Предложение пришлось ко времени. Силач Галкин поглядел на Зюню с большим уважением.
- Надо за это выпить, - сказал Галкин и потянулся к бутылке твердой рукой.
- И за сына! - добавил лилипут Дмитрий Семенович. - За сына его! Вон он сидит!
Буги спал, сидя на складном полотняном стульчике. Лицо мальчика было совершенно безмятежно.
- Так что вечером устроим представление, - обводя стопкой общество, продолжал Зюня. - И объявим перед началом: "Тут находится Боря Кантор, от всей души поздравляем его с бармицвэ". А потом уже заиграет музыка.
Циркачи не стали возражать. Да и что тут возражать, если все они, включая удава, подарены, как бутылка портвейна, этому самому Боре. Люди по-разному дурят: один покупает цирк, другой дерется на базаре, третий собирает спичечные коробки.
- Леопольд Моисеевич нас бы одобрил, - задумчиво подвел итог фокусник Альперович. - Жить-то надо... Но давайте обсудим частности.
- Да чего тут обсуждать! - жарко вскинулся Зюня. Выпростав рубаху, он нырнул рукой под ремень и, покопавшись, извлек из глубин пачку долларовых ассигнаций. - Четырнадцать тыщ, как в аптеке. - И, с размаху шмякнув пачку о стол, прикрыл ее ладонью. Циркачи одурело смотрели на богатство.
- А может, не надо... - уперев голый подбородок в кулак, сказала тетя Паша с Уральских гор. - На кой он вам нужен, этот цирк?
- Но если человек задумал быть артистом, - изложил свое понимание фокусник Альперович, - то он в конце-то концов может им стать.
- А что лучше - кирпич или цирк? - с нажимом спросил Зюня и обвел собрание хозяйским взглядом.
- Нас устраивает, - подвел итог силач Галкин. - Можно, конечно, пятнадцать для ровного счета, ну да уж ладно.
- Больше у меня нету, - сказал Зюня. - Все с собой ношу, чтоб дома не украли.
- Сыночка вашего надо будет пригласить спуститься на манеж, - предложил Дмитрий Семенович. - Пусть раскланяется.
- Давайте сейчас на посошок, - поторопил события силач Галкин, - а завтра утром уже соберемся и все обмозгуем.
На том и расстались, довольные друг другом.
Наутро Зюня поднялся в праздничном настроении. Голова почти не гудела, как будто не водку он пил накануне, а клюквенный морс, и душа приятно пенилась и пузырилась, требуя немедленного деятельного занятия. Оставив Буги спать в его комнате, Зюня надел выходной костюм в клетку и отправился в цирк.
Опустевший кожаный кошелек, который Зюня вот уже два года носил на животе, повыше лобка, был оставлен дома за ненадобностью. Деньги были потрачены, и не зря: Буги получил царский подарок, он его на всю жизнь запомнит. А с красным кирпичом все равно пора было сворачиваться: в Израиль его не возьмешь, да и надоело все это до черта. Цирк - другое дело: весело, и люди замечательные, особенно лилипут. Теперь они останутся при деле, а то ведь хоть кидайся в окно. В Израиль их, правда, тоже не увезешь - кроме фокусника Альперовича, все гои - как на подбор, но можно их по доверенности передать кому-нибудь, надежному человеку, и деньги будут идти. А можно еще прикупить медведя для полного комплекта или, допустим, ученого пони. Много чего можно сделать. И если палатка набивается на всю катушку, то доход совсем неплохой.
Цирк был сумрачен и пуст, как ночной лес. Заслышав шаги, змея неторопливо высунула граненую башку из своего ящика, смерила Зюню пустым взглядом и показала ему двойной противный язык. Заревел осел в стойле, и его тоскливый прерывистый рык более подходил к пустынной азиатской местности, чем к вишневому городу Сороки. Зюня обошел кругом палатки и наткнулся на лилипута Дмитрия Семеновича, грустно сидевшего на лавочке. Лилипут пил пиво из бутылки, казавшейся непомерно большой в его игрушечных руках.
- Люди - дрянь, - сказал Дмитрий Семенович. - Дрянь, грязь и безобразие... На, поправься! - Он протянул Зюне бутылку.
- А где все? - отпив, спросил Зюня.
- Все сбежали, - сказал Дмитрий Семенович. - Галкин их подбил. Как ты ушел, они деньги поделили и сбежали.
- Тебе, что ли, не дали? - с сожалением спросил Зюня.
- Дали, - сказал лилипут. - Всё по-честному.
- А что ж ты не ушел? - спросил Зюня.
- Потому что я человек! - сердито выкрикнул Дмитрий Семенович. - Так нельзя делать никогда! Ты им душу, дуракам, а они думают, что это деньги.
Обняв лилипута за плечи, Зюня смутно улыбался. Сбежали и всё бросили. И Альперович сбежал. А этот, маленький, остался, хотя ему в Сороках пропасть легче всего: собаки порвут. Значит, не все все-таки подлецы, раз остался.
- А сыну твоему как теперь объяснишь? - сказал Дмитрий Семенович и рукой махнул.
- Змею-то куда денем? - не ответил Зюня. - Она смоется, а потом неприятности большие.
- В милицию надо ее сдать, - сказал лилипут. - А куда еще?
- В Сороках никогда такого еще не было, - сказал Зюня. - Скучный городишко, с тоски можно околеть: работай да жри. Ну, еще телевизор. А размаха - нет!
