class="p1">– Epic fail, лучше бы молчал, – крякнул Наумов.
– Будто камни ворочает, – согласился Ванечка.
К их столу подошел Матвей.
– Мне жениху хотелось пожелать: «Не стоит волноваться по пустякам, Боря. Копи силы на полный пипец».
– Неизбежный, – добавил Миша.
– Не факт. Невеста прошла испытания при повышенных нагрузках… Пойдем, Миш, закинемся.
– Потерпите. Новобрачные танцуют, неприлично, – одернула их Ася.
Танец закончился, Зоя махнула рукой музыкантам – мол, погодите, – подошла к микрофону.
– Мой муж внес в праздник ноту прощания. Пусть у каждого из вас останется фото нашей с Борей семьи. Таню, дочку вы все уже знаете, Таня, подойди. А с нашим маленьким не все еще знако-о-мы, – Зоя покосилась на дверь, – Давайте хором: «Мы едем, едем, едем, в далекие края…» Знакомьтесь: Левочка!
В зал вошла Зоина мама, толкая перед собой коляску-зонтик: «Это наш Левочка! Запомните его таким, приедете к нам на Новый год, не узнаете!» – Зоя, взяв малыша за руку, обходила по очереди гостей. «Какой улыба», «Как с картинки», «В Лондон едешь, Левочка?» – летали одинаково пошлые реплики. Зоя подвела малыша к их столу.
– Вылитая копия, только чья – не пойму, – давился смехом Самойлов.
– Это тетя Маня, это тетя Ася. А это дядя Миша, пойдешь к нему на ручки? – приговаривала Зоя, сажая малыша на колени к Мише. – Готово, чудное фото!
Корнелия и Маруся переглянулись, кося глазом на Асю, та только улыбалась. Как неожиданно, Ася-то, оказывается, кремень, респект!
– Зоечка, – произнес Миша, возвращая Левочку маме. – Ты все номера исполнила или еще что-то будет? Чтоб нам не пропустить…
Они с Матвеем отправились курнуть и нюхнуть, а Зоя присела за стол.
– Ася, нам судьба дружить. Тем более столько общих друзей. Одна, как приехала из Хьюстона, заскочила ко мне и тут же: «Я только на минутку, тороплюсь к Асе Наумовой». Я и не знала, что вы подруги…
– Ася, пойдем танцевать, – Иван потянул Асю из-за стола.
– Зачем ты устраиваешь скандал? – набросилась на Зою подлетевшая к столу Корнелия.
– А что такого? Сказала чистую правду: нам судьба дружить. Я мать, он отец… Левочка, тебе понравился дядя Миша? Ну все, детям пора спать. Боря! Фото всей нашей семьи, с детьми. Потом всем разошлем на память, – Зоя поплыла белым лебедем к мужу.
– Это же Мишин сын, я еще в Тель-Авиве понял. Опять скандал! – подошел и Загревский.
– Особенно трогательно бэбик пошел после речи Маркова о любви и дружбе, – сказала Куки.
– Главное, никто за спиной слова дурного не скажет, а уж интриг за нами в принципе не водится, – ввернула Жукова. – Вон царица Тамара себя по залу несет. Кто пропустил сегодня прямой эфир, завтра все прочтет в записи.
Самойлов с Наумовым вернулись, тут их перехватил жених: предложил мужикам накатить в своем кругу, без дам.
– Спасибо за танец, Ася, ты чудо, – вернулся с танцпола и Ванечка в обнимку с Асей. – Тост за Асю!
– За Асю! Конечно, за нее! – закричала Куки.
– Иван! Что ты перед моей женой хвостом крутишь, у тебя своя нетронутая стоит, – крикнул Миша. – Греби сюда, тут мужской разговор.
– Свадьба удалась, пир во время чумы, – язвительно произнесла Жукова. – Что ты меня одергиваешь, Куки, посмотри на мужиков, они опять о короне, держу пари…
– Ах, ты в этом смысле, – не преминула уточнить Поленова с таким невинным видом, что и не скажешь, дура или еще большая язва, чем остальные. – Дайте рассказать наконец, в какой заднице Шустов!
Баба Глеба, наврав, что едет в Париж, полетела-таки в Берлин. Это Рошаль написала Наташе еще в начале майских. Наташа загорала в Испании, ей было пофиг, куда поехала Глебова баба, но Тамаре же надо свою подругу заложить. Таких сук, как она и Вероника, вообще нужно изолировать от общества. Непонятно, как Зоя могла ее на свадьбу пригласить.
