по всему водоему нервная рябь, а потом вздымался и бил в берег мутный вал. Видать, Озерной маялся с похмелья.
Я ему сочувствовал. Меня тоже ломало после вчерашнего. Я достал из кармана пачку «Похмелина» (запасся, собираясь в дорогу, – понимал, куда еду), одну таблетку проглотил сам, а остальные выдавил из упаковки и побросал в воду. Конечно, Озерному после двух-то баллонов это – что слону дробина, но все-таки… Не знаю, показалось ли мне или на самом деле вода в озере минут через пятнадцать вроде немного поуспокоилась.
Вскоре объявились Макарыч с Сенькой, который тащил на себе тяжелый мешок.
– Не взяла Валька. Вот курва! – угрюмо прокомментировал Володя. – Остальное куда дели?
– Усохла твоя рыба, – Сенька опустил ношу на землю и стал возиться с завязкой на горловине.
– Полно балаболить-то.
– Погляди сам! – ликующе возопил Сенька, радуясь собственной шутке, распахнул мешок и вывалил на траву кучу снеди.
– Ух ты, комары да мухи! – сказал Володя. – Чего только нет. Колбаса. Сгущенка. Масло… Сколько лет такого не ел. Живем, мужики.
– Да вот еще и деньги, – полез в карман Макарыч.
Денег, впрочем, Валентина дала немного.
Сели мы поснедать, а заодно обсудить положение и сошлись на том, что после завтрака опять попытаем счастья.
– Прикорма не осталось, – сообщил Володя. – Разве что Серегина бутылка…
– Что-нибудь придумаем, – сказал Макарыч.
Вышли в огород. Дядька взял лопату, раскопал землю возле забора и извлек из тайника пятилитровую канистру из пожелтевшего полиэтилена.
– Неприкосновенный запас.
Сенька наведался к себе домой и вернулся с гармошкой.
Дядька заставил нас с Семеном досуха вычерпать воду из плоскодонки. Лишний балласт ни к чему. Погрузились мы на наш рыболовецкий сейнер и вышли на промысел. Жаль, на берегу не было герлиц, чтоб махали платочками и провожали отважных рыбаков в плавание. Я сидел на веслах. Сенька на корме развернул гармонь и запел ухарским фальцетом:
Хреном я колю полено,
И не надо топора.
А мне море по колено,
Коль водяры – до хера.
Отозвался Володя. Проскандировал замогильным баритоном:
Ветер тучи разгоняет,
А в болоте тина.
Меня милая шпыняет:
«Что ж ты пьешь, скотина!»
А Сенька ему в ответ:
На столе стоит бутылка,
Хер в штанах стоит давно.
Потерпи немного, милка,
Видишь: портится вино.
– Повеселили хозяина, пора и угостить, – сказал Макарыч.
Он зачитал тот же древлий спич в адрес Озерного, что и в прошлый раз, и торжественно возлил жертвенный самогон из канистры. Сначала все было тихо. Наверное, хозяин пробовал, какова жертва на вкус, и остался, должно быть, удовлетворен. Вода за бортом заходила ходуном, и заработал рыбомет. Пошла хлобыстать в сейнер рыба.
Премудрый Макарыч решил заранее оберечься.
– Выгребайте к берегу. А то как бы лодка опять не переполнилась.
Я изо всех сил заработал веслами, однако простая задачка – что произойдет быстрее: 1) лодка А доберется до берега Б; 2) заполнится рыбой до краев и потонет, – решалась однозначно. Не надо было лазить в конец задачника за ответом.
Сенька бросил гармонь и шагнул мне на подмогу. Поскользнулся в рыбной кутерьме… и рухнул за борт.
– Плавает-то он как грузило, – пессимистически объявил Володя.
– Держись за весло! – крикнул я.
Сенька бултыхался, пытаясь уцепиться то за корму, то за весло, но нагруженная гондола проскочила мимо, и теперь он погружался в воду и всплывал в полутора метрах позади от нас. Я бросил левое весло и налег обеими руками на правое, чтобы развернуть лодку. Неуклюжая посудина не слушалась, и дуга выходила слишком широкой.
– Как бы не захлебнулся малец, – сказал дядюшка.
Я приподнялся со скамьи, чтобы прыгнуть на помощь, но тут вода вокруг Сеньки вспенилась, и он взметнулся над поверхностью, точно кто подбросил его снизу. Рожа у него была ошарашенная. Так, удивленный, он и ухнул вниз. Ушел с головой, аж пузыри закипели, а затем…
Затем Сенька медленно стал возникать из озера стоймя, как поясное изваяние. Выражение лица у него не изменилось. Сенька побалансировал немного, будто устраиваясь на невидимой нам опоре, и вдруг заскользил в сторону, набирая скорость и удаляясь от лодки. Мы так и ахнули.
