Наконец, дневниковые записи I, II и III книжек в несколько более развернутом виде переходили в Дневник.
Поэтическое «хозяйство» Чехова, внешне пестрое, оказывается внутренне упорядоченной, строго продуманной системой записных книжек, в которых материалы непрерывно распределяются и перераспределяются по своеобразным специализированным каналам — творческий, медицинский, садовый, адресный, дневниковый, библиографический, деловой.
В связи с тем, что в книжках соседствуют разные по характеру материалы, возникает вопрос о форме и степени полноты их публикации. В т. XII ПССП Коншина ограничилась лишь творческими записями (они «публикуются в настоящем томе полностью, за исключением небольшого количества записей, которые не поддаются разбору <…> Полностью публикуются здесь также немногочисленные дневниковые записи Чехова. Из деловых же записей взяты лишь немногие. Рецепты, адреса и прочие мелкие записи опущены совсем» — ПССП, т. XII, стр. 362–363). Издавая записные книжки в 1960 г., Коншина избрала другой принцип: «В данном издании опубликованы полностью все категории записей, всё, что содержится в книжках, включая записи, сделанные рукою других лиц» (Из архива Чехова, стр. 7).
В настоящем томе полностью печатаются три записные книжки Чехова, IV-я, ранее не публиковавшаяся отдельно, и V-я, Адресная, которая публикуется впервые.
Печатая текст записных книжек полностью, составители настоящего тома руководствовались следующими соображениями. Во-первых, записи дневниковые, биографические, библиографические и т. д. весьма важны как материал для изучения биографии писателя. Во-вторых, перемешанные с творческими заметками, они помогают уточнить хронологические рамки, ограничивающие ту или иную творческую запись. Без этого невозможно воссоздание истории написания произведений Чехова. И, наконец, в-третьих, полная публикация текста записных книжек дает ценный материал для понимания писательской работы Чехова, ее атмосферы, характера, ее соотношения с медицинской практикой, с садово-хозяйственными делами, библиографическими занятиями и т. д. Записные книжки Чехова — не только материал для его исследователя, комментатора, биографа, они и сами — важный предмет научного интереса и внимания.
При изучении творческих записей Чехова непрерывно приходится обращаться к соседним нетворческим заметкам. Так, например, запись — «Дама с мопсом» (II, 40, 4), которая впоследствии трансформируется в название рассказа «Дама с собачкой», расположена между заметками о том, что 23 августа (1896 г.) писатель выехал из Таганрога, а 24-го приехал в Кисловодск. Так уточняется место и время, когда начал складываться замысел одного из лучших чеховских рассказов.
Можно надеяться, что настоящий том будет способствовать появлению новых исследований об истории создания отдельных произведений Чехова и о его творчестве как процессе.
Недостаточно прояснен вопрос о записных книжках Чехова до 1891 г. «Всего вероятнее, — писал А. Б. Дерман, — что записными книжками Чехов начал пользоваться с 1891 г., со времени первой поездки в Западную Европу, до того же полагался на память» (А. Б. Дерман. Как работал А. П. Чехов. — «Новое слово», 1929, № 5, стр. 76). Мнение это (его разделяла и Коншина) расходится, однако, со свидетельствами мемуаристов, правда, не всегда достаточно определенными и достоверными.
Художник К. А. Коровин, рассказывая о поездке нескольких художников вместе с Чеховым в Сокольники весной 1883 г., упоминает: «Антон Павлович вынул маленькую записную книжечку и что-то быстро записал в ней» (К. А. Коровин. Из моих встреч с А. П. Чеховым. — ЛН, т. 68, стр. 554; «Константин Коровин вспоминает…» Составители книги, авторы вступительной статьи и комментариев И. С. Зильберштейн и В. А. Самков. М., «Изобразительное искусство», 1971, стр. 219). По свидетельству другого художника, З. Е. Пичугина, примерно в то же время у Чехова уже была записная книжка (ЛН, т. 68, стр. 544). О книжке для записей вспоминает В. А. Гиляровский, излагая историю написания рассказа «Злоумышленник» (Вл. Гиляровский. Заметки. — «Голос Москвы», 1910, № 13, 17 января; Чехов в воспоминаниях, стр. 112).
К. С. Баранцевич подробно описывает жизнь Чехова в усадьбе Лука у Линтваревых в июле 1888 г.: «Создавал он их <произведения> втихомолку, занося в записную книжку образы и мысли, занося, где придется: дома, за обедом, ночью, на ступеньках крыльца <…> И эту свою записную книжку должно быть берег и прятал, потому что я никогда ее не видел…» (К. Баранцевич. На лоне природы с А. П. Чеховым. — «Новая иллюстрация», 1905, № 26, стр. 204).
