Продажу билетов, однако, не следовало прерывать ни при каких обстоятельствах, и в скворечник, подменяя бородатую тетю Пашу с Уральских гор, втиснулась укротительница Люся, уже готовая к выходу на манеж - вся в блестках, тюле и кожзаменителе. Но никто - ни тетя Паша, ни дородная Люся, ни фокусник, ни лилипут Дмитрий Семенович не могли подменить Кондора в его роли клоуна. А без клоуна что за цирк? Смех один... И даже силач Галкин отдавал себе отчет в том, что сорочинцы, охотно совмещавшие поход на культурное мероприятие с распитием спиртных напитков, из-за отсутствия клоуна могли прийти в большое возбуждение и потребовать деньги назад.
До начала представления оставалось четверть часа, магнитофон с усилителем уже заиграл туш, и лампочки над входом замигали, но никому из артистов и в голову не приходило, чем и как заполнить пробел в программе: Кондор оказался незаменим.
Главный сюрприз к тринадцатилетию сына Зюня держал про запас: через неделю после бармицвэ был назначен отъезд в Израиль на ПМЖ. Отъезд намечался уже давно, но всё что-то мешало и задерживало: то аппендицит двоюродной сестры, то новая партия кирпича. Да и спешить, по существу, было некуда...
Но историческая родина манила фикусами и пальмами, почти все евреи уже уехали из Сорок, и Зюня нервничал: он не любил стоять последним. Срок пришел, пора было укладываться.
В Израиле Зюня хотел сделаться миллионером. Скажи он об этом в открытую несколько лет назад, еще до посадки, и ему, пожалуй, влепили бы пару-тройку лишних годков: в советские времена скромность предписывалась человеку законом, а миллион и скромность никак не умещались в одной тарелке. А сегодня в Сороках вряд ли отыскался хотя бы один завалящий господин, который сломя голову не побежал бы за миллионом. Как, каким образом удастся в Израиле заработать миллион, Зюня точно не знал, но это его не смущало ничуть: было бы желание, а средства для его достижения всегда отыщутся. Так или иначе, но последние дни в отечестве Зюня решил провести весело и с размахом, чтоб было, что вспомнить.
К шапито Зюня с Буги подошли за полчаса до начала представления. Унылый еврей в индийском тюрбане со звездой объяснял негустой толпе у входа, что начало откладывается на двадцать минут: готовят змею-боа. Это было понятно публике - как же можно выпускать боа без подготовки! Ведь она и тяпнуть может, и проглотить... Зюня обрадовался задержке: где это видано, чтоб в цирк идти на сухую глотку! А так можно забежать в буфет.
В прибазарном буфете было людно и приятно. Буги получил жестянку пепси-колы и пирожное, Зюня проглотил бокал шампанского с коньяком пополам. Вечер хорошо начинался. Публика в буфете подобралась однородная: папы, ожидающие начала циркового представления, пили водку и терпеливо жевали бутерброды с обветренной краснорыбицей. Легкие разговоры над столами и стойкой имели направленный характер:
- Начальника ихнего грузовик сшиб.
- Никакой не грузовик, а Колька сшиб Носенко на жигуленке. Я точно знаю! Колька сшиб и в совхоз уехал, к брату.
- При чем тут начальник? Фокусник же русским языком говорит: змея заболела.
- Ну да, заболела! Ей Славка Корзун в поилку налил пол-литра, она пьяная валяется. Славку знаете Корзуна? С третьей подстанции?
Эту новость приняли с сомнением:
- У змеи поилки нету, она воду вообще не употребляет, если хочешь знать.
Интеллигенция держалась особняком, пила коньяк, говорила о том же, но вполголоса:
- Жулики эти гастролеры, фармазоны. Тут дети, а они начало передвигают.
- Всё украли, поэтому передвигают. Они что - хуже других?
- Как бы траур не объявили: администратор-то при смерти или уже всё, кто его знает...
Буги тянул отца за рукав, ему надоело сидеть в буфете. Зюня прикидывал: взять еще бокал или хватит пока? Решил выпить стопку перцовки. Буги следил за действиями отца нетерпеливо, но с пониманием. Потом вдруг все загалдели, поднялись скопом и потянулись к выходу.
В цирковой палатке царил таинственный сумрак, зато посыпанный опилками манеж был ярко освещен. Играл магнитофон, в маршевую мелодию были вкраплены птичьи посвисты и звериные рыки. Публика молчала, ожидая красивых чудес.
- Где теперь опилки брать? - не обращаясь ни к кому, даже к самому себе, горестно сказал фокусник Альперович.
- А платить за них как? - плаксиво, как на кладбище, сказала бородатая тетя Паша. - Леопольд Моисеевич, царствие ему небесное, на билеты их менял, у него подход был. А теперь кто пойдет менять? Ты, что ль?
