стала слаще! Хороший слоган, – дядя Костя улыбнулся. Я попытался улыбнуться в ответ.
– Спасибо вам, – кивнул на всякий случай. – До свидания.
Вышел на улицу.
Кто-то разыгрывает меня. Но кто и зачем? Кому это надо? Боже, да кому я нужен-то, чтобы так заморачиваться?
Я сделал два шага от дверей кондитерской фабрики, и вдруг меня догнал этот запах – смесь геркулесовой каши с вишневым киселем – стукнула дверь и на плечо мне упала рука. Я резко обернулся.
– Послушай, Илья, если тебе нужна… – заговорил рядом с моим ухом дядя Костя. Я не слышал, что он говорит.
Опять этот запах, напоминающий мне детский садик. Внутри заныла тупая боль, как будто в грудь ударил баскетбольный мяч. «Ты же мужчина, Костя».
Костя.
– Если еще какая-нибудь загадка, приходи…
Я точно помню. Лестница наверх, куда мне следовало идти – в свою детсадовскую группу. Я иду. Делаю пару шагов, с трудом преодолевая высокие ступени. Оборачиваюсь. Папа еще в дверях. Меня начинает куксить – чувствую, лицо искажается, как если бы я съел дольку лимона. Бегу к папе. Обнимаю, целую в щеку. Папа смеется. А потом серьезнеет.
– Ты же мужчина, Костя.
КОСТЯ.
– Слышишь меня? Илья? – дядя Костя трясет меня за плечи.
Боже. Папа называл меня в детстве Костей. Или не меня? Я не Костя. Боже.
– Илья? – глаза у дяди Кости встревоженные.
Я мотаю головой, смотрю на него:
– Спасибо. Да, если еще что-нибудь, то обязательно…
И ухожу. Не могу больше ничего ему сказать. Иду, как во сне. Бреду, переставляю ноги, ничего не вижу, только свои ноги – идущие… бегущие…
* * *
Проскочив три пролета, не сразу попадаю ключом в замочную скважину. А когда захожу – в прихожей темно. Не хочется включать свет. Сажусь на тумбу для обуви. Как-то разом меня покинули силы.
– Чего притаился? – слышу голос сестры. А вот и ее темный контур, сбоку очерченный желтой полоской кухонного света.
– Не притаился.
– Свет включи.
– Сама включи, если надо.
Я неохотно поднялся и прошагал в комнату мимо нее. Закрыл дверь, но Вику это не остановило.
– Тебе звонила девчонка, – сказала она, распахнув мою дверь настежь.
– Ну и что?
– Просила перезвонить, оставила номер.
Странно, подумал я. Не Даша, значит?
– Ладно.
– Перезвони.
– Ладно.
– И поешь. Мама просила тебе разогреть, но я не собираюсь. Не маленький – сам справишься.
– Ладно.
Вика все не уходила, и я принялся стягивать с себя джинсы. Подействовало – она быстро убралась и даже прикрыла дверь.
Значит, мамы нет дома. Да даже если бы была. Как спросить? «Мама, почему папа раньше называл меня Костей?» А если он не называл? Если это все мое воображение? Подумает, что я спятил.
Сел на кровать и обхватил голову руками. Еще эта загадка. И фуга. И пересдача техзачета. И звонила какая-то девчонка, не Даша. Зачем? Кому я нужен? Не хочу, не хочу, не хочу.
Папа бы сказал, что я раскисший слабак, увидев меня сгорбившимся, в одних трусах. Перед глазами у меня были собственные хилые коленки. Ладонями сжал виски и чувствовал пульс. Тук-тук, тук-тук. Живой.
Папа…
Я достал фантик из кармана брошенных на пол джинсов, развернул.
– Это ты написал, папа? – спросил шепотом, чтобы, не дай бог, Вика не услышала. – Кто такой Тот? И почему он разбился? И где сама загадка?
Дядя Костя прав. Не хватает четвертой строки. Это не совсем загадка. Больше похоже на констатацию факта: тот разбился, а я остался. Или вопрос нужно задать самому? И самому же ответить на него.
Дядя Костя сказал, что обертку для конфеты можно заказать в любой типографии. Нужно спросить Гену, где он взял конфету. Так я размышлял, а на заднем плане моего сознания звучала другая тема: дядя Костя… Окончание этой мелодии непрерывно повторялось: Костя, Костя, Костя. По спине бегали мурашки от этого имени.
«Ты же мужчина, Костя». Как сейчас слышу его голос. Я не могу ошибаться, просто не могу. Помню его губы, произносящие: Костя.
Не Илья.
* * *
Так и не зажег свет. Так и не разогрел себе еду. Так и не перезвонил какой-то девчонке. Вообще не вышел из комнаты. Улегся в постель в полдесятого вечера. Заглядывала сестра, я сделал вид, что сплю. Подумала, наверное, что переутомился в консерватории. Тихо прикрыла дверь. Иногда она ведет себя так, словно заботится обо мне. Странная.
Я пялюсь в потолок. Там лежат темно-синие тени веток деревьев. Ветки подсвечены фонарем. Тени напоминают многопалые лапы, которые вроде бы протянулись, чтобы схватить меня, да так и застыли. В детстве я боялся этих лап. Не верил, что они застыли насовсем, думал, что выжидают, когда же я закрою глаза – тогда они меня и сцапают.
Теперь просто разглядываю эти узоры. Смотрю на них, а думаю совсем о другом. Назойливо вспоминается почему-то мой восьмой день рождения. Торт. И все в масках. Мама – заяц, Вика – лисица, папа – волк. Мама дала мне маску кота, но в ней не получалось задуть свечи, и я снял. Огонь погас не на всех свечках сразу, а это значит, я знал, что желание не сбудется. Я дул. Папа смотрел на меня своим волком и молчал. Я подул изо всех сил, что у меня были и даже из тех, что у меня еще не было. Погасла последняя свеча, стало темно и почему-то очень тихо – на секунду. А потом мама включила верхний свет и захлопала в ладоши, а за ней Вика. Я посмотрел на папу. Он тоже начал хлопать в ладоши. И когда он начал, я увидел: это не папа. За маской волка не папа!
Не помню, что было дальше, помню только лицо мамы – совсем близко и без маски. Она покраснела и что-то говорила мне.
– Все хорошо, Илюша, – смысл слов дошел до меня не сразу. Мама неуверенно улыбнулась, точнее нервно дернула губами в стороны: – Все хорошо. Это дядя Костя. Мы думали, будет смешно.
– Да брось возиться с ним, – буркнула сестра откуда-то из-за ее спины.
– Мы думали, будет смешно, когда ты заметишь, что это не папа, – говорила мама и все время держала меня за запястья, как будто я мог вырваться или еще что-нибудь такое. Я не мог, я просто сидел и смотрел на нее. Щеки у нее стали совсем красные.
– Трусливый, – вставила сестра. – Пошутить нельзя.
Дядя Костя озабоченно поглядывал на меня из-за плеча мамы. И мне стало неудобно за себя.
Свой кусок торта я так и не съел.
Папа пришел, когда я уже был в постели. Он возник сначала в проеме – темным силуэтом, а потом подошел к кровати. Я не знал, притвориться ли, что я сплю или нет. Ведь ему наверняка рассказала мама, как я испугался. Теперь он посчитает меня трусом.
– Илья, – позвал он негромко.
Я открыл глаза.
– С днем рождения, сын. Извини, я
