тут же запечатали. Взяв его, капитан ушёл. За час до полудня бриг «Летучий Голландец» отплыл в Северное море и сразу взял курс на запад, чтобы обогнуть континент.
Глава третья
Клер звездой быть не хочет
Ночь была страшная и тоскливая. Нет – не выл леденящий ветер, не бушевали волны, не собирались на небе полчища туч. Наоборот, звёзды – чужие, не европейские, любовались сами собой в бескрайнем и неподвижном зеркале океана, слегка подёрнутом седой дымкой. Вот это и было страшно. Дивные небеса ничего не хотели видеть, кроме самих себя, и это безудержно навевало чувство, что Бог не видит. Он отвернулся и думает о другом, потому что мир, сотворённый им, достиг совершенства, а значит – должен вот-вот исчезнуть. Да, созвездия были неописуемые и незнакомые. Головокружительное пространство между чудовищно удалёнными горизонтами не могло вместить все эти причудливые фигуры из ярких звёзд. Южный Крест горел и переливался. Прямо под ним распростёрлась Африка – страшный, загадочный континент, размеры которого было трудно даже вообразить. «Летучий Голландец» двигался вдоль его западной стороны, приближаясь к мысу Доброй Надежды. Плотная полоса тумана, обозначавшая берег, была едва различима на горизонте. Стояло сладостное безмолвие, просочившееся, казалось, из параллельной Вселенной.
Однако, слабый северо-западный ветер всё-таки дул, давая кораблю скорость в пару узлов. Огромные паруса белели под звёздами, как крутые снежные склоны гор. Вахтенные спали, поскольку было светло и тихо, а у штурвала стоял лучший рулевой экипажа, Дэнисен. Он курил короткую трубку и часто встряхивал головой, отгоняя сон. Напротив грот-мачты у борта замерли, глядя на проплывающее вдали побережье Африки, господин де Шонтлен и Клер.
Тридцатитрёхлетний француз был очень хорош собою. Он бросал вызов любой окружающей обстановке, стойко храня безупречность внешнего облика – вплоть до белоснежных манжет, и светскую утончённость в каждом движении, в каждом слове. И удивительно было то, что это не раздражало даже матросов. Все понимали, что этот худенький дворянин вёл бы себя так и на эшафоте. В самом начале пути, ещё возле берегов Европы, Эдвардс и де Шонтлен захотели выяснить, кто из них ловчее владеет шпагой. Их поединок произошёл между двумя мачтами, на глазах всего экипажа – то есть, пятнадцати человек. Оба фехтовальщика оказались в равной степени виртуозными мастерами своего дела, но через четверть часа француз всё же выбил шпагу из руки Эдвардса. Тот признал своё поражение, а его противник сказал, что не одержал бы победу, если бы Эдвардс надел более удобный камзол.
Когда де Шонтлен порой заходил к Клер в камбуз, чтоб вымыть руки, она приветствовала его надменным кивком, как великосветская дама. Он улыбался, приподнимая шляпу с плюмажем. Эта игра им обоим нравилась.
– А вы правда были морским разбойником, господин де Шонтлен? – однажды спросила у него Клер.
– Сударыня, слово «был» здесь лишнее, – прозвучал ответ, который сопровождался грустной улыбкой. У Клер было настроение выяснить абсолютно всё.
– А как же купцы доверили вам товар? – пристала она.
– Клер, вам ли не знать, что если разбойники хоть кому-то и доверяют, то только другим разбойникам? – произнёс де Шонтлен и покинул камбуз.
Клер была озадачена. И теперь, в предрассветный час, когда дворянин опять приблизился к ней, стоявшей у борта и упивавшейся светом звёзд, она захотела возобновить разговор, зайдя совершенно с другого края. Коротко обменявшись приветствиями, они некоторое время молчали. Потом гасконка спросила вкрадчивым голосом:
– Господин де Шонтлен, позвольте полюбопытствовать, чем вы вышли полюбоваться – звёздами или мной?
Француз не смутился.
– Звёздами, – сказал он, – и вами, поскольку вы – безусловно, одна из них. И это не комплимент, сударыня.
– Что же это? – подняла брови девушка, – неужели первые признаки помешательства?
– Клер, взгляните на эту необозримую красоту, которая вся сказочно сияет, – повёл рукой де Шонтлен, указывая на дымчатый силуэт далёкого берега и застывший под звёздами океан, – а это ведь только то, что мы можем видеть, то есть – почти ничто! Представляете? Так откуда у каждой из миллиардов звёзд – а их миллиардищи миллиардов, мадемуазель – так вот, откуда у каждой из этих звёзд такой запас света? Как вы считаете?
Клер не знала ответа. Но это ей никогда не мешало его давать. И она сказала:
– От их создателя!
– Совершенно верно. Бог сотворил и людей, и звёзды. Но почему люди умирают, а звёзды – вечны? Да, горы и моря тоже вечны, но только они мертвы. А звёзды сияют. Значит, они живут. И не потому ли они живут, что мы умираем? Вам так не кажется?
– Вы хотите сказать, что я после смерти стану звездой или её крохотной частью? – спросила Клер, растерянно заморгав, – ох, как вы обескуражили меня, сударь! Это ужасно!
– Да что же в этом ужасного? На мой взгляд, это просто великолепно – быть всеми видимой и всё видеть. Вы представляете – видеть всё! Вот я сейчас вижу вас целиком, и это, поверьте, гораздо лучше, чем видеть, к примеру, только лишь кончик вашей реснички или край ногтя.
– С этой-то стороны, конечно, вы правы, – признала девушка, – но с другой стороны – как можно только светить, ничего более не делая? Это ведь скука смертная!
Де Шонтлен рассмеялся.
– Утешьтесь, мадемуазель! Вы очень юны душой, и вы сохраните юность до зрелых лет. Поэтому вам предстоят ещё несколько земных жизней.
– О! Вы так полагаете?
– Я уверен. Лет через триста или пятьсот вы снова родитесь, вас снова назовут Клер, вы снова научитесь петь, танцевать, играть на гитаре и очаровывать самых разных мужчин. Последнее дело, впрочем, будет совсем несложным, ибо ваш облик при вас останется. А он – ангельский. С этим, я полагаю, нет смысла спорить.
– Благодарю вас, сударь, – тихо сказала Клер. Но ей становилось тоскливее и тоскливее. Берег полумистического, огромного континента, к которому судно за целый месяц ни разу не подошло ближе чем на милю, должен был очень скоро исчезнуть. Клер это знала. От этой мысли её пробирала жуть. Если даже Африка пропадёт, думала она, то что будет дальше? Наверное, край Вселенной – страшная, ледяная, чёрная бездна, откуда ещё никто ни разу не возвращался!
– Что будет дальше? – вслух произнесла Клер, положив ладонь на руку француза, лежавшую на фальшборте, – вы это знаете?
– С относительной точностью, – дал ответ де Шонтлен, по тону её поняв, о чём идёт речь, – если всё сложится удачно – мы обогнём мыс Доброй Надежды, пересечём половину Индийского океана и завернём в Бенгальский залив, где наша прогулка и завершится. Потом, конечно, будет обратный путь. Если повезёт.
– Господин де Шонтлен, вы дважды обмолвились, сказав: «если»! Что может нам помешать, по вашему мнению?
– Клер, вы знаете это ничуть не хуже, чем я. Пираты. И штормы.
С бака донёсся скрип. Кто-то поднимался по расшатавшейся
