д. «Как это помнит он? Как не собьется?» После подобной штуки Звездочет опять скрывался в своем таинственном жилище надолго… Все трепетало при его появлении в классе. Ученики не запомнят случая, чтобы он, когда наказывал сам (чрезвычайно редко), давал более десяти ударов (жестокие порки были делом инспектора), но его боялись несравненно более, нежели инспектора. Эти десять ударов сопровождались обычно непроницаемою таинственностью. Он объявлял ученику какой-нибудь его проступок, о котором никто не знал, кроме провинившегося, и притом проступок его всегда был серьезный, за который инспектор отодрал бы до страшного кровопролития, но тут имела силу уже не физическая боль, а именно то, что высек сам смотритель. Откуда он все знает? Бурсакам хорошо известно было, что у него хранится страшная
черная книга (упоминаемая нами в первом очерке), в которую вносились все преступления учеников и на основании которой составлялись аттестаты их поведения, но как наполнялась эта демонская книга, в свою очередь клавшая темноту и мрак на лицо Звездочета? Дуракам приходили в голову зрительные и слуховые инструменты. Самые беззатылочные глупцы уверяли, что Звездочет давно продал черту душу, что он по звездам все знать может, и считали его колдуном. Люди поумнее подозревали тут фискальство; но сколько ни следили они за Звездочетом, какие
пластыри [10] ни употребляли, – и признака и тени фискальства не открыли: оно, как и розги, было в руках инспектора. Все были в недоумении насчет этого обстоятельства. Все располагало к тому, чтобы окружить таинственностью, мраком, чуть не чародейством личность Звездочета. Жил он один, скромно, тихо, женщины никогда его не посещали. Во время экзамена бурсаки видели его, окруженного другими начальниками, относящимися в большинстве тоже с каким-то страхом и все с глубоким почтением… Ходили слухи, что и высшее начальство смотрело на него с уважением и ценило его деятельность. Говорили, что он однажды предложил поднять на воздух здание духовной академии и что поднял бы непременно, только потребовал очень много денег; что англичане изобрели лодку, которая ходит под водой, и что, когда у них дело не ладилось, они, услыхав о великой учености бурсацкого Звездочета, пригласили его, и лодка пошла под водой. Таков был Звездочет по взгляду учеников. Он всегда был загадочен, таинствен, и существование его кончилось для бурсы как-то странно; пришел какой-то пузатый человек, оттрепал ученика и объявил себя не смотрителем уже, а ректором – ректоров до сих пор в училище не бывало. Но что же это был, в самом деле, за человек, заключавший в себе высшую и таинственную силу бурсацкого управления? Не астролог же он был или алхимик, не колдун, не демон, наконец? Ученики его уже по окончании курса узнали, что Звездочет в действительности был очень обыкновенный смертный. Это был человек довольно образованный, хотя подводных лодок и слуховых инструментов и не думал изобретать. Нам кажется, всю таинственность его персоны очень просто объяснить. В описываемые нами времена, при нелепых порядках, существовавших почти везде на Руси, трудно, часто невозможно было служить вполне честно и гуманно. Мы объясняли не раз, что бурсацкая наука и нравственность были до того анормальны, что без жестокостей они не могли быть поддерживаемы в бурсе. Звездочет же был человек добрый и не мог выносить ужасов бурсы; поэтому он среди ее уединился в своей квартире, предоставив все дело инспектору. Этого, разумеется, не могли понять бурсаки. Значит, вся сила в том, что Звездочет попал не на свое место, что он был человек без призвания, а не то чтобы колдун или демон. Он старался как можно менее иметь соприкосновения к бурсе. Вот почему он редко выходил на сцену в наших очерках, а всегда решителем всех дел являлся инспектор.
Но и этот решитель, сослуживец его, давно вышел в отставку, еще ранее его. Подошли другие времена, настали иные нравы бурсы. Вместе с выходом старого инспектора по крайней мере наполовину уменьшились в училище спартанские наказания, бросили драть под колоколом, не заставляли держать кирпич в поднятой руке, стоя на коленях среди двора, нередко в грязи, не ставили коленями на ребро парты, не относили на рогожках жестоко сеченных учеников, начальство реже расшибало зубы и ломало ребра своим питомцам. И самая бурса измельчала и выродилась: прежде по крайней мере наполовину учеников было великовозрастных, теперь их осталось не более десятой части. Бурса прогрессировала по-своему.
. . . . . . . . . . . .
1863
Впервые опубликовано в журнале «Время» (1862, № 5) с подзаголовком «Физиологический очерк» с посвящением Н. А. Благовещенскому и за подписью «Н. Помяловский».
«Этим очерком, – писал Благовещенский, – Помяловский думал было и покончить с бурсой, но впоследствии, заметив впечатление и толки, какие произвела статья в публике, решил продолжить работу».
Таким образом, работая над «Зимним вечером», писатель еще не думал о создании цикла очерков. Этим и объясняется появление подзаголовка «Физиологический очерк» (под следующими значилось «Очерк второй», «Очерк третий» и т. д.), который позднее при подготовке собрания сочинений Помяловского к печати был снят.
В основу очерка «Зимний вечер в бурсе» положен ранний рассказ Помяловского «Долбня», опубликованный в журнале «Воспитание» (1860, № 6) с подзаголовком «Воспоминание об училищной жизни». Конечно, речь идет не о механическом перенесении отдельных сцен «Долбни» в первый очерк о бурсе, а о коренной переработке всего материала, послужившего основой рассказа. Он целиком растворился в «Зимнем вечере», а отдельные сцены и образы были использованы Помяловским в других очерках.
В «Зимнем вечере» и в других «Очерках бурсы» Помяловский описал быт и нравы Александро-Невского духовного училища при Петербургской духовной семинарии, где он сам учился. Подлинные имена своих товарищей по училищу и фамилии преподавателей писатель либо сознательно исказил, либо заменил прозвищами, а некоторые имена выдумал.
Второуездный класс – второй класс уездного духовного училища.
…и много в том месте злачнем и прохладнем паразитов, поедающих тело плохо кормленного бурсака… – Пародийно использованные слова из молитвы, которую произносили над телом покойного: «Господи, успокой душу раба твоего в месте светле, в месте злачне, в месте покойне…»
Пожарский Яков Осипович – писатель и переводчик начала XX века, автор учебника русской грамматики, по которому обучались в духовных училищах.
Меморский Михаил Федорович – писатель и педагог, автор учебников арифметики, грамматики, «священной истории», географии.
Обиход церковного пения – правила церковного пения – учебная дисциплина в духовном училище.
Приходский класс – подготовительный