– Вы переписку лучше читайте.
– Ничего не понимаю! – взмолилась Ася. – Кто тут кому пишет?
– Я сама тут половину не поняла, их интернет-жаргон… – Наташа скроллила айфон. – Это Тамара пишет, а Глеб ей отвечает. А дальше Рошаль уже не вытерпела, позвонила мне. Сказать, что барракуда полетела в Берлин, а Глебу наврала, что в Париж!
Наташа перепроверила у Загревского, тот сказал, что барракуда кинула Глеба. Нет, не бросила, а именно кинула! Отгрызла у него какой-то мега-проект, о котором Путин с Меркель договаривались. Барракуда у Глеба все выведала, и ее банк перебил цену. Все потому, что ее французский паспорт – это не кривая коза… Начальник Глеба, поняв, чтоничего не наварил – не в смысле бабла, а в смысле очков в Кремле, – взъелся на Шустова. Из банка не попер, но Глеб в немилости. Сидит на даче, грызет обои.
– Хотя Рошаль считает, что барракуда что-то наплетет, а Глеб проглотит. Потому что «барракуда не дура и не упустит такого мужика». Опять я оказалась дурой! – негодовала Поленова.
Получая сводки Рошаль, Глеб считал, что та, как обычно, льет помои, но свербила одна деталь. Когда он привез Леру в Шарик, та стала настаивать, что дальше провожать не надо, в терминале одна зараза. «Еще раз проверяю: паспорт, кошелек, телефон…»
– Оружие, деньги, документы…
– Остальное купим, – Лера стянула маску, поцеловала Глеба. – Догуляем праздники на даче. Что тебе привезти из Парижа?
Глебу ничего не нужно из этого гребаного Парижа, чтоб он сгорел вслед за Нотр-Дамом, но будет правильно, если Лера подумает о нем:
– Привези одеколон Creed, всегда покупал его в Galerie Lafayette.
– Если не найду, привезу тебе шарф Muffler от Hermès, в прошлый раз видела, он двусторонний, шикарный и на века. Ну все, побежала…
Лера подхватила сумку и направилась ко входу. Обернулась, послала воздушный поцелуй и скрылась в дверях. Этот воздушный поцелуй и свербил больше всего. Ванильно, совсем не в Лерином стиле.
По вечерам Глеб звонил, Лера рассказывала, что BNP Paribas выкопал какие-то нарушения по размещению бондов, а головной Deutsche умыл руки, считая, что это косяк российского офиса. Она дико устала, весь день в переговорах, сейчас только спать…
Умеет же эта дрянь Рошаль отравить колодец. Не станет Глеб проверять, стоит ли Валери Николаева в Hôtel d’Orsigny на Вандомской площади. Один раз даже набрал, но дал отбой. Стоял в зоне прилета, ждал, когда выйдет, – они встретятся взглядом, и сгинет все, что шипела Рошаль. И встретились, и был ужин, и шарф, и какая-то особенная Лерина нежность. А выйдя на работу, Глеб узнал: Deutsche дал окончательные ценовые условия на два пипса ниже, чем их банк. Шеф, весь красный, бегал по кабинету:
– Что ты мне сказки рассказываешь! Откатили тебе за моей спиной?
Ей-богу, если бы Глеб слил за откат, но при этом с Председателем поделился, базара бы не было. А в то, что он не сливал, Председатель верить отказывался. «Кто поверит, что я не в доле? Лохом меня в Кремле выставил». Глеб молчал: раскроешь рот, шеф еще больше разъярится. Сидел, как мальчик, нет, как побитая собака, и молчал. «Забудь ко мне дорогу, от всех проектов отстранен. Сиди в кабинете и думай», – Председатель, прооравшись, отправил его в ссылку.
Лера уверяла, что знать ничего не знает, Германия не ее поляна, нефть – тем более. «У тебя навязчивая идея, я была в Париже. Хочешь, чтоб я корешок билета показала? Ты мне не доверяешь?» А потом ластилась к нему, шептала слова, каких раньше Глеб от нее не слышал. Он изводил себя, не в силах поверить, что Лера способна на такую подлость. Спустя неделю, не выдержав, пошел на поклон к приятелю-трейдеру, который по должности тусил иностранных банкиров. Оказывается, рынок уже вовсю обсуждал, какая железная хватка у Николаевой, только она могла убедить отмороженных немцев в последний момент дать цену ниже костов…
Глеб сидел на даче, пялясь в холодный камин, такой же бессмысленный в июне, как и его жизнь.
