Тут Грушницкий, сжав кулак и грозя им, сделал несколько шагов к капитану. 0
— Стой тут и ни шагу вперед! — возразил Александр, вскакивая в бешенстве со стула.— Еще полшага, и все для тебя кончено!
Грушницкий остановился. Капитан, пришедши в себя, хладнокровно прибавил:
— Я с вами стреляться не буду, чтобы не запятнать своей доброй славы; вы не стоите, чтобы я имел с вами дело!
— Помилуйте! В чем можете меня упрекать?. Я такой же офицер, как и вы, принят везде где и вы, никогда не воровал, подлостей не делал; какие же ваши преимущества?
— Вот они: целой жизнью испытаний я заслужил доброе имя, которым теперь пользуюсь; а вы молоды, офицером с. недавнего времени, без заслуг, без правил, и к тому уже успели дать о себе самое невыгодное понятие обществу, где приняты лишь по эполетам, а более из уважения к вашему начальнику. Вы не делали низостей, говорите вы? Но прошу сказать мне, как назовете вы поступок свой, когда вы напали с оружием на человека безоружного? Поверьте, господин Грушницкий, жалко было бы то общество, в котором должны стоят на одной доске люди, заслужившие долголетнюю безукоризненную репутацию, с людьми без правил и нравственности, как вы. Излишне объяснять вам, что человеку почтенному, испытанному, унизительно выходить на поединок с ничтожным молокососом... это для вас непонятно? Брат мой и я, виноваты ли мы, что повстречались с вами? Подобных случаев в жизни много; следственно, гнусно то общество, которое вздумало бы осуждать брата и меня. Я знаю, вы теперь в затруднительном положении: редко найдется человек столько наглый, чтобы взять вашу сторону; но, Грушницкий, меня вы не можете обвинять ни в чем, пеняйте лишь на себя. Прощайте; да послужит вам этот урок на пользу!
Адъютант призадумался и вышел безмолвно.
Скоро все разошлись.
— Какой бездельник этот Грушницкий!—сказал Николаша брату, когда они остались вдвоем.
— Это просто человек без всякого воспитания, без нравственности,— отвечал Александр.— Он составил себе идеал каких-то бессмысленных правил, которым следует: потому-то он и корчит разврат воображения и необузданность страстей.
Рано на следующее утро Пустогородовы послали на станцию за лошадьми. Человек их возвратился с ответом, что не приказано давать им лошадей без разрешения коменданта. Братья остались, спокойно дожидаясь конца всего этого, Николаша между тем удивлялся, почему Александру вздумалось уверять полицмейстера ночью, что он занимает комнату, в которой они находились.
— Я это сделал,— отвечал Александр,— потому что предвидел неприятности и хотел тебя от них избавить. Меня здесь давно знают, следовательно, мне легче было оправдаться.
— Спасибо же тебе, Александр! — возразил Николаша, пожимая руку брата.—Надеюсь иметь случай отплатить тебе тем же.
— Не стоит благодарности; ты, верно, сделал бы тоже самое на моем месте.
Николаша молчал.
Слуга доложил об адъютанте Грушницком, который спрашивал Александра Петровича.
— Что ему нужно, спроси! —сказал капитан.
Адъютант прислал слугу обратно с ответом, что имеет необходимое дело и убедительно просит капитана принять его.
— Подать мне дорожный пояс с кинжалом! молвил Пустогородов.
Он подпоясывался.
— Ужели ты примешь Грушницкого?—спросил Николаша.
— Нет, я выйду к нему в переднюю.
— Зачем же надеваешь кинжал?
— Кто знает, на что он способен? Видя меня вооруженного, он удержится от дерзости.
Александр вышел к адъютанту.
— Что вам угодно? — спросил он.
Грушницкий, бледный и встревоженный, вежливо отвечал:
— Мне необходимо с вами переговорить, Александр Петрович!
— Говорите.
— Но я бы желал видеться с вами наедине; пойдемте в вашу комнату.
— В этом извините, господин Грушницкий. После вашего поведения в нынешнюю ночь я не могу вас принять у себя. Извольте говорить, что вам нужно, здесь; иначе, прошу извинить... мне некогда.
— Я имею надобность с вами переговорить, Александр Петрович! — повторил, запинаясь, адъютант.—Какой оборот дадим мы нашей ссоре? Кажется, за нами не на шутку присматривают: рано утром комендант прислал ко мне с приказанием не отлучаться из дому без его позволения; между тем плац-адъютант все сидит у меня; насилу вырвался сюда, посоветоваться с вами.
