На работе взял отгулы, никто и не заметил – он превратился в пустое место. Даже когда он узнал о Загревском, было не так больно. От этой мысли ему стало жаль Наташку – селедочный хлыщ переступит и пойдет дальше. Как Лера переступила его.
– А мне совсем не так рассказывали, – у Аси от желания рассказать по-своему горели глаза.
– Даже у бара слышно, что вы о Глебе, – подошел Миша. – У тебя, мамочка, версия правильная. Он бросил барракуду, потому что она фригидна, как мороженная устрица, даже в суп не годится.
Вслед за Мишей стали подтягиваться и остальные мужчины. Ванечка уже слегка наклюкался и снова рвался танцевать.
– Та-та сон ча-ча-ча… Это ж Чезария Эвора! Куки, пойдем плясать. Та-та сон ча-ча-ча… – Куки без особого энтузиазмаподнялась и двинулась к танцполу, а Ванечка, щелкая то справа, то слева от нее пальцами, все припевал: «Та-та сон ча-ча-ча…»
– Наташ, что сидишь? – потянул Наташу за руку Матвей, – Эвора, любимая певица Ромы Абрамовича. Пошли плясать, расскажу, как при полном зале концерт не начинали, час Абрамовича ждали. Что за свадьба без танцев? Потом пойдем морду бить, надо только решить, кому.
– Маруся, на пару слов, готов с тобой накрыше постоять, пока ты куришь, – Загревский тронул Жукову за локоть.
– Десерт скоро подадут? – Мишаплюхнулся за стол. – А что диджей все время Эвору крутит? Мог бы Синатру поставить, все-таки свадебная классика.
– Слышишь, – Маруся стояла на крыше с Игорем, – «Walk my way, and the thousand violins begin to play»… Быстрей говори, что у тебя, я от Синатры тащусь.
Приятель Загревского покупает дом, который, насколько тот понимает, принадлежит «бывшей жене твоего мужа». Загревский так и выразился «твоего мужа», хотя только что терся рядом с Ванечкой.
– Что за чушь?! Какая бывшая жена Ванечки? И дом в Вашингтоне мы не продаем, окстись, – грех не потроллить, раз этот хмырь так подставился…
– Неточно выразился. Я имел в виду дом в Берлине, на острове. Это ведь дом твоего друга, Хельмута?
– Это твой был покупатель с аквалангами? – продолжала валять дурака Маруся.
– Понятия не имею, о чем ты. Мой приятель – человек солидный, высокопоставленный чиновник.
– Может, он тебе просто не сказал насчет аквалангов?
«Вот сука, – подумал Загревский, – какие акваланги?» Маруся повторяла тем временем, что она ничего не знает, не видит, не слышит, дворец на озере – не ее вопрос.
– Слышала только, что оферта есть, чья – не знаю. А ты разве сам с Эльзой, хозяйкой не знаком? В Берлине мы же в Новый год… – Жукова даже о Синатре забыла, так сладко было троллить Загревского. – Ой, Игорь, я спутала: Наташа тогда была с Глебом… Она тогда и выспрашивала у меня про этот дворец. Таскала для тебя каштаны из огня?
– Это уже вода под мостом, – Загревский понимал, что надо сжать зубы и терпеть эту хамку. – Давай договариваться. Оферта от моего приятеля есть. На сколько ему надо подняться, чтобы точно получить дом? Это первое. Второе – если из-за короны я не сумею прилететь в Германию, могу я рассчитывать, что ты меня подстрахуешь со сделкой? Готов сразу оговорить твой интерес.
– Игорь, хочешь, чтобы я инсайдами торганула? Я уже сказала: интереса у меня нет и быть не может, я ничего не вижу, не слышу, не знаю. А у Хельмута выспрашивать – вообще все провалить.
Прежде чем показать, что она на самом деле всё знает, Жуковой надо было заявить о своих нравственных принципах. У нее интерес один: закрыть тему, которая отравляет жизнь ей, Хельмуту, и даже Ивану.
– Только поэтому дарю тебе две ключевые наводки. Убеждай продавцов, что твой покупатель всю жизнь мечтал иметь такую коллекцию антиквариата. Бери каталог Sotheby’s, учи слова наизусть и шпарь без запинок, понял?
– Не понял только, в чем твой интерес.