Правда, в такого рода свидетельствах могли отразиться представления о более поздних записных книжках, как бы сдвинутые в прошлое.
Более определенно высказывается А. С. Лазарев (Грузинский):
«Сидя в кабинете корнеевского дома <ныне Музей Чехова в Москве>, я спросил у Чехова о тонкой тетрадке:
— Что это?
Чехов ответил:
— Записная книжка. Заведите себе такую же. Если интересно, можете просмотреть <…>
Одну заметку об особом лае рыжих собак — „все рыжие собаки лают тенором“ — я вскоре встретил на последних страницах „Степи“» (А. Грузинский-Лазарев. Воспоминания. — «Русское слово», 1914, № 151, 2 июля).
А. И. Куприн приводит рассказ матери писателя, Евгении Яковлевны, о том, как Чехов еще в студенческие годы заносил заметки в записную книжку (А. И. Куприн. Памяти Чехова. — Чехов в воспоминаниях, стр. 556).
Можно предположить, что Чехов в конце 80-х годов уже пользовался специальными тетрадками для записей. Вместе с тем, не случайным кажется то обстоятельство, что именно с 1891 г. начинается систематическое ведение записных книжек с регулярными записями.
В конце 80-х годов писатель напряженно работал над романом — он остался неосуществленным. Тенденция к созданию произведения романного жанра проявлялась у Чехова не только в непосредственных попытках, но и в повестях, как бы тяготеющих к форме романа («Степь» — повесть, которая задумывалась как более развернутое эпическое полотно, «Скучная история», «Дуэль»).
Романом представлялась автору во время работы и повесть «Три года» (29 сентября 1894 г., в письме сестре: «… пишу роман из московской жизни»). Очевидно в связи с «романом из московской жизни» и была заведена специальная тетрадь для творческих записей — ей суждено было стать основной записной книжкой Чехова до конца жизни (I-я книжка).
Читая ее первые страницы (I, 2-40), мы видим, как сильно завладела воображением писателя повесть «Три года». Некоторые страницы почти сплошь заполнены черновыми заметками о героях повести Алексее и Федоре Лаптевых, их сестре, отце, Юлии, ее отце, Ярцеве, Рассудиной, Кочевом и др. Подробнее об этом — в статьях: П. С. Попов. Творческий генезис повести А. П. Чехова. — В кн.: «Чеховский сборник. Найденные статьи и письма». М., 1929; Э. А. Полоцкая. «Три года». От романа к повести. — В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.
Затем характер работы Чехова над произведениями несколько меняется: он делается как будто более рассредоточенным во времени. Эволюция Чехова-художника состояла не только в том, что он все более серьезно относился к литературному делу, но и в том, что оно становилось для него более трудоемким, увеличивался творческий цикл — от первоначального замысла до окончательной реализации.
«Сюжеты своих произведений, — пишет о Чехове его сестра Мария Павловна, — он мог хранить и не использовать долгое время, пока они у него не „созревали“» (Из далекого прошлого, стр. 41).
Судя по записным книжкам, этот цикл занимал обыкновенно несколько лет. А творческие истории некоторых повестей и рассказов растягивались больше, чем на десятилетие. О «Рассказе неизвестного человека» Чехов сообщал в письме к Л. Я. Гуревич 22 мая 1893 г., что начал его писать «в 1887–1888 г., не имея намерения печатать его где-либо, потом бросил…» В письме к О. Л. Книппер от 16 марта 1901 г.: «Пишу теперь рассказ под названием „Архиерей“ — на сюжет, который сидит у меня в голове уже лет пятнадцать.
«Для творческой лаборатории Чехова характерна одновременная мысленная работа над несколькими сюжетами», — отмечала Коншина (Из архива Чехова, стр. 10).
Чем больше замедлялся творческий процесс, чем труднее и напряженней становилось обдумывание, тем более необходимыми делались записные книжки. Пора Антоши Чехонте и время зрелого Чехова отличаются не только творческой атмосферой, тональностью, но и самим стилем работы.
«Не помню я ни одного своего рассказа, над которым я работал бы более суток», — признавался молодой писатель в письме Д. В. Григоровичу от 28 марта 1886 г.
«Больше думал, чем писал», — говорит он в письме к О. Л. Книппер от 5 сентября 1900 г. (речь шла о пьесе «Три сестры»).