– Эх, клин тебе в блин! Ведь это Озерной его подхватил, – воскликнул дядюшка.
Клевое было зрелище. Сенька мчался верхом на Озерном, словно Амфитрион на тритоне, размахивал руками и вопил что было мочи:
– Эха! Ходу прибавь! Четвертую врубай, четвертую…
Вода позади них расходилась веером, как за скутером.
Озерной с Сенькой на спине заложил крутой красивый вираж и помчался к нашему берегу. Там он его скинул, Сенька встал по грудь в воде и побрел к суше…
Герой встретил нас раздетый до трусов. Мокрая одежда сушилась на траве.
– Семен, ты скажи, какой он из себя? – нетерпеливо спросил дядюшка.
Сенька был первым в истории Мокрого человеком, вступившим в тесный контакт с хозяином озера.
– Вестимо какой, – отвечал Сенька. – На рыбу не похож. На дельфина тоже. И не человек. Одним словом, Озерной…
– Руки-ноги у него есть?
– Я ж говорю, на рыбу не похож, – повторил герой.
Макарыч крякнул с досады и взялся за мешок – складывать улов. Так и остался бы Озерной в тутошних преданиях сущностью без образа, но скоро здесь, думается, предания рассказывать будет некому.
Однако на состоявшейся вскоре планерке речь шла о будущем. Поставили новый затор для следующего выгона хлебного вина, которое в Мокром дистиллировали из картофеля, а пока за неимением лучшего раскупорили «Тверскую».
– Надо нам самим рыбу перерабатывать, – сказал дядюшка. – Вальке-то она по дешевке уходит. А так подзаработаем немного, заживем как люди.
Сенька, сидевший за столом по-прежнему в трусах, воодушевился:
– А чего? Поставим на Мокром рыбзавод. Консерву станем производить.
– Эка хватил, – сказал Макарыч. – А вот коптильню заведем.
– Завалим город копченой рыбой, – подхватил Сенька. – Мелочь – к пиву, крупную – к столу.
Дядюшка строго поднял палец:
– Главное, мужики, о том, кто нам рыбу поставляет, – никому ни слова. Сами понимаете…
– Понимаем, – подтвердил Сенька.
– Да, вот еще что. Валька станет расспрашивать, говорите: мол, пить завязываем, дело и пошло.
– Вправду пора завязывать, – сурово сказал Володя. – Хмельного-то теперь вон сколько требуется. Не напасешься.
– Озерной пить будет, а мы сухую лапу сосать? – обиделся Сенька. – Зачем тогда вообще такая жизнь!
– Ну лапу не лапу… Пару-другую бутылочек мы, конечно, и себе оставим. Но не больше, – подвел итог Макарыч. – Вот так-то!
На следующий день тащить мешки с уловом к дороге не пришлось. Автолавка прибыла к нам в Мокрое. Валентина забрала рыбу, рассчиталась, оставила ящик водки, заказанный дядюшкой накануне, и отбыла, пообещав приехать назавтра.
Так с тех пор и пошло. Артель выезжала на середину озера, приносила жертву и двигалась потихонечку к берегу. Мы навострились рассчитывать скорость движения до такой степени точно, что заканчивали рейд в тот самый критический момент, когда промысловое судно было полно до краев. Наутро мы сдавали рыбу и получали плату. Политэкономический расклад был таков: водка – рыба – водка. Плюс прибавочная стоимость, измеряемая продуктами и деньгами.
– Валька, ты следи, чтоб водка была не паленая, – всякий раз предупреждал дядюшка, делая заказ на ящик спиртного.
– Бог с тобой, Петр Макарович, откуда ей паленой взяться, – отвечала Валентина, а забираясь в кабину, бормотала: – Вам, алкашам, что паленая, что нет… Вы ее столько жрете, что и без паленой сгорите.
И смотрела при этом на меня. Мой приезд в Мокрое и начало беспримерного потребления городской водки совпали по времени. Представляю, какие догадки строила Валентина. На самом деле пили мы мало. Я так ни капли.
Через неделю Макарыч отправился на автолавке в Старую Бологу договариваться о современном оборудовании для мини-коптильни – решил, что нечего заниматься кустарщиной. Вышли мы на лов без атамана. Двигались с расчетной скоростью, но возле берега обнаружили, что лодка загружена всего лишь наполовину.
– Ловцы хреновы, – недовольно сказал дядюшка, вернувшись из города. – Хозяину уважения оказать не умеете.
Назавтра он произносил ритуальную формулу с преувеличенной почтительностью, но рыбы привез меньше, чем мы. Послезавтра и того хуже. Добыча скудела день ото дня.
Валентина