Альперович смущенно промолчал. Всякому было ясно, что он на это не потянет - менять билеты на опилки. Циркачи толпились в брезентовом проходе, ведущем на манеж. Впереди стояла укротительница Люся, а угрюмый силач Галкин толкал низкую тележку на подшипниковом ходу. На тележке, свернувшись кренделем, лежал боа-удав.
- Выручку сегодняшнюю надо на всех поделить, - глядя под ноги, сказал силач Галкин. - Хоть до Иванова доберемся...
Артисты уставились на Галкина с большим удивлением: силач был известен тем, что рта вообще никогда не открывал, ну разве что для того, чтобы выпить стакан водки. Что же касается Иванова, тут все были согласны: этот город был им близок не столько своими ткацкими мануфактурами, сколько четырехэтажным кирпичным общежитием, совершенно бесхозным, где каждый циркач мог получить крышу над головой в тяжелый час жизни. Но до ивановского общежития надо было еще добраться, и для этого требовались деньги. Так что силач Галкин оказался прав - к потрясению коллег.
- А что с животными будет? - откуда-то снизу спросил лилипут Дмитрий Семенович. - А с шапито?
Но на вопросы лилипута отвечать никому не хотелось, да это было и не обязательно.
Выглянув в последний раз из-за занавеса, укротительница Люся торопливо перекрестилась и, приседая на толстых розовых ногах, выбежала на манеж. Силач Галкин, набычившись, толкнул тележку, она выкатилась на освещенное пространство следом за укротительницей.
- Дорогие друзья, - пропела укротительница Люся сладким голосом, начинаем наше представленье. Предположим, что мы очутились в джунглях...
- Папа, а в Израиле есть джунгли? - шепотом спросил Буги.
- Есть, есть, - уверенно сказал Зюня. - В Израиле всё есть...
Этот вопрос - есть ли джунгли - никогда не приходил Зюне в голову, и он порадовался за сына: какой умный мальчик, какой сообразительный! А правда есть ли? Или там, честно говоря, одни камни да песок? Но где ж тогда растут грибы, или грибов тоже нету? А орехи? Беспечально раздумывая над этими нелегкими вопросами, Зюня вполглаза глядел на манеж, где окончательно проснувшийся боа таскал из корзинки конверты с предсказаниями погоды, а укротительница Люся зачитывала их вслух. Коньяк с шампанским крепко дает по мозгам и настраивает душу на мечтательный лад. Зюнин житейский скептицизм таял, как ледышка на плите, он готов был смириться с отсутствием орехов в израильских песках, а пророчества бревноподобного удава казались ему не лишенными приятной загадочности.
Представление меж тем шло своим чередом. Играла музыка, улыбчивая Люся щелкала бичом, потом появился осел Миша, обежал манеж и, впрягшись, увез тележку со змеей за кулисы. Боа всем очень понравился, но расставались с ним все же с облегчением. На смену удаву пришел, весь в черном, фокусник Альперович и долго разогревал руки, вкрадчиво потирая ладони одну о другую. Неуловимо быстрым движением он вытянул игральные карты из кармана, и, послушная его музыкальным пальцам, колода растянулась гармошкой, изогнулась, затем сжалась, Альперович ужасным голосом прокричал: "Туз пик!" - и, действительно, выхватил из стопки карт пикового туза. Дети следили за действиями фокусника без особого внимания, а их папы, напротив, с Альперовича глаз не сводили, подстерегая жульнический ход. С треском сложив карты, фокусник бросил колоду на латунный поднос, достал из кармана бритву "жилетт", протер ее носовым платком, сунул в рот, сжевал и проглотил. Эта зверская операция никак не походила на безобидный фокус, и Зюня так и сказал:
- Ну, это уже не его ума дело - бритвы глотать! Или карты, или бритвы...
Этот заглот бритвы раздосадовал Зюню и разозлил - он не верил в то, что Альперович в состоянии вот так, по-честному, взять и сожрать лезвие. Тут обязательно был какой-то обман, но Зюня не мог догадаться какой, и эта недогадливость означала, что его обвели вокруг пальца, сделали как ребенка, объегорили, обмишулили и выставили круглым дураком. И это было досадно. Полегчало лишь тогда, когда фокусник собрал свои манатки и убрался за кулисы, а ему на смену выбежал на манеж силач в котелке и в розовом цирковом трико, обтягивавшем тяжелое дикое мясо.
Силачу сопутствовал лилипут Дмитрий Семенович.
Силач Галкин тяжело и размеренно, как лошадь першерон, бежал вокруг манежа, а Дмитрий Семенович трусил за ним следом в своем строгом черном костюмчике. Звучал туш, летела золотистая пыль. Сорочинцы, вылупив глаза, следили за примечательной парой.