- У тебя зато есть, - уверенно сказал Дмитрий Семенович. - Есть размах!
- Надоело мне тут, - сказал Зюня. - Я в Израиль уезжаю, на ПМЖ.
- В добрый путь, - пожевав губами, сказал лилипут и отвернулся.
- Там таких, как ты, ни одного, - как бы извиняясь, сказал Зюня. Разрешение только евреям дают, больше никому. Строго...
- Думаешь, у нас национальности нет, раз мы такие? - глядя в сторону, сказал Дмитрий Семенович. - Есть! У меня мама еврейка, она в Барнауле живет, а отец из местных. Про нас, если хочешь знать, люди вообще думают, что мы неизвестно откуда. Разве так можно!
- Погоди, погоди! - зачастил Зюня. - Не шуми, браток, не гони пену. У тебя справка есть? Ну, что мама твоя из наших?
- В метрике записано, - сказал Дмитрий Семенович. - На лоб я, что ли, эту метрику приклею?
- Не на лоб! - помотал головой Зюня. - За такую метрику люди, знаешь, сколько денег платят? Давай поехали с нами, чего тебе тут болтаться! Ведь пропадешь! А там море, бананы с апельсинами круглый год. Может, мы там цирк откроем.
- Только цирка там не хватает! - разумно заметил Дмитрий Семенович. - А не засмеют? Нет, не там, а здесь, где документы оформляют? В Киеве?
- Пусть только попробуют! - Зюня привстал и кулаки выкатил. - Я с тобой пойду! Засмеют! Это кого это они засмеют?
В Киеве не засмеяли, а лишь похихикали в рукав: какой маленький, а уже еврей... В израильском посольстве тоже в восторг не пришли, религиозный специалист долго изучал метрику Дмитрия Семеновича, поглядывал на него испытующим взглядом и поводил от плеча к плечу сильным, здоровым лицом, опушенным библейской бородой. Еврейская мама из далекого Барнаула вызывала суровые подозрения специалиста, он был убежден, что где-то тут скрыт обман: священные книги даже намеком не упоминали о том, что среди семени Авраама, Ицхака и Яакова затесался лилипут. Но метрика была подлинной, лилипут числился, таким образом, евреем по материнской линии, и этого было достаточно. Неисповедима воля Господня, а пути его непостижимы. Пусть едет лилипут Дмитрий Семенович на Землю обетованную, туда кто только сегодня не набежал.
- Бабушку вашу как звали? - предпринял последнюю попытку религиозный специалист.
- Сура-Бейла! - уверенно оповестил лилипут, подученный Зюней.
- А по субботам что она делала?
- Свечки палила!
- А какое было угощение?
- Фаршированная рыба с красным хреном!
Козыри специалиста были биты, как выразил бы свое отношение фокусник Альперович, еврей несомненный...
Они отправились в Верхнюю Галилею, в орехово-инжирный городок Рош-Пина. Зюня водит полугрузовичок-тендер, Буги ходит в школу, а Дмитрий Семенович получает ежемесячное пособие от Службы социального страхования как инвалид детства.
Учитывая культурные запросы местного населения, все трое вынашивают мечту открыть передвижной цирк со змеей-боа, силачом и, желательно, с бородатой женщиной.
Может, уже и открыли.
ЗОЛОТАЯ БАШНЯ
В цветочном магазине Гликштейна на площади царя Саула дела идут хорошо; на приятной сумме оборота не сказываются ни время года, ни колебание курса тель-авивской биржи, ни стрельба на границе. И если народ не осаждает прилавок и не расхватывает тюльпаны с орхидеями - и не надо: устойчивые доходы обеспечиваются заказами для Золотой башни.
Как появилось в обиходе это название - "Золотая башня" - уже едва ли кто достоверно припомнит. Верней всего, запали кому-то в голову другие два слова, мелькающие то и дело на легких страницах газет и рекламных проспектов - "Золотой возраст", - и, чуть подправленные и подредактированные, прилепились-припечатались к трехэтажному дому престарелых, выглядывающему на улицу Пророчицы Деборы из эвкалиптовых и пальмовых зарослей. Но, вполне возможно, не осталось в стороне и иное обстоятельство: эта богадельня стояла среди мраморных особняков богатой Герцелии, и проживание в ней, в двух шагах от морского прибоя, влетало старикам или их детям в золотую копеечку.
Так или иначе, но никого из клиентов в их золотом возрасте, ни шуструю обслугу, ни тем более владельца заведения г-на Шая Фрумера не занимал вопрос: а зачем, собственно говоря, и чего ради понадобилось собирать под общей крышей стариков и старух, связанных между собой лишь одним, уже истончавшим и истрепавшимся шнурком - возрастом. А больше их ничего не объединяло - ни любовь к морю или эвкалиптам, ни тяга к игре в домино. С тем же успехом можно было собрать в одном питомнике только рыжих, или только кривых, или только рожденных от еврейской матери. Да что там пигмент или инвалидность! Еще полшага, еще шажок - и можно представить себе облезлых попугаев с кисточкой над горбатым шнобелем, в сетчатой вольере, или угрюмых козлов за колючей проволокой, пусть даже и позолоченной... Прекрасная пестрота мира никак здесь не проступала. Улица Пророчицы Деборы день за днем текла мимо Золотой башни, омывая ее розовые вялые стены, прочные, как память о башне Вавилонской.
