Элейн взглянула на него – горе проложило глубокие складки на его изможденном лице, плечи согнулись под тяжестью поражения, перед ней стоял солдат, потерявший своего товарища. Но в этот миг, когда боль утраты выжигала ее изнутри, а грудь сжимало так, что каждый вздох давался с трудом, Элейн не находила сочувствия к Этьену. Ведь это он давным-давно не оправдал ее доверия и не вытащил Жозефа из тюрьмы Монлюк.
– Ему передали мое письмо? – Гнев заточил ее слова, как кинжалы.
Беспомощное выражение на лице Этьена надорвало ее душу еще сильнее.
– У меня нет способа выяснить, получил ли он твою записку. Могу сказать только, что я использовал все связи и способы, чтобы этого добиться.
Слова обладали силой.
Элейн извлекла этот урок из их последней роковой ссоры с Жозефом, когда с болью в сердце поняла, что произнесенные слова уже нельзя взять обратно и что той боли, которую они причинили, извинениями не исправить. И она не повторит эту ошибку, хотя обвинения подступали у нее к горлу, как желчь.
Этьен не сделал для Жозефа все, что мог. Пока Вернер избивал Жозефа, Этьен разгуливал на свободе. Он бросил лучшего друга на верную смерть.
От горечи этого осознания Элейн едва не задохнулась. Но пусть она и не предъявит Этьену таких тяжких обвинений, прощения от нее ему не дождаться.
Вместо этого Элейн повернулась к Этьену спиной и вернулась на склад. Тело у нее онемело, а сердце пылало, но каким-то образом она сдержала слезы. Глубоко в душе она отчетливо сознавала, что, когда слезы придут, это будет похоже на прорвавшуюся плотину, и этот неуправляемый поток она не сможет остановить.
До конца дня она двигалась, как деревянная кукла, обустраивая Сару и Ноя в доме Манон. После этого, отбросив размышления о том, где теперь устроиться ей самой, она вернулась к работе. Мужчины, временами оказываясь рядом, бросали на нее такие озабоченные взгляды, словно постоянно опасались, что она вот-вот упадет в обморок.
На самом деле, ей много раз казалось, что она на грани. Неважно, какое задание она выполняла, она думала о Жозефе. Вспоминала, как они гуляли ночами вдоль Роны, и звезды сверкали на небе, как бриллианты; вспоминала бесчисленные утра, когда она целовала его на прощание перед уходом на работу. С мучительным сожалением она вспомнила и то, как перестала проявлять эти маленькие знаки супружеского внимания после того, как они начали ссориться и их брак затрещал по швам.
Когда стемнело и день перетек в вечер, к ней подошел Марсель.
– Элейн, иди в подсобку, отдохни.
– Я бы хотела еще поработать, – онемевшими губами ответила она. – Когда есть дело, это помогает.
Глаза Марселя наполнились сочувствием таким пронзительным, что оно едва не пробило хрупкую скорлупу ее самообладания.
– Если ты думаешь, что это помогает, – медленно произнес Марсель, явно придерживаясь иного мнения. – Но только сегодня.
Его доброта заставила Элейн на миг испытать угрызения совести по поводу того, что она собиралась сделать. Она послушно кивнула, Марсель сунул руки в рукава пиджака и взял шляпу, но медлил уходить.
– Со мной все будет в порядке, – заверила его Элейн.
Он бросил на нее последний обеспокоенный взгляд, пристроил шляпу на голове и вышел. Через несколько долгих мгновений Элейн услышала, как грохнула входная дверь.
Она осталась одна.
Нельзя было терять ни секунды. Элейн вытащила обрывок бумаги и начала выстраивать код, используя поэму «Mignonne allons voir si la rose» Пьера Ронсара – на этой неделе именно она находилась на вооружении шифровальщиков Сопротивления. Закончив с первым этапом, Элейн подошла к линотипу, которым ее научил пользоваться Жан, и мучительно медленно принялась выстукивать по кнопкам, перепечатывая статью о подрывах на окрестных заводах. Но на этот раз она вплетала в слова шифр, делая намеренные опечатки. На незнакомой клавиатуре этот
