де Шонтлена и боцмана. Но француз ещё спал. Гастон разбудил его уже ближе к полудню. Напившись крепкого кофе, де Шонтлен с помощью подзорной трубы пробежался взглядом по горизонтам, после чего велел рулевому изменить курс на один румб к западу, а двум марсовым – быть готовыми зарифлить бом-брамсель и топсель. Он, по его словам, не раз огибал на разных судах легендарный мыс, который причудливо омывают два океана – Индийский и Атлантический. Все те, кому посчастливилось видеть слияние этих двух гигантов около мыса Доброй Надежды, очень хорошо знают, насколько трудно оторвать взгляд от этого зрелища в ясный день, а в штиль – так особенно.
День был ясным, но океаны пенились волнами, и «Летучий Голландец» слегка покачивался. Вот этой небольшой качкой Клер и воспользовалась, чтобы ускользнуть от ван Страттена, Эдвардса и Уилсона, которые веселились в кают-компании. Да, им было что обсудить за парой бутылок, однако ром делается слаще, а разговор – интереснее, если рядом сидит, лежит и танцует полураздетая девушка не особо строгого воспитания. Но самой гасконке всё это надоело до ужаса.
– У меня морская болезнь, – заявила Клер, исполнив третий по счёту гавайский танец под аккомпанемент Эдвардса, который также умел играть на гитаре, – пойду на верхнюю палубу!
– Передай тройной привет де Шонтлену! – крикнул ей вслед Уилсон, который всё всегда замечал, – надеюсь, наш шевалье, увидев твои распухшие губки, не перепутает курс, и нам не придётся вместо мыса Доброй Надежды огибать чёртов мыс Горн!
– Рыжий идиот! – огрызнулась Клер и под общий хохот выбежала на палубу, размышляя, какого дьявола трое пьяниц не обратили внимание на её припухлые губы раньше, чем напились. Потом поняла: им попросту было не до неё, они мучились похмельем. И слава Богу!
На верхней палубе не было никого, кроме рулевого и де Шонтлена. Француз с подзорной трубой стоял на носу корабля. «Летучий Голландец» шёл на всех парусах, разрезая волны форштевнем. И перед Клер встал новый вопрос: зачем де Шонтлен загнал марсовых на стеньги? Что за препятствие впереди могло бы потребовать срочного уменьшения хода судна? Но когда выяснилось, что временный капитан приказал остальным матросам драить нижнюю палубу, Клер всё стало понятно. Он захотел побыть наедине с морем. Наследница трубадуров это прочла по его глазам, когда подошла к нему, сжимающему рукой дубовую окантовку фальшборта.
– Господин де Шонтлен! – воскликнула Клер, вовсе не почувствовав себя лишней, – когда мы обогнём Африку?
– Очень скоро, – сухо сказал француз, даже не взглянув на неё. Как было не оскорбиться! Однако Клер, решив этого не делать, молча отобрала у него трубу, в которую он всё равно пока не смотрел, и сама приставила её к глазу.
Прежде всего она оглядела берег. Но ничего интересного не увидела. Из тропических далей, которые уже было не разглядеть, к морю подступали не то пологие горы, не то холмы. Океан давно бы их смыл, если бы ему не мешали скалы – Целые гряды скал, которые возвышались амфитеатром. На них накатывались и вдребезги разбивались волны прибоя.
Но когда Клер устремила трубу вперёд, её голые коленки и плотно сжатые губы дрогнули.
– Господин де Шонтлен! – вскричала она, позабыв обиду, – прямо по курсу – три корабля! Они переходят на другой галс, готовясь огибать мыс! Вы что, их не видели?
– Я их видел, – с крайней досадой проговорил де Шонтлен. И вдруг он прибавил, слегка ударив рукой в шёлковой перчатке по окантовке фальшборта:
– Да чтоб тебе провалиться! Быстро зови сюда капитана с боцманом.
Клер уставилась на француза так, будто он ударил её. При этом она чуть не уронила трубу, что произошло бы с ней не впервые – одна труба таким образом утонула между Канарскими островами и Гибралтаром. Но сейчас утопить вторую трубу было бы простительно! Господин де Шонтлен ответил ей, даме, грубостью? Он? Изысканный дворянин, в обществе которого она чувствовала себя маркизой? Как мог он на ровном месте взять да и превратиться в обыкновенного грубияна? Это немыслимо!
Де Шонтлену пришлось повторить приказ. И Клер побежала звать боцмана с капитаном. Они явились одновременно, так как Гастон, всегда очень торопливый и исполнительный, имел более короткие ноги. Благодаря опохмелке ван Страттен выглядел молодцом. Все его движения были чёткими. Взяв у Клер зрительную трубу, он её нацелил на юг, левее бушприта, и стал смотреть. Гастон наблюдал за ним, а Клер не сводила глаз с французского дворянина, в котором от дворянина остался лишь внешний лоск, и более ничего.
– Это галеоны, – пробормотал капитан, продолжая вглядываться в залитую солнцем даль, – испанцы, чёрт бы их взял! А какого дьявола они здесь? Что скажете, де Шонтлен?
– Скажу, что вы не вполне точны, капитан, – ответил француз, – там два галеона, а впереди – флагманский фрегат с тремя кормовыми пушками. Галеоны несколько перегружены, поэтому идут медленно. Так мы скоро нагоним эту эскадру, только едва ли нам это нужно.
– Вы намекаете на возможность того, что это пираты? – спросил ван Страттен и медленно опустил трубу, – я правильно понял вас?
– Абсолютно. Это они и есть. Сами понимаете, что испанцам, которые везут золото из Америки, незачем огибать мыс Доброй Надежды. Шайка пиратов взяла эти галеоны на абордаж, команду отправила на обед акулам, а груз решила доставить в Персию, чтоб продать иранскому шаху.
– Но, если так, этим молодцам теперь не до нас! У них ведь имеются целых два галеона, набитых золотом под завязку! Проклятым головорезам следует сейчас выпить весь ром Ямайки, чтобы в их головы вошла мысль за каким-то чёртом атаковать невзрачный голландский бриг. Для чего им это?
– Хотя бы лишь для того, чтобы пристрелять пушки с захваченных кораблей, – вздохнул де Шонтлен, – вы почти не знаете флибустьеров южных морей, господин ван Страттен, поскольку плавали больше в северном полушарии. Уверяю вас – это негодяи из негодяев. Вы абсолютно правы: им сейчас не до нас, поэтому специально гоняться за нами они не станут, однако если мы приблизимся к ним – они разнесут нас в мелкие щепки.
– Дьявол бы их поднял на рога! – процедил ван Страттен и скользнул взглядом по парусам, наполненным ветром, – а ну, свистать всех наверх!
Приказ, разумеется, был адресован боцману. Тот поспешно его исполнил, и вся команда высыпала на палубу. Только марсовым был дан знак остаться на мачтах. Этим двоим капитан велел снять бом-брамсель, а также топсель, и взять два рифа на марселе. Остальным матросам он приказал убрать кливера с бушприта и оба стакселя между мачтами. После этих манипуляций быстрота судна резко уменьшилась. Соответственно, килевая качка усилилась – притом так, что Клер, направившись к камбузу, вдруг почувствовала, как палуба ускользает из-под её голых пяток.
