Не знаю, может, он так говорит и другим. Но мне сразу становится легче от того, как он поднимается со своего места, прошаркивает к ученическим партам, берет один стул – для меня – и подставляет к пианино рядом со своим.
Я ставлю на полочку для нот первый том «Хорошо темперированного клавира» Баха, как будто так и надо, как будто у меня урок полифонии по расписанию, а не перемена между парами.
– Посмотрим, – Юрий Васильевич раскрывает ноты, они чуть не падают с полочки. Я поддерживаю их за уголок, чтобы не сползали больше. – Какую фугу разберем?
От учителя исходит такой запах, который вызывает во мне образ заржавевшего кофе. Не знаю почему. Что-то горькое и кисловатое.
– До диез минор, – говорю я.
Его голова трясется, пока он листает.
Ведь ни слова мне не говорит о том, что фуга до диез минор – самая сложная! Не говорит мне, что я чего-то могу не понять, не говорит, что мне слишком рано разбираться с ней. А уже нашел нужную страницу и на видавшем виды пианино наигрывает тему фуги до диез минор. Мне уютно – с этим старым пианино и этим старым человеком, влюбленным в полифонию.
Я слежу за его узловатыми пальцами на белых, заигранных, как будто обгрызенных по краям, клавишах, и вспоминаю: тема – это лицо произведения. Я сочиню лучшую фугу на курсе. Подготовлюсь, поиграю фуги других композиторов, послушаю, что расскажет Юрий Васильевич, – и сочиню свою. С моей темой.
* * *
В кармане у меня тот самый фантик. Иду мимо стендов с информацией о концертах к выходу. У двери меня догоняет Гена. Сегодня мы с ним еще не виделись – не было совместных пар.
– Я почитал про Тота, – выпаливает Гена.
– Да не надо было.
– Кроме всего прочего, чем он занимался – библиотеками, чиновниками, учеными – он был еще богом слова. Занимал почетное место писца, секретаря и визиря бога Ра.
– Ну и что?
Гена оторопело посмотрел на меня.
– Я не знаю. Думал, может, это поможет разгадать загадку.
– Не поможет. Загадка к богу Тоту не имеет отношения.
– А о ком там тогда сказано?
Я пожал плечами. Мне нужно торопиться, а Гена вцепился в рукав и рассказывает о боге Тоте.
– Мне идти надо.
– Можно с тобой?
– Нет, это…
– Свидание с Дашей?
– Да, – с готовностью вру я.
– Ладно, пока, – разочарованно говорит Гена. – Я тогда еще останусь в консерватории, позанимаюсь.
Мне жаль, что я обманул единственного друга, но что поделаешь. Выхожу на улицу. Ветер и слякоть. Серый воздух – скоро совсем стемнеет. Иду в сторону трамвайной остановки, потом резко сворачиваю на автобусную – на маршрутке быстрее. Надо успеть, пока не закончился рабочий день.
* * *
При входе на кондитерскую фабрику почему-то пахнет, как в садике, в моем детстве.
Папа приводил меня и отпускал мою руку, чтобы дальше я шел сам. В тамбуре всегда пахло одинаково – смесь геркулесовой каши и вишневого киселя. Я проходил один пролет, оборачивался. Не выдерживал и бежал обратно, к папе. Целовал его в щеку. Он смеялся. А потом говорил серьезным голосом: «Ты же мужчина, Костя». И мне приходилось идти по лестнице не оглядываясь. Чтобы не вернуться еще раз.
В садик папа давал мне конфеты. Я их съедал, а фантики старался сохранить, но уже ко времени обеда у меня ни в карманах, ни в руках не было ни одного. Я плакал.
И этот запах – геркулесовая каша и вишневый кисель – вре́зались в память навсегда. Запах расставания с папой, потерянных фантиков, слез.
Так же пахло на фабрике, когда я вошел.
Постучал в окошко пропускного пункта. Я видел только седую лысеющую макушку охранника и краешек маленького телевизора, который он смотрел. Охранник обернулся ко мне.
– Можно мне к Константину Алексеевичу? – спросил я с самым наивным видом.
– Зачем?
– Он мой дядя.
– Как зовут?
Я на мгновение тушуюсь – как меня зовут?
– Илья. Илья Королев.
Охранник поднимает черную трубку и набирает три цифры.
Через пять минут выходит дядя Костя, как мы с Викой зовем его с детства. Папин друг. Никакой он мне не дядя, конечно.
– Привет, племянничек, – усмехнулся дядя Костя. – А ты вырос, возмужал. Я тебя помню еще вот таким, – он показал ребром ладони чуть выше пупка, а я подумал, что взрослые, наверное, всегда так говорят, когда долго не видели детей своих друзей. Из вежливости.
Он похлопал меня по плечам в знак приветствия, а я потупился:
– Здравствуйте, дядя Костя. Извините, пришлось немножко обмануть, чтобы вызвать вас сюда.
– Пришлось? Говори, что там у тебя. Я к твоим услугам – любой вопрос, – сказал он с готовностью человека, разговаривающего с сыном своего пропавшего без вести друга.
– Вот, – я достал из кармана фантик. – Глупый повод, конечно.
Дядя Костя взял фантик, внимательно прочитал загадку.
– Твой папа такие шутки любил.
– Да. Но это же не папа… Я хотел спросить, может, кто-то еще у вас на фабрике увлекается загадками?
– Нет.
– Точно?
– Я бы знал. Если ты помнишь, я работаю в фасовочном цехе.
– Сначала я подумал, может, из старой партии, еще отцовской, но на фантике указан нынешний год.
– Да, обертка свежая, – дядя Костя разглядывал фантик, читал мелкий шрифт. Раскрыл внутреннюю сторону. – «На скале нас было двое. Со скалы упали оба. Тот разбился, а я остался». Странная загадка. В ней чего-то не хватает. Четвертой строки, вроде: «кто разбился со скалы?» Хотя, так не говорят – «разбился со скалы». «Кто остался на скале?» С другой стороны, бывают, наверное, и такие загадки. Твой папа сочинял другие. Помнишь? «Тридцать два солдата белых защищают великана. Только сладкая конфета сломит болью истуканов».
– Вроде не очень складно.
– А ответ помнишь?
– Нет.
– Зубы. Это они – белые солдаты. Защищают великана – то есть язык. И зубы можно испортить конфетами.
Взгляд у меня, похоже, стал мутный, потому что дядя Костя встрепенулся.
– Что-то не так? Извини, если напомнил об отце…
– Все хорошо. Просто хотел узнать, балуется ли кто-нибудь еще такими вещами. Всё. Узнал. Спасибо, – я непрерывно кивал, не мог остановиться.
Дядя Костя сочувственно на меня посмотрел, а я отвел взгляд.
– На нашей кондитерской фабрике есть отдел печати конфетных оберток, – сказал он, когда я уже хотел попрощаться и уйти. – Многие другие фабрики заказывают в типографии. Так что любой мог напечатать обертку и завернуть конфету в нее.
– Да? – удивился я. Такая мысль не приходила мне в голову. Кто-то напечатал обертку с загадкой и подсунул мне. Кто-то…
Мне же Гена дал конфету! Но он не мог знать об отце и его загадках. Да и если бы знал, не стал бы так поступать со мной.
– Некоторые компании делают большие заказы у нас. Выбирают нужный им сорт конфет, а обертку мы производим для них специально – с логотипом компании-заказчика. Это делается для подарков клиентам и собственным работникам на праздники. Деловая этика