Он вообще ничего не понял. Даже того, что Маруся именно в эту минуту делает ему сделку.
– И не вздумай меня упоминать. Это не просьба, а вторая наводка. Заикнешься про меня, сорвешь сделку, – Маруся с усмешкой глянула на Игоря. – Все, полетела на встречу с Синатрой. «Start spreading the news, I’m leaving today. I want to be a part of it, New York, New York!» Я не хочу быть part of it, никоим боком. Та-ра-ра та-дам, ля-ля-ля-ла-ла…
Когда Маруся вернулись к столу, там стоял такой гогот, что даже Зоя с Марковым не выдержав, подошли.
– … пока спал, эти леди-ляди забили под завязку все кредитные карточки. Угадайте на сколько? – рассказывал Матвей.
– Вражеские голоса клевещут о двенадцати тысячах евро, – у Миши это прозвучало полувопросом.
– Враги недооценивают нашу финансовую мощь. На двадцать семь.
– Да ты что?! – раздался хор голосов.
– Эти мляди решили меня гонять по миру самым дешевым экономом, все билеты были невозвратные. Тут корона, билеты разрешили сдавать, и я вернул все деньги! По факту, больше всех наварил на короне. Потому что бабло побеждает зло!
– Братцы, нам с женой пора, – заявил, отсмеявшись, Ванечка.
– Мы тоже, пойдем, да, Миш? – Ася глянула на мужа.
– Ага. Корнелия, а ты?
– Нет уж, на Корнелию у меня свои планы, – Матвей, встав на одно колено, приложил руку к сердцу. – Куки, согласна ли ты разделить со мной остаток вечера у меня на крыше, пока моя крыша не отъедет, разлучив нас?
– Вань, я с вами, – Куки, проигнорировав Матвея, повернулась к Жуковым.
И уже в машине, свернувшись калачиком, добавила: «У вас переночую. Этот упоротый как пить дать будет меня у подъезда караулить…»
Глава 26. Эпоха тотального сюра
«Абсурд, абсурд, продаем
носорогов», – получила Марусин
месседж Корнелия.
«Уже обжилась в Лондоне?» —
получила Марусин месседж Зоя.
«Манечка, голова еще кру́гом,
забот полно, но Боря уже сделал
мне салон_смайл».
«Очень кстати
_рожица_в_темных_очках».
Жизнь Берлина можно было описать двумя словами: Abstandt – дистанция и Maskenpflicht – обязанность носить маски. В остальном сносно, без полиции, как в Израиле, без пропусков, как в России, без закрытых ресторанов, как в Америке. В августе Маруся и Хельмут снова отправились на остров в Северном море – километры песчаных пляжей, дюны, покой. Сейчас чудная сентябрьская рутина в Берлине с прогулками вокруг озера Шляхтензее и ужинами на террасах в ресторанах. Сюр начался, когда в дом на Хафеле зачастила крыса-Эльза, всякий раз притаскивая с собой тюки.
– Die Dame, – Хельмут так теперь называл свою бывшую жену, настолько был на нее зол, – продает часть антиквариата, делает заначку на черный день.
Люди из Sotheby’s заставили весь коридор и гостиную коробками и рулонами пузырчатой пленки, Хельмут и Эльза с менеджером Sotheby’s ваяли на кухне бумаги. Маруся сидела с MacBook в саду, пережидая нашествие варваров.
– Две чаши из рога носорогов китайской работы, XVII век! – разделавшись с варварами, объявил Хельмут. – Носороги в красной книге, Sotheby’s отказался их продавать. Надо искать аукцион попроще.
– В смысле левый?
– Такой, который возьмется продать носорогов, – Хельмут надулся, он ничего и никогда ничего не делал левым образом. – Может, твоя подруга, у которой салон в Москве, возьмется? В России же всем на такие правила наплевать.
– В России всем точно наплевать на правила продажи носорогов. Только Зоя уже в Лондоне.
Зоя вышла замуж за Борю. Как это, какого? Который был с ними в ресторане на Новый год. Нет, не в последний Новый год, а годом раньше! А этой зимой они встречались с ним и с Зоей в салоне – Хельмут еще сказал, что у Бори чудный немецкий…
– Мари, если они в Лондоне, думаешь, она возьмется продать чаши? Носороги же в красной книге.
Далась ему эта красная книга – Маруся уже прикинула, как обставить
