представиться, но старший сержант кивнул ему головой на стул.
Веригин сел.
– Киношники, – сказал старший сержант, обращаясь к зрителям, – до личного времени еще три часа, погуляйте по роте.
С явным неудовольствием и, видимо, мысленно посылая к такой-то матери и сержанта, и Веригина, зрители покинули ленкомнату.
– Я твой командир взвода, – сказал старший сержант, обращаясь к Диме, но потом понял, наверное, что перегнул, исправился, – исполняю обязанности… Я слышал, что ты в училище учился. Почему ушел?
– По идейным соображениям…
– А из старой части?
– Там другая история…
– Другая так другая, – сказал сержант, – мне не хочется ворошить старое, но, судя по характеристике, ты в уставах силен, а у нас, сам понимаешь, контингент не весь со средним образованием, а если и со средним, то с памятью у многих туговато…
– Не знаю, – начал было Веригин, но Антипин не дал ему договорить.
– Обязанности часового, – сказал он.
И хотя Веригину не хотелось играть в эту игру, он без запинки ответил, что такое пост, караул, рассказал об обязанностях часового.
Вопросы сыпались один за другим, Веригин не спеша отвечал так, как он когда-то отвечал в школе, училище… Хорошо хоть Антипин не знал, что он окончил среднюю школу с медалью.
– Все, – сказал Антипин, – молодец… Значит, с завтрашнего дня будешь натаскивать всех кандидатов на поездку за границу…
– За границу? – не смог скрыть своего удивления Веригин.
– Ну да, – ответил Антипин, весьма довольный, что произвел на Веригина впечатление, – а то куда же. Поэтому я бы хотел, чтобы в эту командировку поехало как можно больше ребят из нашего взвода…
– А куда? – спросил Веригин.
– Военная тайна, – ответил Антипин и, помедлив, пояснил: – Этого пока никто не знает… Даже ротный.
– Меня, наверное, не возьмут…
– Возьмут, если будешь вести себя хорошо. Зарабатывай командировку.
– Но Глыня…
– Что Глыня?
– Он будет против.
– Глыня – старшина, вот пусть своими тряпками и занимается, а в службу не лезет. От Глыни я тебя застрахую, если ты, конечно, сам на рожон не полезешь… Не полезешь?
– Да сам я никогда и не лезу…
– Ну и прекрасно, – сказал Антипин и вдруг проявил себя настоящим сержантом. – Котченков, – рявкнул он, – можешь смотреть свой вшивый телевизор…
Тот, кого назвали Котченковым, и его компания вернулись в ленкомнату, включили телевизор и уткнулись в экран.
Веригин ушел из ленкомнаты окрыленный. Он тут же смотался в оружейку, вызвал Гвоздилина и рассказал ему все, что произошло с ним за последние два часа.
– Все нормально, – произнес Гвоздилин, когда Веригин закончил свой рассказ, – а сам-то ты хочешь в командировку?
– Да стоило съездить, никогда за границей не был.
– Это дело надо обмозговать.
– Антипин сказал, что поддержит меня.
– Ну, если Антипин сказал, то так оно и будет… Антипин у ротного в любимчиках ходит, в авторитетах.
– А почему?
– Видишь ли, в наше непонятное время редко на кого можно положиться и редко кто может не принести тебе плюху [14] из командировки или караула… А Антипину везет, у него все тип-топ…
– Ну, будем надеяться…
На следующий день после завтрака Антипин посадил взвод в ленкомнате, дал Веригину два десятка уставов караульной и гарнизонной службы, а сам с командирами отделений ушел к ротному на сержантские занятия.
Личный состав, пока в ленкомнате были отцы-командиры, вел себя нормально, но с их уходом стал выражать полное неуважение к новоявленному учителю. Иначе и быть не могло… Какой-то хрен, неизвестно откуда взявшийся, да еще и рядовой, собирается их чему-то обучать…
Но Веригин поступил мудро, он не стал брать на себя роль гуру, а попросил всех присутствующих разбиться на пары и экзаменовать друг друга… А чтобы показать, как это делается, разыграл сцену, в которой он задавал себе вопросы и сам отвечал на них… Сцена произвела впечатление на присутствующих, поскольку Веригин не пользовался уставом, но почти слово в слово воспроизводил его текст.
Однако окончательно Веригин завоевал авторитет у личного состава первого взвода тем, что не остался сидеть надзирающим, а пошел к оставшемуся без пары солдату и включился в подготовку. Этим солдатом случайно оказался его вчерашний знакомый по ленкомнате Котченков.
К обеду, когда вернулись командиры отделений и замок, контакт со взводом у Веригина был налажен полностью. А сам Веригин пожалел, что написал рапорт с просьбой отчислить его из училища. У него все же были задатки командира и лидера.
После обеда роту построил командир и принялся ставить задачу на ближайшие два дня.
Он стоял перед строем, невысокий, крепкий как гриб боровик, и голосом, тембр которого напоминал работу танкового двигателя на холостом ходу, говорил:
– Так, слушайте меня внимательно… Первый и второй взводы – сесть за изучение уставов. Чтоб УК и ГС знали как «Отче наш».
«Сомнительно, – подумал Веригин, – что сам ротный знает “Отче наш”».
– Строевой смотр и проверку знания уставов будет принимать сам… – тут командир роты назвал неизвестную личному составу фамилию, но, несмотря на то что она никаких ассоциаций не вызвала, все подхалимски оживились. На ротного это произвело впечатление, и он еще раз повторил фамилию проверяющего из министерства обороны.
– Всем остальным привести роту в божеское состояние. Навести порядок в тумбочках, полы чтоб блестели, как котовые яйца…
Ротный продолжал произносить обычный набор сравнений, которые в таких случаях произносят все командиры рот независимо от того, к какому виду и роду вооруженных сил относятся их подразделения.
В заключение он сказал, что за границей, куда будут направлены лучшие бойцы роты, им придется не охранять воинские грузы, что привыкли делать первые два взвода, а нести службу на стационарных объектах в режиме контрольно-пропускных постов.
Веригин, слыша это, ни одним мускулом не дрогнул, а ведь все шло так, как рассчитал в Москве за много дней до этого старший лейтенант Абрамов – личность весьма необычная и интересная. Он в стрелковой части носил черные петлицы и эмблемы артиллерии. Однако столь серьезное нарушение для других офицеров не замечалось командованием. Еще бы, Абрамов был особистом, то есть находился на особом положении. У него было располагающее к себе лицо с приятной улыбкой, что выделяло его из среды суровых командирских лиц офицеров полка. Правда, Веригина это настораживало. Он не мог до конца понять: приятность Абрамова следствие его человеческих качеств или профессиональных. Короче говоря, от природы у него столь обаятельная улыбка или он надел на себя маску приятного человека.
В завершение своего выступления перед ротой командир напомнил всем, что тот, кто принесет ему плюху в эти два-три дня, его личный враг и что он сам завтра проведет утренний осмотр в первом и