— Делайте, как знаете!.. Мне все равно. Вы напроказили, вам и выпутываться. Но за нами, должно быть, действительно наблюдают: я хотел ехать нынче, и мне не дали лошадей.
Отворилась дверь, и вошел в переднюю плац-адъютант.
— Так-то вы исполняете приказание коменданта? — сказал он Грушницкому.—-Извольте сейчас идти домой; в противном случае мне велено употребить силу. Извините, капитан что я распоряжаюсь у вас таким образом и увожу вашего гостя; но я исполняю свою обязанность.
Я не только не сержусь,— отвечал Александр,—но даже благодарен вам; по этому можете судить, как я ценю своего гостя, которого принимаю в передней.
Плац-адъютант поклонился и вышел с' Грушницким. Этот ворчал что-то про себя.
Вскоре, комендант приехал к Александру Петровичу.
— Мне очень прискорбно, что я вынужден был вас задержать, капитан!—сказал он, войдя,— Но я хотел узнать волю генерала насчет вашей ссоры нынешнею ночью. Его превосходительство не приказал вас останавливать и поручил мне сказать вам: он удивляется, как вы, с вашими достоинствами, принимаете к себе человека, подобного Грушницкому! К счастью, полицмейстер предупредил меня, каким образом он вошел, и я мог вас оправдать. Генералу, однако, неприятно было узнать, что вы проводите ночи за игрою.
— Много вам обязан, полковник, за ваше участие. Я вижу в этом вашу доброту и всегдашнюю готовность одолжать; но позвольте покорнейше просить вас доложить генералу, что с истинным прискорбием слышу об его невыгодном заключении обо мне, и льщу себя надеждою, что его порицание не будет иметь больших последствий, чем прежнее распоряжение; впрочем, в короткое время я сам оправдаюсь перед его превосходительством.
— Стоит ли об этом говорить? Вот, не знаю как быть с Грушницким! Мне приказано его выпроводить отсюда за сто верст с казаком или жандармом, а этот нахал не едет, уверяя, что у него нет ни копейки денег, да как будто требует их! Не знаю, как сделать? — Подумав немного, полковник прибавил:— Если он вам проиграл, нельзя ли вам в виде ссуды дать ему сколько-нибудь на дорогу?
— Сейчас дам ответ, полковник. Позвольте мне только выйти спросить у брата, есть ли у него достаточно денег, и тогда, хоть я ничего не выиграл у Грушницкого, вручу вам сколько будет возможно.
— Сделайте одолжение, Александр Петрович! Вы меня выведете из большого затруднения.
Капитан вышел спросить у брата, сколько проиграл ему Грушницкий. Николаша не помнил, наверное, но казалось ему, что около пятисот рублей. Александр пошел в свою комнату, отсчитал эту сумму и отдал ее коменданту, который, обрадовавшись, поехал выпроваживать адъютанта.
Коляска Пустогородовых была уже запряжена, когда плац-адъютант, по приказанию коменданта, приехал к Александру, с распискою от Грушницкого в полученных деньгах. При ней было запечатанное письмо, в котором адъютант благодарил капитана и писал, что если брат его откажется выплатить это, в таком случае он сам, когда будет при деньгах, возвратит их. Он прибавлял, что надеется—Николай Перович помнит, как накануне у него, Грушницкого, шла карта от двухсот червонцев, которая легла плие и, следственно, по правилам игры, имела половину своего куша.
Александр показал брату записку и, отозвав в сторону, спросил, что это значило.
— Вздор!—отвечал Николаша.—Я позволил ему играть в карты с условием, что я беру плие, как в качаловском штосе.
Александр, получив расписку, написал на ней, что почитает ее вовсе не нужною и возвращает назад, надеясь и без этого иметь свои деньги от Грушницкого впоследствии времени.
Плац-адъютант отправился с нею обратно.
— Охота тебе, Александр, давать деньги подобным людям!—сказал Николаша.— Теперь Грушницкий будет везде рассказывать, что вызывал тебя стреляться, а ты струсил и, желая скорее избавиться от него, снабдил даже суммою на дорогу. Я давно знаю этого молодца!
Пускай говорит, что хочет! Кто меня знает, тот не поверит. От клеветы ничем не предостережешься! Впрочем, Грушницких много на свете. А тебе что за мысль была играть с ним и делать такие условия?
— Я думал от него отделаться.
— Что же, отделался? Нет, эти люди истинная язва! От них ничем не отвяжешься; у них нет ни стыда, ни совести. Впрочем, им терять нечего! Отвратительные творения!
Пустогородовы сели в коляску. Ямщик ударил кнутом. Пыль взвилась столбом на улице.
